– Благодарю вас, друзья мои! – сказала она. – Вы прекрасно справились с работой, которую я вам доверила под руководством маркиза Риварди, и теперь вы можете сами судить о результатах. Они вас удивляют! Вы думаете, что здесь замешана чёрная магия? Нет! Если только вся современная наука – не чёрная магия, порождённая теми злыми духами, которые, как учит нас легенда, восстали и сошли с небес и стали жить с человеческими дочерьми! От этих удивительных любовников появилась раса гигантов; в символическом смысле я полагаю, что народились учёные, в которых смешались активные элементы добра и зла. Вы выстроили этот мой корабль по чертежам, которых доныне никто ещё не воплощал в реальность; вы подарили ему крылья, будто птице. Короче, мы наполнили механизм составом, или веществом самой Жизни! Это единственный ответ, какой я могу дать на ваши вопросительные взгляды! И этого будет достаточно!
– Но мадам! – рискнул Гаспар. – Что же это за состав, или вещество самой Жизни?
Наступила неожиданная тишина. Все головы мужчин наклонились в страстном желании услышать ответ. Моргана странно улыбнулась.
– Это, – сказал она, – моя тайна!
Глава 9
– Значит, вы достигли своей цели, и какая же от этого польза? – сказал дон Алоизус.
Священник медленно шагал вверх-вниз по старой, полуразрушенной аркаде древнего полуразваленного монастыря, и позади его статной чёрной фигуры двигалась маленькая эфирная тень Морганы, одетая в летние одежды белоснежного цвета, с непокрытой головой под палящим сицилийским солнцем, которое прорывалось похожими на острые мечи лучами сквозь арки прохода и просачивалось через густую листву деревьев, которые свисали невозмутимыми вьющимися пучками с каждой осыпавшейся серой каменной колонны.
– Какая польза? – повторил он, остановив спокойный, серьёзный взгляд на маленькой женщине. – Представьте, что ваше изобретение превосходит все известные доселе возможности; представьте, что ваш корабль неуязвим и опережает по скорости и безопасности все когда-либо известные виды транспорта; представьте, что он способен подняться на невообразимую высоту, – но что же дальше? Вообразите даже, что вы зажгли бы новую звезду – новый мир, но что от этого толку? Какое умиротворение вы этим снискали? Что дальше?
Моргана резко остановилась около него.
– Я работала не ради мира или счастья, – сказала она, и в её голосе прозвучала дрожь печали, – потому что, по-моему, не существует ни мира, ни счастья. Из всего, что мы видим и из того малого, что мы познали, я делаю вывод, что Творец вселенной не планировал создавать нас счастливыми или умиротворёнными. Вся Природа находится в борьбе с самой собой, неотступно работая ради достижения того, чего едва ли возможно достичь, кажется, что всё на свете преследует страх и печаль. И всё-таки мне представляется, что есть средства для избежания большинства зол, если мы не будем слишком невежественны и глупы, чтобы препятствовать научному прорыву на грани его открытия. Моё применение данного вещества, науке уже известного, но едва ли понятого, – это попытка разрешить проблему скорости движения в воздухе при помощи света и температуры – свет и тепло есть главные источники жизни. Использование энергии, непрерывно вырабатываемой светом и теплом, представляется мне возможностью поддерживать и контролировать равномерное постоянное движение. И я надеюсь, что в этом преуспела; для реализации моей разработки я использовала деньги, которыми не располагает большинство учёных, богатство, которое мой отец безраздельно завещал мне, но, полети я на своём корабле хоть на самые далёкие звёзды Млечного Пути, я не нашла бы там ни мира, ни счастья!
– Почему?
В простом вопросе священника прозвучала нотка нежной жалости. Моргана взглянула на него с небольшой улыбкой, но глаза её были полны слёз.
– Дорогой дон Алоизус, как я могу вам ответить? Никто на самом деле не счастлив, и я не могу ожидать, что приобрету то, что недоступно всему миру!
Алоизус снова зашагал из стороны в сторону, и она тихо последовала за ним.
– Вы когда-нибудь задумывались о том, что такое счастье? – спросил он затем. – Вы ощущали его хоть на краткий миг?
– Да, – отвечала она быстро. – Но лишь на краткое время и так редко!
– Бедное богатое дитя! – сказал он добродушно. – Расскажите мне об этих кратких мгновениях! Нельзя ли их повторить? Давайте присядем здесь, – и он двинулся к каменной скамье напротив древнего и уже бесполезного колодца посреди монастырского двора, колодца, вокруг которого тёмно-красные цветы обвились прекрасной аркой расцветов. – Каковым было первое мгновение счастья?
Он присел, и солнце заиграло ослепительным блеском на серебряном распятии у него на груди, придавая ему сияние великой драгоценности. Моргана устроилась рядом с ним.
– Первый раз! – сказал он игриво. – Что же это был за первый опыт счастья дамы? Когда она играла со своими куклами?
– Нет, о нет! – воскликнула Моргана с неожиданной страстью. – Это никогда не доставляло мне счастья! Я ненавидела кукол! Отвратительные маленькие создания!
Дон Алоизус приподнял брови от удивления.
