- Храбрый малый. – сказал немец после небольшой паузы.
- Да и ваши ребята им не уступят, мистер. – согласился собеседник. – На дирижаблях – неважно, кайзера или Его Величества короля Георга, - трусов вообще не держат, не та это профессия. Но расскажите поподробнее об устройстве этого вашего «торпедного планёра» - теперь-то это уже не секрет?
- Теперь не секрет. – немец усмехнулся, не слишком-то весело. – Собственно, ничего особенно хитроумного там нету. «Torpedogleiter» – управляемую на расстоянии крылатую торпеду - создали инженеры фирмы Симменс-Шукерт для борьбы с вашими военными судами. Предполагалось, что деревянный планёр, сброшенный с цеппелина, пролетит около восьми километров, управляемый по проводу, после чего снизится и при касании воды из него выпадет торпеда – обычная, флотская, тридцатипятисантиметровая.
- Восемь километров, говорите? – англичанин недоверчиво хмыкнул. – Не думаю, что на таком расстоянии оператор, наводящий планёр, сможет что-нибудь разглядеть!
- Для этого фирма «Карл Цейс» изготовила специальным бинокуляры. Да вы их увидите, такие же стоят на моём Z-XII. Но ваша правда, первые пуски были неудачными - провода перепутывались, рвались, и мы потеряли несколько планёров. Да и потом выяснилось, что точное наведение на таких расстояниях представляет немалую проблему, но с ней как-то сумели справиться.
- Что ж, воздушные корабли нелюдей ненамного уступают размерами дредноутам Королевского Флота. – заметил англичанин, внимательно наблюдая, как германские техники подвешивают под брюхо цеппелина второй планёр. – Скажите, а вы как будете пускать планёры – сразу все три, или по одному?
- По одному. Залпом, может, было бы и лучше - но тут есть опасность, что провода перепутаются. К тому же операторам будет непросто отличить свой планёр от остальных, а потому – только по одному, и только после того, как предыдущий достигнет цели.
- Какой заряд взрывчатого вещества несёт одна торпеда?
- В этих планёрах торпед нет. – ответил немец. – Мы же собираемся стрелять не по надводным кораблям, а по воздушным, значит и торпеды ни к чему. Вместо них каждый из планёров несёт почти тонну тринитротолуола.
Техники закончили крепить третий планёр, отогнали в стороны тележки. Другие техники закрепили на носу воздушного корабля трос; прозвучала команда, и пыхтящий паровой трактор поволок цеппелин из эллинга.
- Что ж, мистер Этингер… - англичанин проводил гигантскую сигару взглядом. – Не пройдёт и нескольких часов, как мы увидим эти крошки в действии.
- Вы будете сопровождать нас, коммодор? – осведомился немец. – буду рад видеть вас на борту моего корабля!
- Не совсем, друг мой, не совсем. – англичанин покачал головой. - Три наших дирижабля типа «R» пойдут впереди, на удалении в три мили, и несколько в стороне. Я командую ведущим, R-102; в гондолах наших кораблей установлены шестифунтовые облегчённые орудия – они приспособлены для стрельбы по воздушным целям осколочными и зажигательными гранатами. Нам предстоит совместно атаковать воздушный ордер неприятеля – сначала мы со своими шестифунтовками, а затем уж дойдёт дело и до ваших замечательных «Torpedogleiter». Надеюсь, нелюдям понравится.
VI
Планета Земля
Неизвестно где,
Неизвестно, когда.
Когда Джон Крачли пришёл в себя от жёсткого тычка в бок. Он разлепил веки – голова раскалывалась, перед глазами плыли багровые круги, - и попытался протереть глаза. С первого раза это не удалось, поскольку запястья были стянуты тонким… ремешком? Верёвкой? Куском провода? Джон кое-как протёр глаза костяшками пальцев и принялся разглядывать путы. Результат оказался неожиданным: что-то вроде тонкого стебля ярко-зелёного стебля – можно было разглядеть даже отходящие от него крохотные, кажется, даже шевелящиеся отростки. При малейшем усилии разорвать его, стебель словно напрягался и стягивал запястья ещё сильнее, глубоко, до боли, врезаясь в кожу. Тем не менее, Джон предпринял несколько попыток освободиться – и оставил это занятие, лишь убедившись в полной его бесперспективности. Кисти рук к тому моменту занемели и почти потеряли чувствительность; он потёр их о подбородок, чтобы хоть немного восстановить кровообращение, а потом принялся озираться по сторонам.
Низкое, футов шесть до потолка, помещение, довольно тесное. Пол завален людьми – живыми, связанными, как и сам Джон. Одни валяются без сознания, другие слабо копошатся, третьи наоборот, яростно извиваются в бесплодных попытках высвободить руки. Один из таких, видимо, и наградил Джона пинком, от чего тот и пришёл в себя – вон он, лежит, хрипит, тяжело дышит, кажется, даже пытается грызть стягивающий запястья стебель. Бесполезно, мистер – Джон уже попробовал, но неизвестное растение (растение ли?) оказалось чрезвычайно прочным и упругим, словно целиком состояло из каучука.
