На то, чтобы осознать это, Хипперу понадобилось ещё около получаса, после чего он скомандовал дать по обнаруженным ранее целям на острове ещё три залпа, после чего приказал отходить на юг. И в этот момент произошло то, что долго ещё снилось офицерам – тем, что оказались в тот час на мостиках посудин Кайзерлихмарине, и кому посчастливилось вернуться из этого похода живыми - в самых страшных ночных кошмарах.
Никто не заметил, откуда взялась эта туча. Казалось, она возникла над островом вдруг, без предупреждения – не было, и вот она! – тем не менее, ни один человек на многочисленных дальномерных, сигнальных и артиллерийских постах германских кораблей не заметил момента её появления. А вот то, что происходило дальше, не пропустил никто - что все, сколько их было, глаз на эскадре, было приковано к этому зрелищу.
Туча разрасталась. Не расплывалась по небу, постепенно редея, не накатывалась издали грозовым фронтом, а росла во все стороны одновременно, клубясь по краям. В центре её образовалось что-то типа спирального завихрения, и когда это поразительное образование закрыло не менее четверти небесного свода – центр спирали лопнул, и в глаза наблюдателям брызнула яркая до болезненности синева. И снова никто не заметил, как произошла эта почти мгновенная трансформация – только что над мачтами, трубами и орудийными башнями висела клубящаяся махина с спиралевидным рельефом в центре – и вот оно уже превратилось в неправильной формы контур с тёмно-серыми, почти свинцовыми облачными краями – и эти края стремительно истончались, превращаясь в полосу, в кайму, в нитку, и наконец, исчезли вовсе, оставив вместо себя в бледном небе Балтики громадную прореху. Она, эта прореха, была проделана словно над островами Зелёного Мыса или Карибами – таким тропически голубым был небосвод по ту сторону.
Продолжалось это совсем недолго, считанные секунды. С той стороны на яркую голубизну наползла тень – наползла, затмила, превратив полдень в вечерние сумерки – и словно стала протискиваться сквозь прореху. Да, именно так: выплывала оттуда, с той стороны, едва не задевая призрачные края. И те, кто наблюдал происходящее через линзы дальномеров, призмы биноклей и прочую морскую оптику, видели, что вовсе не тень это никакая, а сплошная масса - своего рода летучий остров, вроде того, что придумал и описал в одной из своих книг английский шпион и литератор Джонотан Свифтом. Только вместо алмазной плиты, основание его – во всяком случае, та часть, что видна была наблюдателям на кораблях, - состояло из бесчисленного количества зеленовато-белёсых пузырей разных размеров. С пузырей свешивались неопрятные «бороды», чрезвычайно напоминающие то ли морские водоросли, то ли ядовитую бахрому гигантской медузы цианеи, которую так убедительно описал в одном из рассказов о сыщике Шерлоке Холмсе англичанин Конан Дойль.
Но раз есть вполне материальный объект – значит, можно определить до него расстояние, а потом сделать ещё что-нибудь, для чего расстояния обычно и определяют во флоте! Синхронно, без команды, посыпались металлические щелчки на лимбах десятков дальномеров и артиллерийских прицелов. И скоро превосходная оптика произведённая фирмой «Карл Цейсс АГ» выдала ответ – нижняя, самая нижняя кромка «летающих островов» (да, их уже было два, и в «прореху» протискивался третий) находился на высоте чуть меньше полутора миль. Это было уже нечто, понятное офицерам Казерлихмарине, начавшим приходить в себя от фантастического зрелища. Поползли вверх стволы орудий, чавкнули затворы, заглатывая противоаэропланные и осколочно-фугасные снаряды и…
Всё же, это был германский флот, и ни один из тех, кто держал сейчас в руках спусковые, обшитые замшевой кожей шнуры, не решился открыть огонь без приказа. Он и последовал - сначала в виде нестройной пальбы с флагманского дредноута, а уж потом в виде флажной команды и заполошного писка морзянки в радиорубках. Корабли окутались огнём и кордитным дымом, и каждый наводчик, каждый артиллерийский офицер, командующий орудийной башней или артиллерийским плутонгом, с удовлетворением отметил, что заряды угодили, куда нужно. Сначала под нижней кромкой «передового» острова вспухли ватные облачка разрывов, потом снаряды начали рваться в его пузырчатой утробе – это было видно по вспышкам, терзающим летучую невидаль изнутри, по отделяющимся после особенно удачных попаданий пузырчатым гроздьям, часть из которых медленно шла вниз, волоча за собой шлейфы «водорослей».
Попаданий было много, очень много – только вот почти все они приходились на орудия калибром семи с половиной сантиметров и меньше, которые были предназначены для стрельбы по аэропланам и имели достаточные углы возвышения. Видимо, снаряды нанесли «летучему острову» не слишком серьёзный ущерб, потому что он продолжил поступательное движение и начал, к тому же, набирать высоту. "Тысяча восемьсот метров… Тысяча девятьсот.. Две сто…» с регулярностью метронома докладывал обермаат-дальнометрист с поста управления зенитной стрельбой. Когда счёт дошёл до двух тысяч пятисот, голос его перекрыла команда, отданная через жестяной раструб офицером, стоящим на правом крыле мостика:
- Воздух!.