– Ужасные маленькие изваяния из дерева, воска и опилок! – продолжала Моргана настойчиво. – С огромными бусинами глаз, или с глазами, сделанными в виде бусин, и красными щеками, и красными губами с глупой улыбкой на них! Конечно, их изготавливают для маленьких девочек, чтобы стимулировать их «материнский инстинкт», как его называют, чтобы заставить их думать о детях! Но у меня никогда не было никакого «материнского инстинкта»! И настоящие маленькие дети всегда казались мне столь же непривлекательными, сколь и их имитация!
– Дорогое дитя, ты и сама была когда-то ребёнком! – сказал Алоизус мягко.
Тень пробежала по её лицу.
– Думаете, была? – спросила она задумчиво. – Не могу этого вообразить! Думаю, я должна была быть, но я никогда не помнила своего детства. Не было детей, которые бы со мной играли, мой отец всегда во всех детях подозревал опасную болезнь и боялся, чтобы я от них не заразилась физически или психически, повторяя за ними. Я вечно была одна, но всё же не одинока! – Она помолчала немного, и её глаза потемнели от задумчивости. – Нет, никогда не одинока! И самое первое счастье я вспоминаю, когда увидела впервые солнечный луч изнутри!
Дон Алоизус устремил на неё свой взгляд, но ничего не сказал. Она рассмеялась.
– Дорогой отец Алоизус, какой же вы мудрый священник! Вы не вымолвили ни слова! Будь вы глупцом, каковых сейчас море, то вы бы повторили мои слова с видом недоверчивого презрения и уставились бы на меня с глупым взглядом! Но вы не глупец – вы инстинктивно точно понимаете, что я имела в виду, и это настоящее чудо! Я была ещё молода и сказала известному профессору одного американского колледжа о том, что видела, и он был так поражён и смущён моим описанием лучей, на составление которого ушли годы у величайших учёных мира, что стал умолять меня позволить осмотреть мои глаза! Он полагал, что это в них кроется некая тайна. Фактически, так и есть! И после осмотра он выглядел ещё более озадаченным. Он пробормотал нечто об «исключительно остром зрительном восприятии», но честно признал, что одна только эта способность не объясняет всего. Каким-то образом я видела весь спектр в одном луче – цветов было семь. Луч представлял собой октаву цветов. Я была почти ребёнком, когда это счастье – совершенное счастье! – посетило меня, и я почувствовала, будто мне открылось окно в рай!
– Вы верите в Рай? – внезапно спросил Алоизус.
Она замешкалась.
– Раньше верила – в те дни. Как я сказала, я ведь была ребёнком, и рай представлялся мне реальным, и даже ангелы были настоящими…
– А теперь вы их утратили?
Она слегка отмахнулась.
– Они сами покинули меня, – ответила она. – Не я их утратила. Они просто ушли.
Он молчал. Его красивые, спокойные черты лица выражали серьёзную терпеливость, не более того.
Она продолжила:
– То было первое ощущение «счастья». До тех пор я жила обычной монотонной жизнью ребёнка, делая то, что мне говорили, и идя туда, куда меня брали, однако открытие спектра стало ключом к моей индивидуальности и, казалось, распахнуло двери моей тюрьмы. Я начала размышлять о себе и искать свой характер, как существа, отличного от других. Мой второй опыт произошёл годы спустя, как раз когда я закончила школу и когда мой отец увёз меня из родных мест на севере Шотландии. О, это такой дикий уголок мира! Прекрасные скалистые холмы и тёмные глубокие озёра, грубые фиолетовые вересковые пустоши и такое замечательное небо на закате! Коттедж, в котором жил мой отец ещё мальчишкой-пастухом, всё ещё стоит там, я его купила; это маленькая каменная хижина на три комнаты, и есть ещё и другая на расстоянии около мили, куда он привёл жить мою мать и где я родилась на свет! Его я тоже купила. Да, я ощутила сильную дрожь от счастья, стоя по колено в вереске, когда мой отец сжимал мою руку и вспоминал вместе со мной те ранние периоды его детства, когда у него едва ли был в кармане один пенни! И он был печален! И сказал мне тогда, что отдал бы все свои богатства за то, чтобы вернуть сердцу спокойствие и лёгкость, которые сопутствовали ему в те дни! И потом он пошёл проведать старую Элисон, – здесь голос её сорвался, и странный свет зародился в глазах, она слегка улыбнулась. – Думаю, лучше мне не рассказывать о старой Элисон!
– Почему нет? – И дон Алоизус возвратил ей улыбку. – Если старая Элисон каким-то образом связана с вашим счастьем, то я с радостью о ней послушаю.
– Видите ли, вы священник, – медленно продолжила Моргана, – а она ведьма. О да, правда! Настоящая ведьма! Нет никого в этой части Хайленда, кто бы не знал о ней и её силе! Она очень-очень стара, народ говорит, что ей больше ста лет. Она знала моего отца и деда, и она пришла в коттедж моего отца в день, когда я родилась и говорила странные вещи о «майском ребёнке» (я родилась в мае). Мы отправились, как я сказала, проведать её и обнаружили за прялкой. Она подняла глаза от своего колеса, когда мы вошли, однако вовсе не казалась удивлённой нашим появлением. Глаза её сияли не как у старухи. Она сразу же заговорила с отцом ясным музыкальным голосом: «Это ты, Джон Роял? – сказала она. – И ты привёл с собой свою фею!» Тогда я впервые услышала слово «фея». Тогда я его не поняла.