Первый планёр сорвался из-под корпуса, где они висели один за другим, в ряд, позади командной гондолы, и устремился к цели. Три «Сопвича», до того момента не участвовавшие в схватке и державшиеся выше и чуть впереди цеппелина прибавили оборотов и заняли места вокруг крылатого снаряда, защищая его от атак инсектов. Результат сказался сразу: две перепончатокрылые твари закувыркались, искромсанные пулемётными очередями; отвернули в стороны и полетели к земле ещё три. Ведущий «Сопвич» исчез в дымно-огненной вспышке после лобового столкновения с «меганеврой», секундой позже та же участь постигла его напарника, но «торпедный планёр» уже прорвался, ударил в пузырчатый борт – и пропал из виду, провалившись в возникшую на месте столкновения дыру с неровными краями. Вернер затаил дыхание; несколько секунд ничего не происходило, а потом вражеский дирижабль вспух изнутри мощным взрывом. Девятьсот семьдесят килограммов тринитротолуола – это не шутки…
«Второй и третий сбросы с интервалом в две секунды!» - каркнул командир цеппелина – он стоял рядом с рулевым-горизонтальщиком, и лейтенант заметил, как побелели костяшки пальцев боцманмата, сжимающие рукояти штурвала. Офицер-бомбардир крикнул в ответ «Есть сброс!» и по корпусу дважды пробежала дрожь – ещё две воздушные торпеды сорвались с креплений и понеслись в своём безмоторном полёте к цели, сопровождаемые очередной тройкой истребителей. Но на этот раз удача оставила воздухоплавателей кайзера – один из планёров вдруг лёг на крыло и пошёл к земле. «Провод оборван!» - выкрикнул оператор, управлявший аппаратом, и Вернер проводил его взглядом до самой земли.
Третий, последний снаряд сумел пролететь ещё около полукилометра и пал жертвой тарана – похоже, синекожие совершенно не ценили своих жизней и охотно обменивали их на летательные аппараты землян.
Командир корабля длинно выругался и скомандовал: «Рули на всплытие десять, обороты до полных, курс лево пять!» Рулевой, отлипнув взглядом от погибающего вдали дирижабля чужаков закрутил штурвал - и в этот самый момент на корпус Z-XII и обрушился смертельный удар, закончившийся для лейтенанта Вернера Хольта самоубийственным прыжком, прочь от огненного пузыря, в который превратился величественный воздушный корабль.
…но почему так темно в глазах? Вроде, веки разлепить удалось, хотя это оказалось и нелегко. Ага, лётный кожаный шлем сполз на лицо, не даёт видеть белый свет. Правда, он не белый, а гнойно-зелёный, и льётся со всех сторон – будто светятся сами стены помещения, в котором он оказался. Так, теперь осторожно, чтобы не потревожить помятые рёбра и всё еще отказывающуюся слушаться руку, перевернуться на живот и попытаться сесть… получилось! Пол, и правда, колышется, будто сделан из толстой полупрозрачной плёнки, под которым то ли газовая, то ли водяная ёмкость; стены ему под стать, из того же непонятного материала. А вот дверей и чего-то хотя бы отдалённо напоминающего окна нет и в помине… может, он всё-таки умер и так выглядит преддверие Чистилища? Но нет, крайне сомнительно, чтобы грешникам оставляли их одежду – если верить «Божественной комедии» Данте, иллюстрации к которой некстати (или, наоборот, чрезвычайно кстати) всплыли в памяти, клиенты этого почтенного заведения должны пребывать в полнейшей наготе, да и интерьеры там несколько иные…
А стены и правда светятся – даже не сами стены, а та непонятная субстанция, что находится за полупрозрачными, но явно очень прочными плёнками. В толще этой субстанции мелькают расплывчатые тени – и всё это происходит в полнейшей, могильной тишине, настолько глубокой и вязкой, что несколько слов (по преимуществу, грязных ругательства) произнесённых Вернером Хольтом исключительно ради эксперимента, канули, утонули в этой глухоте.
