– Тогда подумай над этим хорошенько. – Он вздыхает. – Я люблю тебя, но стоило мне услышать запись вашего разговора, меня словно парализовало – сама мысль о том, что ты бросишь меня и уедешь из Клир-Лэйк, ужасна. Я даже на звонки твои не мог ответить, поскольку решил, что ты хочешь попрощаться напоследок.
– Прости, – тоскливо произношу я. Больше мне сказать нечего.
– Конечно, я не мог рассчитывать, что стану для тебя номером один. Но быть вторым, третьим или четвертым для меня невыносимо. – Слышно, как он тяжело дышит. – Дай мне, пожалуйста, немного времени, чтобы во всем разобраться, хорошо?
От его слов по всему моему телу бегут мурашки. Сколько? Как долго ждать? Могу я и дальше переписываться с ним в мессенджере или Леон в принципе перестанет со мной общаться? Как узнать, когда можно будет с ним побеседовать? Да и смогу ли я вообще когда-нибудь вновь с ним поговорить?
– Я… – Слова не идут мне на язык. Слезы подступают к горлу, и я не в силах их остановить. – Хорошо. Как посчитаешь нужным.
После того как Леон отключается, я растягиваюсь на ковре в своей комнате, поскольку такое поведение выглядит достаточно мелодраматичным, чтобы выразить всю степень жалости к себе. Я знаю, что Леон не идеален. И я тоже далеко не совершенство.
Но каким-то странным образом, когда мы вместе, кажется, будто мы идеальны.
И конечно же, я не собираюсь его бросать.
Я чуть не подпрыгиваю от радости, когда приходит СМС, надеясь, что Леон решил что-то написать, но оказывается, что это всего лишь Деб прислала мне свой новый адрес.
Когда моя «дорогая Деб» успела превратиться для меня во «всего лишь Деб»? Раньше подруга заменяла мне целый мир; мы каждый день встречались на пожарной лестнице, фантазируя о будущем и проклиная надоедливых родителей.
Ее обидел мой отъезд, теперь-то я это понимаю. И тем острее вспоминаю обо всех других людях, которых тоже чем-то обидел. Все это дерьмо случилось по моей вине. Я забочусь о множестве страдальцев, но при этом не могу реально помочь никому из них. Я не в силах помочь маме, разрываемой горем и тревогой. Не могу сказать отцу, насколько сожалею, что оказался единственной причиной, по которой его мечты – пускай и временно – сбылись. У меня нет возможности сказать Леону, что я никуда не денусь и не стану похож на его родителей, из-за которых он чувствует себя таким одиноким. Мне тяжело признаться Деб, как хорошо мне всегда было с ней рядом, что я вовсе не собирался бросать ее на произвол судьбы. Что мы сможем вернуться к нормальной жизни и все у нас будет хорошо.
Я сажусь прямо, случайно ударившись плечом о комод.
– Я смогу это сделать, – произношу я вслух.
Погуглив новый адрес Деб, я уже через несколько минут составляю маршрут. М-да, двадцать четыре часа пути. Серьезная затея, но она должна сработать. Я переночую в машине, предварительно оставив сообщение маме на телефон, чтобы она не волновалась. Узнай об этом отец, мне хорошенько от него влетит, но он все равно редко пользуется автомобилем с тех пор, как стал ездить на работу вместе с Грейс.
Я слегка не в себе, и у меня внутри поселяется некое тошнотворное ощущение. Да, идея плохая. Но если бы я мог доказать хотя бы одному человеку, что готов ему помочь. Если бы я только мог… исправить хоть что-нибудь. Думаю, тогда я смогу все продолжить.
Я выскальзываю из своей комнаты и хватаю висящие у двери ключи от машины. Затем выключаю свет и ныряю в горячий воздух Хьюстона. В Бруклине сейчас шестьдесят пять градусов[29]. Если ничего не изменится, когда я туда доберусь через денек-другой, погодка будет стоять приятная и освежающая. Возможно, мне следовало захватить свитер.
За рулем я чувствую, как силы начинают понемногу ко мне возвращаться. Я включаю в своем телефоне навигатор и несусь прочь. Чем дальше я от этого ужасного города, тем мне легче. Моя хватка на руле ослабевает. Наконец-то я могу свободно дышать.
Но постепенно это самое дыхание становится все более тяжелым и прерывистым.
На дороге кроме меня практически никого нет, хотя это выделенная магистраль. Но что особенно хорошо, когда едешь в какой-то глуши, в двадцати милях от Бомонта, штат Техас, – на обочине всегда хватит места остановиться. Поскольку глаза мне затуманивает пеленой слез, именно так я и поступаю.
Моя грудь судорожно вздымается, поэтому я прижимаюсь лбом к рулю. Затем выключаю музыку и молюсь, чтобы ночная тишина хоть немного меня успокоила. Мои плечи так сильно стягивает от напряжения, что меня начинает бить дрожь. Сначала это редкие судороги, затем они идут почти непрерывно. Все равно что оказаться на улице в лютую метель или прыгнуть в ледяное озеро. Холод сковывает мое тело, хотя температура в машине точно не меньше семидесяти пяти градусов[30].
Три вещи становятся мне предельно ясными: я никому не могу помочь. Я не хочу уезжать из Хьюстона ни сейчас, ни потом. И я безумно люблю Леона.
