т о мальчиках и девочках, нападающих и убивающих своих родителей из-за нескольких долларов.
– Ты принимаешь эти отвратительные факты слишком близко к сердцу, – медленно сказал Гвент. – Но есть и другой, более положительный взгляд на эти вещи. Газеты всегда отражают самую худшую и грязную сторону всего – иначе, и печатать незачем. Газеты напоминают мне о гниющих кучах листьев в саду, когда весь мусор сваливают в одно место, пока не начнёт распространяться ужасная вонь, а затем всё это сжигают очистительным пламенем, превращая в прекрасное удобрение.
Он замолчал на секунду, а затем продолжил:
– Я не сентиментален, но смею сказать, что есть ещё немногие народы, которые продолжают любить друг друга в этом мире, и об этом полезно было бы знать. Моя сестра любила своего сына Джека. Его смерть помутнила её рассудок – доктора говорят, что она выздоровеет, что это только «шок». Шок несёт ответственность за многие трагедии со времён Европейской войны.
Ситон нетерпеливо поёрзал, но ничего не ответил.
– Ты несколько взвинчен, – заметил Гвент миролюбиво. – Ты пригласил меня по делу – и вот я здесь. Я закурю?
Его собеседник кивнул, и он вынул портсигар, достав из него исключительно ароматную гаванскую сигару.
– Ты ведь не куришь, а то я бы тебя угостил, – сказал он. – Жаль, что нет, это успокаивает нервы. Но я знаю твои причуды; ты слишком хорошо знаком с устройством человеческого организма, чтобы курить или пить. Что ж, каждому своё! Так от меня ты хочешь, чтобы я объяснил всю важность и значение этой субстанции, которую ты разработал, правительству США и убедил их её купить. Верно?
– Верно! – И Роджер Ситон остановил исполненный яростного нетерпения взгляд на жёстком лице Гвента со впалыми щеками. – И помни, что это не игрушки! Кто заполучит эту вещь – тот будет владеть миром! Я предлагаю её Штатам, но предпочёл бы отдать Британии, будучи англичанином. Но британские учёные тугодумы однажды уже пренебрегли мною, и я не собираюсь предоставлять им возможность повторить это. Короче, я предлагаю Соединённым Штатам силу, способную прекратить все войны и даже пресечь любую вероятность войны в будущем. Никакие Версальские договоры больше не понадобятся. И единственное, чего я прошу взамен, – это нерушимое обещание правительства воспользоваться им. Для этого, конечно, понадобится прецедент. Мои же личные амбиции и скромные материальные нужды будут вполне удовлетворены ежегодным денежным вознаграждением вплоть до самой смерти. Его размер может быть определён самим правительством. Условие использования моего открытия является обязательным – обет должен быть торжественным и нерушимым.
Гвент медленно выдохнул дым сигары.
– Это несколько затруднительно! – сказал он. – Где и когда его нужно использовать?
Ситон многозначительно поднял руку.
– Ты не слушаешь! – сказала он. – Предположим, две нации поссорились, или, скорее, их правительства и пресса вынуждает их ссориться, США (обладая моим открытием) выступает между ними и говорит: «Очень хорошо! Первые же шаги к войне, первый же выстрел означает истребление одного из вас или обоих! У нас есть сила сделать это!»
Гвент вытащил сигару изо рта.
– Истребление! – пробормотал он. – Истребление? Одного или обоих!
– Только так – абсолютное истребление! – и Ситон улыбнулся с видом довольного торжества. – Холокост микробов! США должны дать понять всему миру, что они способны сделать это (не выдавая моего открытия). Они должны провозгласить всем народам: «Больше у нас не будет войн! Если планируется убийство невинных, то мы с лёгкостью можем убить и самих нападающих, и нам это ничего не будет стоить – не понадобятся ни корабли, ни оружие, ни снаряжение». И, конечно, спорщикам будет предоставлено время для разрешения конфликта между собой.