Лейтенант поднялся на ноги – с трудом, приходилось держаться за колеблющиеся стены, да и пол предательски подавался под подошвами. Он снова принялся ощупывать стены – а чем ещё было здесь заняться? – и на этот раз его усилия принесли результаты. Когда он обшарил одну стену и перешёл к соседней, плёнка под пальцами внезапно лопнула и разошлась, словно от удара огромным ножом. Лейтенант отшатнулся, ожидая водопада неизвестной жидкости или клубов газа из прорехи – но ничего подобного не произошло. Зато неожиданное происшествие порадовало его звуком – громким чмоканьем, сопровождавшим трансформацию преграды.
За раздавшейся стеной (или правильно всё же назвать её дверью?) стояли трое. Двое - вполне обыкновенные люди, мужчины неопределённого возраста в потрёпанном городском платье. Взгляды затравленные, напуганные, оба старательно прячут глаза. Пленники, понял лейтенант, похоже, здесь их используют в качестве слуг. А вот и конвой – два нелюдя с короткими жезлами, выставленными перед собой. Кожа, и правда, синяя с лёгким сероватым оттенком - в точности такая, как её изображают в иллюстрированных журналах. А вот с лицами земные художники явно дали волю фантазии в угоду пропагандистскому эффекту – у настоящих, не нарисованных нелюдей нет ни пылающих алым глаз, ни оскаленных треугольных зубов, с болтающимися между ними раздвоенными по-змеиному языками. Лица узкие, с резкими, не вполне человеческими чертами; глубокие глаза сверлят пронзительными взглядами. Оба затянуты в облегающие кожаные одежды, на широких, усеянных блестящими клёпками поясах – ножны с кривыми ножами и какие-то то ли сумочки, то ли футляры. За поясом у одного лейтенант обнаружил свой «Люгер» - наградной, морского образца, с удлинённым стволом и серебряной именно пластинкой с гравированной. Спёрли ствол, проходимцы синекожие, подумал он - а ведь как жалко-то…
Тем временем нелюдь (тот самый, с «люгером») выкрикнул короткую команду. Голос у него оказался нечеловечески звенящим, высоким и каким-то искусственным, словно принадлежал не живому существу а хитрому механическому автомату. Команда была адресована слугам – те дёрнулись, переглянулись и двинулись к лейтенанту, вытаскивая из карманов куски толстой верёвки. Вернер попятился; один из нелюдевых прислужников, плечистый, в матросской куртке и штанах, с грязной рыжей шевелюрой, отреагировал на это движение английской нецензурной бранью и сжал здоровенные кулаки. Другой, темноволосый, пониже ростом, одетый в драную рабочую блузу, суконные, испятнанные машинным маслом брюки и почему-то босой, посмотрел на напарника с упрёком:
- Чего лаешься-то, Вилли? Не видишь, малый не в себе, ничего не понимает? Или забыл, как сам здесь очнулся?
И сказал, обращаясь к лейтенанту:
- Вот что, мистер, давайте обойдёмся без потасовки! Так и так ведь придётся подчиниться, только достанется вам зазря. Видите у этих… - он мотнул головой, указывая на синекожих, - жезлы в руках? Не стоит давать им повод пустить эти штуки в ход. Поверьте, вам это не понравится.
Голос босого был успокаивающим и оказал на Вернера Хольта требуемое воздействие. Лейтенант пожал плечами, вздохнул – и протянул запястья, на которые рыжий тут же принялся, сопя и чертыхаясь, наматывать верёвку.
Ну вот, подумал лейтенант, я и в плену. Мало приятного, конечно, но всё же лучше приёмного покоя в Чистилище – особенно, если путь туда лежит через огненный ад сгорающего в водородном пламени цеппелина…
[1] Из британского военного сленга – обозначение орденских нагрудных колодок.
***
Конец ознакомительного фрагмента.
Продолжение можно найти на сайте или в мобильном приложении Author.Today: https://author.today/work/167093