Рыдания прорываются наружу быстрым и неудержимым потоком, и я расстегиваю ремень безопасности, схватившись обеими руками за живот. Мне было бы жутко стыдно, не будь я сейчас полностью раздавлен. Пустота в груди становится все больше и больше, причиняя почти физическую боль. Я не могу дышать – не могу жить. И продолжать в том же духе тоже не могу.
Никакой это не способ поправить ситуацию. Просто я пытаюсь убежать прочь от проблем.
Следующие двадцать минут я лежу, свернувшись калачиком на водительском сиденье, и то пытаюсь отдышаться, то вновь всхлипываю. Мне никак не удается взять эмоции под контроль. Я уже и не помню, когда в последний раз плакал. В смысле, по-настоящему плакал.
Наконец, успокоившись, я выхожу из машины, чтобы немного отдышаться. Смотрю на звезды и чувствую, как меня овевает легкий освежающий ветерок. Мне хочется вновь получать удовольствие от его мягких прикосновений, но нет, это выше моих сил. Не сейчас. Мне нужно вернуться. Я не должен вот так убегать.
Глава 23
Проснувшись, я еще минут двадцать пялюсь в потолок своей комнаты. Его тошнотно-серая пористая краска буквально вынуждает перевести взгляд в сторону, но я не могу. Это просто невыносимо. Затем я вдруг понимаю, что как-то слишком уж драматизирую, поэтому заставляю себя перевернуться на бок.
Я беру свой телефон.
Ничуть не удивившись, отмечаю, что мой центр уведомлений пуст. Никто мне больше не писал. Леон молчит с момента нашего последнего разговора. Я пробегаюсь по комментариям в своем аккаунте – все подписчики в унисон спрашивают о разоблачении, которое мне устроили «Стар-Вотч». Серьезно, люди продолжают называть тот сюжет разоблачением, словно меня действительно нужно было вывести на чистую воду.
Многие из них считают меня предателем.
Кое-кто из них утверждает, что я «использую того парня», чтобы прославиться еще больше.
И мое молчание лишь подтверждает их домыслы. Впрочем, количество моих подписчиков все равно продолжает расти, несмотря на множество комментариев, в которых люди объявляют об отписке. Мне хочется отправить сообщение Леону, сказать, как сильно я его люблю. Но я не могу этого сделать.
Раздается стук в дверь.
– Войдите, – неохотно говорю я. Мой голос срывается.
На пороге комнаты появляется отец.
– Полагаю, ты все видел.
– Ага.
Мы никогда особо не разговаривали по душам, пускай даже с недавних пор ситуация стала немного меняться.
– Послушай, – вздыхаю я. – Я не верю их словам. Кто будет советоваться со специалистами по связям с общественностью в таком важном вопросе, как наем астронавта? Думаю, они несколько переоценивают свою значимость, притом что их кампании в СМИ просто ужасны.
– На самом деле это все уже не имеет значения, – мрачно произносит отец. И похоже, он серьезно. – Вряд ли мы еще долго здесь пробудем. Они сильно урезают бюджет, и я совершенно не уверен, что твоя… популярность мне как-то поможет.
– Но как же полет?!
Отец качает головой, потупив глаза. Я уже предвижу, что он скажет.
– Полет отменяется. Они обзвонили нас всех сегодня утром – только не говори никому, и своим подписчикам тоже. Это неофициально. Им не нужен пилот, для которого нет корабля.
– Извини, папа.
– Не извиняйся. – Он разворачивается, собираясь выйти из комнаты. – Какое-то время это было весело, и я ни о чем не жалею. Я горжусь тобой, знаешь? Ты столько сделал для НАСА. Просто мне так хотелось, чтобы у нас оставалась возможность довести эту миссию до конца.
Дверь закрывается, а я вновь начинаю ломать голову, как же заново склеить разбитое зеркало моей жизни.
Прежде я только и хотел, что вернуться домой, но теперь мне нужно остаться. Ради НАСА.
Ради Леона.
Ради себя самого.
Через месяц (черт возьми, уже через неделю!) мы с Леоном можем оказаться на расстоянии сотен миль друг от друга. И я понимаю: невзирая ни на что, мне нужно снова его увидеть. Я звоню ему, но опять попадаю на голосовую почту. Тогда я набираю Кэт, и она сразу берет трубку.
– Привет, Кэл. – Она делает паузу. – Ты в порядке?
Я прокручиваю в голове варианты возможных ответов. Я в порядке. Да, в порядке. Не беспокойся обо мне. Но… нет, на самом деле все плохо. На сей раз я должен честно в этом признаться.
– Нет. Не совсем. Как Леон? Мне очень нужно с ним поговорить.
– Он… тоже не очень хорошо себя чувствует. Но я спрошу, не захочет ли он с тобой пообщаться.
– Просто скажи ему, что я приеду через несколько минут, мы можем вместе прогуляться и поговорить. Если он не захочет выходить, я пойму. И еще скажи ему, что… – «Я люблю его», – мысленно заканчиваю я фразу. Но пусть это останется между нами. – Неважно. Просто передай ему мою просьбу, хорошо?
– Хорошо. Надеюсь, он согласится.
Я улыбаюсь.
– Я тоже.
Стоя перед гардеробом, я впервые за несколько дней ощущаю прилив возбуждения, заставляющий кровь бурлить в венах. Стараюсь подобрать одежду так, чтобы выглядеть просто, но со вкусом. При этом чтобы не было видно, будто я старался как-то особенно приодеться… поэтому шляпа под Джона Майера точно отпадает. Хьюстон к этому все еще не готов, увы.