Их было больше сотни – следом за первой, довольно жидкой волной, состоящей из дюжины знакомых «меганевр», шли какие-то новые летательные аппараты нелюдей. В отличие от «меганевр», в самом деле, чрезвычайно похожих на гигантских перепончатокрылых тварей, эти напоминали, скорее коконы, куколки, из которых тем предстоит вылупиться - белёсые, обтекаемые, округлые с обоих концов, но в отличие от обычных коконов, снабжённые парой полупрозрачных жужжащих крыльев. «Коконы» выстраивались за «меганеврами» острыми клиньями, по десятку-полтора в каждом, и следовали за ведущими, почти отвесно пикирующими на германский ордер. На высоте в сотню метров «меганевры» конвульсивно изогнулись, почти мгновенно затормозившись в воздухе; «коконы» же продолжали своё стремительное падение. И это было последним, что увидели немецкие сигнальщики, дальнометристы и расчёты зенитных орудий – двумя секундами спустя, «коконы» стали врезаться в палубы и надстройки кораблей, превращая их в сплошные, от носа до кормы, костры.
IV
Великобритания,
Лондон.
Где-то в центре города.
Джон напоролся на нелюдей на углу Уорбен-Плейс и Тависток Сквер. То есть сперва он увидел угловатый, плюющийся газолиновой гарью броневик «Роллс-Ройс» - тот вывернул из-за угла, повёл кургузым стволом пулемёта, торчащим из плоской, круглой башни, и принялся поливать что-то в глубине парка длинными очередями. Полдюжины солдат, которые бежали следом за броневиком, попрятались за деревьями и открыли огонь, торопливо передёргивая затворы, в том же направлении. Самым разумным в такой ситуации было бы опрометью броситься назад, в направлении Рассел-Сквер - Джон хорошо запомнил дом, в подвале которого находилось убежище. Люди оттуда вышли, и можно попробовать спрятаться, отсидеться… Но что-то ему мешало – может, воспоминание о визге крыльев над головой? Или кольчатое тулово «меганевры», торчащее из пробитого фасада - её подёргивание прождало в воспалённом мозгу лондонца пугающие картинки полунасекомой-полумеханической жизни. Джон ни разу не видел вблизи нелюдя, но тут почему-то ясно представил себе пилота – как он сидит в углублении, там, где у «Меганевры» находится голова. Грудь синелицего пробита пулями, из ран вытекает синяя кровь, а какие-то отростки, вроде бледных нитей грибниц, только толщиной в палец, которые, мерзко пульсируя, обвивали содрогающееся в конвульсиях тело…
Броневик тем временем попятился, по прежнему огрызаясь очередями, и между деревьев замелькали стремительные чёрные фигуры – в руках у них вспыхивали ярко-голубые взблёски, и ими, как ножами, они поражали солдат, целя в горло и шею. Вот один из пехотинцев взмахнул винтовкой в попытке вогнать штык в грудь нелюдя – но тот ушёл от удара невероятным прыжком назад, через голову. Его соплеменник, кинувшийся из-за соседнего дерева, в броске оседлал плечи солдата, перехватил быстрым движением гортань – Джон видел, как струёй брызнула алая человеческая кровь, - и соскочил со страшного насеста, прежде чем мёртвое тело рухнуло на газон, лицом вниз. Вскинул в победном вопле – тонком, вибрирующем, совершено нечеловеческом, - обе руки, в которых хорошо были видны изогнутые, небесного цвета, короткие клинки. И тут же отлетел в сторону, скошенный очередью – пулемётчик в «Роллс-Ройсе» заметил миг триумфа синекожего убийцы, и не стал терять времени.
Но и он недолго торжествовал: из-за другого дерева выскочил ещё один нелюдь – выскочил, припал на колено, вскинул на плечо толстую, длиной фута три, трубу. На броневике, видимо, заметили новую угрозу – машина повела башней, ловя пулемётным стволом цель, - но опоздали. Труба с хрипом выбросила язык оранжевого пламени. Тот пролетел десятка три ярдов по воздуху, оставляя за собой дымный след, и ударил точно в машину, которая мгновенно вспыхнула. Джон Крачли застыл при виде страшного зрелища: в борту распахнулась броневая дверка, из неё один за другим вывалились на мостовую вопящие клубки пламени, миг назад бывшие живыми людьми, заметались из стороны в сторону, рассыпая огненные капли, падали, катались, истошно вопя, пока не замирали чадными кострами.
Страшное зрелище вывело Джона из ступора – он попятился и сделал попытку добраться до угла, спрятаться, скрыться, убежать… И не успел – один из нелюдей, заметив беглеца, в три нечеловечески длинных прыжка догнал его и взмахнул рукой, целя в шею - но не лезвием, а рукояткой своего кривого ножа. На затылок Джона обрушился страшный удар, и всё поглотила смоляная чернота беспамятства. Несчастный уже не видел, как руки его стягивали тонкими чёрными нитями, как забрасывали в сетки, привешенные к бокам огромного паука, где уже копошились, или недвижно лежали в беспамятстве не меньше полудюжины таких же как он, пленников.
Когда погрузка закончилась, нелюдь-погонщик, сидящий верхом на «пауке», протяжно взвизгнул, отвратительное создание оторвало брюхо от мостовой (до этого момента она лежала, поджав под себя суставчатые ходули-ноги) и понеслось, скрежеща хитиновыми когтями по гранитной брусчатке, которой были вымощены улицы, прилегающие к Твинсток Гарден.