– Вот, дорогая! – сказал он. – Это я оставлю себе! Она прямо как ты, кроме только того, что не болтает и не требует любви…
– Она получает её, и не требуя! – пробормотала она.
Он улыбнулся.
– Неужели? Что ж, вероятно, да! – он замолчал, затем, склонив голову, поцеловал один раз её губы, как мог бы поцеловать брат. – И, вероятно, когда-нибудь, когда придёт правильный мужчина, ты тоже её обретёшь!
Глава 11
Мистер Сэм Гвент стоял в так называемом «цветочном холле» гостиницы «Плаза», потому что построен он был в виде колоннады с видом на целые аллеи цветов и ползущих, обильно разросшихся виноградных кустов, характерных для Калифорнии. Он только что прибыл и, пока снимал лёгкое запылённое пальто, выспрашивал работника справочного бюро.
– Так он что же, не живёт здесь? – сказал Гвент. – Тогда где мне его искать?
– Мистер Ситон занимает хижину на холме, – отвечал работник. – Её порой называют «хижиной смертника». Он предпочитает её отелю. Там воздух полезнее для лёгких.
– Воздух? Для лёгких? – Гвент презрительно фыркнул. – Если это тот человек, которого я знаю, то ему нет никакого дела до лёгких! Где же эта хижина смертника? Я могу попасть туда немедленно?
Служащий позвонил в колокольчик, и появилась Манелла. Гвент открыто уставился на неё. Перед ним стояла настоящая победительница конкурса красоты, если все эти конкурсы имели какое-то значение.
– Этот джентльмен хочет видеть мистера Ситона. Просто проводи его на холм.
– Мне жаль вас беспокоить! – сказал Гвент, приподнимая шляпу с нехарактерной для него учтивостью.
– О, нет проблем! – и Манелла улыбнулась ему самой восхитительной улыбкой. – Путь нетрудный.
Она провела его через «цветочный холл» и через стоявшие теперь в самом цвету большие сады к воротам, открыв которые, указала в сторону холма, где виднелись бледные очертания хижины на фоне ясного неба.
– Вот она, – пояснила девушка. – Даже в самую жару взобраться туда ничего не стоит. И воздух там сильно отличается от здешнего.
– В лучшую сторону, я полагаю?
– О да! Намного!
– И по этой причине мистер Ситон живёт в хижине? Из-за воздуха?
Манелла прелестно взмахнула руками с выразительным испанским жестом, выражавшим безразличие.
– Думаю, да! Откуда мне знать? Он здесь из-за своего здоровья.
Сэм Гвент издал некий утробный звук – нечто среднее между хрюканьем и кашлем.
– Ах! Мне нужно бы узнать, как долго он уже болеет!
Манелла снова взмахнула руками.
– Вы, конечно, знали об этом, раз вы его друг?
Он внимательно на неё посмотрел.
– А вы тоже его друг? – спросил он.
Она улыбнулась – почти рассмеялась.
– Я? Я только работаю в «Плазе» – приношу ему еду…
– Приносите еду! – Сэм Гвент пробормотал какое-то проклятие. – Он что же, не может сам прийти и забрать её? С ним обращаются, как с медведем в клетке или с ребёнком в колыбели?
Манелла посмотрела на него с мягким упрёком.
– Ох, вы грубы! – сказала она. – Он оплачивает каждую неприятность, которую доставляет. На самом деле, у него нет проблем! Он живёт очень просто – только на молоке и хлебе. Я-то думала, что его здоровье не позволяет есть ничего другого, но, по правде, он не выглядит больным…
Гвент прервал её описание.
– Что ж, благодарю за помощь, сеньора или сеньорита, кем бы вы ни были, думаю, что вы испанка…
– Сеньорита, – сказала она с мягким нажимом. – Я не замужем. Вы угадали, что я испанка.
– Глаза, подобные вашим, могут родиться только от испанской крови! – сказал Гвент. Я сразу же догадался! То, что вы не замужем, большая удача для того мужчины, который станет вашим мужем! Я пока говорю вам адьёс! Сегодня вечером я буду ужинать в «Плазе» и очень надеюсь, что вместе с моим другом!
Она с улыбкой покачала головой.
– Нет, не будете!
– Как так?
– Потому что он не придёт!
Она повернулась и возвратилась в отель, а Гвент начал взбираться на холм в одиночестве.
– Это какая-то новая игра! – думал он. – Игра, которой я и вообразить себе не мог для такого человека, как Роджер Ситон! Прятаться здесь, наверху, в чахоточной хижине и обзавестись красавицей, которая ждёт его и «приносит еду»! Это почище всего, что мне приходилось раньше слышать! Настоящая сенсация для однодолларовых дешёвых романчиков! Я гадаю, что бы Моргана Роял сказала, узнай она обо всём этом! На этот раз он от неё ускользнул!
На полпути к вершине он остановился перевести дух и заметил Ситона, поспешно спускавшегося вниз, ему навстречу.
– Привет, Гвент!
– Привет!
Двое мужчин пожали руки.
– Я получил от тебя телеграмму в начале недели, – сказал Гвент, – и приехал сразу же, как смог выбраться. Это была нелёгкая поездка, но я не мог заставить тебя ждать.
– Спасибо, дело касается тебя так же, как и меня, – сказал Ситон. – Вопрос лишь в том, готов ли ты начать действовать. В большой степени всё зависит от тебя, я не думал, что ты приедешь так скоро…
– Но я же прислал тебе ответ?