Стены помещения тоже оказались приметными – ни одного угла, плавные линии, вместо гладких, ровных поверхностей – пузырящиеся то ли плёнки, то ли каучуковые же мембраны, словно распираемые снаружи пузырями разных размеров. И всё это жило своей жизнью – пузырилось, дышало, перекатывалось, так, что Джону на миг показалось, что они попали в брюхо некоей чудовищной твари, и по стенам вот-вот хлынет желудочный сок, а сами стены сожмутся, перекатывая и перемешивая пищу…
Но ничего подобного не происходило, и Джон помотал головой, отгоняя жуткое видение прочь. Следующее наблюдение: в «узилище» довольно светло, хотя ни ламп, ни свечей, ни иных источников света не видно. Вместо них свет исходит из самих стен - тусклый гнилостно-зеленоватый. Такой, подумал Джон, должны испускать лесные гнилушки или светляки – этот образ подкинуло ему воображение, поскольку само он, будучи сугубо городским жителем, ни того ни другого никогда не видел. А ещё - снаружи сквозь стены стен проникал звук, низкое, глухое жужжание на одной ноте. Время от времени тон этот едва уловимо менялся, и тогда помещение вместе со всем своим содержимым начинало слегка раскачиваться.
Объяснение этому могло быть только одно: Джон вместе со своими товарищами по несчастью (на первый взгляд здесь было человек двадцать-двадцать пять) оказался не просто в плену. Дело обстоит куда хуже: судьба-злодейка забросила их на один из воздушных кораблей нелюдей. Самого Джона, вероятно, подобрали на мостовой оглушённым? Спасибо, хоть жив остался… хотя, если вспомнить жуткие слухи о синелицых нелюдях, питающихся человеческой кровью – ещё неизвестно, стоит ли радоваться этому обстоятельству...
Гадал мистер Крачли недолго. Не прошло и десяти минут, как в стене прямо перед сам собой возник недлинный разрез , после чего стена ним лопнула с влажным чавканьем. Разрез разошёлся в разные стороны, превратившись в неправильной формы отверстие, причём клочья «стены» - на самом деле, толстой плёнки явно растительного происхождения, как и всё остальное в камере - повисли по его краям, в точности, как обрывки натянутой на раму бумаги, по которой ударили кулаком. Кулак, вернее, рука, была и здесь – и принадлежала она синелицему нелюдю, затянутому в чёрный, с перламутровыми полосками на плечах и рукавах, то ли мундир, то ли рабочий костюм. В руке у синелицый держал толстый, сложенный вдвое хлыст - именно им он разорвал перед собой в «плёнку», открывая проход в камеру с пленниками. Или это у нелюдей такие двери? Вместе с пульсирующими, пузырящимися стенами – вполне подтверждает россказни о «полуживых» воздушных кораблях…
Вошедших было трое, и у каждого на поясе Джон увидел кривые ножи в чёрных ножнах. Он не мог видеть клинков, но ничуть не сомневался, что это точно такие же голубоватые, похожие на стекло лезвия, которыми их соплеменники так умело орудовали на улицах Лондона. А может, эти самые там и были? Да какая разница, все они тут на одно лицо, как китайцы или, скажем, аннамиты…
Нелюди не стали терять времени даром. Тот, что с хлыстом крикнул что-то высоким, звенящим голосом и ткнул пальцем в троих пленников – как показалось Джону, первых попавшихся. Двое других подняли бедняг с пола и вытолкали через прореху наружу. Тот, кого выводили последним, попробовал упираться, кричать, и первый синелицый коротко хлестнул его бичом по спине. Удар не выглядел сильным – однако, добротная суконная куртка с треском разошлась вместе с оказавшейся под ней сорочкой, открыв спину, на которой мгновенно вспух багровый кровоточащий рубец. Пленник завопил от боли, изогнулся – и вслед за двумя предшественниками вылетел с прореху.
Но на этом дело не закончилось. В камеру вошли ещё двое, нагруженные большими корзинами. Эти были людьми – один из них было одет в лохмотья того, что Джон после недолгих колебаний, определил, как полицейский мундир. На шеях у обоих было нечто вроде ошейников – полосы коричневато-зелёного материала, вроде свежесрезанной ивовой коры.
Стараясь не встречаться с пленниками взглядами, вошедшие поставили свой груз в угол и стали торопливо освобождать людей от пут. Покончив с этим, они начали раздавать содержимое корзин – в одной были бруски чего-то, напоминающего хлеб, в другой же ярко-синие, похожие на крупные яблоки, плоды. Закончив раздачу, они подхватили корзины и, по-прежнему избегая взглядов соплеменников, исчезли в прорехе, причём края её мгновенно срослись за ними, не оставив ни малейшего следа отверстия. А Джон вместе со своими «сокамерниками» принялся пробовать поученную провизию – ничем другим, это быть, конечно, не могло.
Бруски действительно оказались хлебом – черствым, слегка солоноватым, с сильным ореховым привкусом. Плоды же, смахивающие на орехи в плотной скорлупе, доставили пленникам немало хлопот. Внутри что-то плескалось, и Джон, не решившись раздавить свой орех, чтобы не разбрызгать содержимое (воды им не принесли) долго пытался укусить его зубами. Справившись, наконец, с этой нелёгкой задачей, он отколупнул небольшой кусок скорлупы. Под ней обнаружился тонкийслой ярко-синей мякоти, под которой пряталось содержимое - около полупинты мутноватой жидкости того же синего оттенка. С сильным запахом фруктов, чуть сладковатая, она неплохо утолила жажду; мякоть Джон долго потом старательно выгрызал из кожуры, перемазавшись до ушей липким соком.