– О да, верно! Однако телеграммы не всегда поспевают за делом. Твоя пришла только вчера вечером.
– Я вообще удивлён, что ты её получил! – проворчал Гвент. – Она была адресована в отель «Плаза», а не в хижину на холме!
Ситон рассмеялся.
– Ты уже прослышал об этом! Но эта хижина – собственность «Плазы» – нечто вроде флигеля, куда выставляют умирающих, чтобы упокоиться с миром…
– Ты не умирающий! – сказал Гвент многозначительно. – И я не пойму, отчего ты претворяешься таковым!
Ситон снова рассмеялся.
– Я не претворяюсь! Мой дорогой Гвент, мы все люди умирающие! Один может умереть чуть быстрее другого, но все мы «гниём. Вот и весь сказ»2! Какие новости в Вашингтоне?
Они медленно поднимались вдвоём на холм.
– Ничего значительного, – отвечал Гвент, затем помолчал и повторил: – Ничего значительного – сегодня вообще не происходит ничего интересного, хотя кое-кто раздувает огромный скандал из того факта, что мой племянник Джек застрелился.
Сито резко остановился.
– Застрелился? Этот парень? Он что, псих?
– Конечно! Согласно результатам судмедэкспертизы. Каждого человека называют психом, если он уходит из этого мира, когда становится слишком сложно жить в нём. Кто-то назовёт его вменяемым. Но я назову просто трусом! Джек упустил свой последний шанс, знаешь ли. Моргана Роял его кинула.
Ситон шагал по траве мягкой поступью зверя на охоте.
– Она его провела?
– Конечно! Она всех мужиков «проводит», или они так думают. Она и тебя однажды провела!
Ситон повернулся к нему одним быстрым диким движением.
– Никогда! Я с первого взгляда видел её насквозь! Меня ей никогда не одурачить!
Сэм Гвент кашлянул, выражая своё сомнение.
– Ну, а весь Вашингтон считал, что ты был избран в «фавориты», и все завидовали твоей удаче! Несомненно, что она оказывала тебе большое внимание…
– Ты можешь говорить о чём-нибудь другом? – нетерпеливо прервал его Ситон.
Гвент кинул на него удивлённый косой взгляд.
– Конечно могу! Я, кажется, говорил тебе о Джеке…
– Мне жаль! – поспешно сказал Ситон, осознав свою неучтивость. – Он был твоим наследником, я полагаю?
– Да, он мог бы им стать, будь он благоразумнее, – сказал Гвент, – но наследники нигде никогда не приносят добра. Они только прожигают то, что наследуют, и впустую тратят результаты честного труда всей жизни. Это и есть твой дворец?
Он указал на хижину, до которой они уже почти дошли.
– Он самый! – отвечал Ситон. – Я предпочитаю его всем прочим дворцам мира. Ни слуг, ни мебели, ни бесполезного хлама – только пространство для жизни, достаточное каждому мужчине.
– Диогену хватало и бочки, – прокомментировал Гвент. – Если бы все мы жили как он или ты, то для торговли настали бы тяжёлые времена! Однако я уверен, что налоговая тебе здесь не страшна!
Ситон не ответил, а зашёл внутрь, предложив гостю стул.
– Надеюсь, ты позавтракал, – сказал он, – потому что мне нечего тебе предложить. Можешь выпить стакан молока, если хочешь?
Гвент скривился.
– Грубая пища не для меня, – сказал он. – Я слишком долго отучался от неё, чтобы теперь вновь принимать!
Он сел. Его глаза сразу же остановились на колбе с беспокойной жидкостью на столе.
– Что это? – спросил он.
Роджер Ситон таинственно улыбнулся.
– Пустяк, – ответил он. – Просто лекарство! Нечто вроде талисмана; доказательство зачатка, пыли и болезни! Ни один вредоносный микроб, даже бесконечно маленький, не способен выжить вблизи этого, а нескольких капель достаточно для того, чтобы оживить целый организм.
– Если это так, то перед тобой стоит целое состояние, – сказал Гвент. – Покажи это открытие миру, или запатентуй, или что там нужно сделать…
– Чтобы продлить этому миру жизнь? Нет, спасибо! – И выражение мрачного презрения на лице Ситона поразило своим почти сатанинским видом. – Это именно то, чего я желаю избежать! Мир перезрел и перегнил, он перенаселён гнойным человечеством, которое бесчеловечно и хуже любого чудовища, что яростно борется за свою жизнь и ненасытную жадность. Одним средством против этого зла могло бы стать отсутствие рождаемости детей в течение последующих тридцати или сорока лет – облегчение наступило бы непередаваемое; чудовищное бремя спало бы, и появился бы некий шанс на улучшение; но поскольку это невозможно, то нужно искать и находить другие средства. Чистое лицемерие говорить о любви к детям, когда каждый день мы читаем о матерях, которые продают своих отпрысков за большие суммы наличных; в последнее время в Китае в период голода родители убивали своих дочерей, как телят, и съедали их. Отвратительным фактам, подобным этим, нужно уметь смотреть прямо в лицо – бесполезно прятать их за чьей-то спиной и бормотать прекрасную ложь о «материнской любви» и подобной чуши. А что касается древней заповеди на скрижали «Чти отца и мать», то в каждой газете пишу