Сэм Гвент, зажав сигару между пальцев и задумчиво глядя на её тлеющий кончик, проницательно улыбнулся.
– Всё это очень хорошо! – сказал он. – Но ты забываешь о денежных интересах. Война всегда начинается из-за денег – не народы развязывают их, а «компании». Твоя штуковина не истребит компании по всему миру. Правительства не заинтересованы в уничтожении их собственных финансовых потоков. Предположим, правительство США примет твоё предложение и получит в единоличное владение и собственность твоё открытие и предоставит тебе письменный, заверенный подписями и печатью обет, но это вовсе не значит, что они не нарушат его при первой же возможности. В наши дни правители нарушают свои обещания столь же легко, как разбивают яйцо себе на завтрак. И у них будет огромное оправдание перед тобой уже просто на почве «бесчеловечности».
– А война не бесчеловечна? – произнёс Ситон. – Применение моего открытия было бы не хуже войны.
– Естественно! Но война приносит выгоду определённым общественным сегментам. Тебе стоит об этом задуматься! – И маленькие проницательные глазки Гвента блеснули сталью. – Деньги! Деньги! Магазины, еда, одежда, транспорт – все эти вещи во время войны превращаются в целые состояния для поставщиков, в то время как твоё истребление нации будет значить лишь потерю средств. Потеря жизней не имеет значения – это никогда не было важно – только не для правительств! Однако потеря денег – о да! – это совершенно другое и намного серьёзнее!
Циничная улыбка витала на его лице во время этой речи, и Роджер Ситон, стоя напротив него с гордо вскинутой головой и лицом, оживлённым силой мысли, выглядел словно викинг, убеждающий некого невосприимчивого вассала.
– Так ты полагаешь, что США не примут моего открытия? – сказал он. – Или, если и примут, то слову их правительства нельзя будет верить?
Гвент пожал плечами.
– Конечно, нашему правительству можно доверять, но не более, чем любому другому правительству в мире, – промолвил он. – Вероятно, чуть больше. Но оно сможет реабилитироваться даже в случае нарушения этого обещания, которое требует столь бесчеловечного акта несения денежных убытков! Понимаешь? Война – акт бесчеловечный, но она приносит значительные выгоды тем, кто её планирует, это и есть вся разница между гуманностью и негуманностью!
– Что ж, ты сенатор и тебе виднее! – отвечал Ситон. – И если твоё мнение противоречит моему предположению, то я не стану убеждать тебя в него поверить. Но раз уж я жив и стою здесь, разговаривая с тобой, то можешь поставить свой последний доллар на то, что если ни США, ни какая-либо другая страна не воспользуется возможностью, которую я им предлагаю для того, чтобы удерживать народы, как собак на привязи, то я и сам смогу их удержать! Я! Одна единица из всего множества миллионов людей! Да, мистер сенатор Гвент, клянусь! Я стану властелином мира!
Глава 12
Гвент молчал. С методичной заботой он стряхивал пепел со своей сигары и наблюдал, как он падал вниз, словно это было некое редкое и любопытное зрелище. Ему нужно было несколько минут подумать. Он бросил быстрый взгляд на высокую атлетическую фигуру над ним, с прекрасным лицом и сверкающими глазами, и слова «Я стану властелином мира» породили в нём неприятную дрожь. Один человек на планете, обладающий силой, способной уничтожать народы, – это представлялось вполне фантастической идеей, и всё же наука могла сделать её возможной! Он припомнил одну недавно прочитанную книгу о радиоактивности, в которой его поразило следующее высказывание: «Радиация – это взрыв великой силы; высвобождаемая энергия в миллионы раз превышает мощность любого известного доселе взрывчатого вещества; одна бомба, заряженная подобной энергией, будет равна миллионам бомб такого же размера и мощности, используемых в окопах. Человеческий разум ужасается мысли о том, что может случиться, если подобная сила будет использована в разрушительных целях; один самолёт способен увезти достаточное количество вещества для уничтожения целой армии или для того, чтобы превратить величайший город в руины вместе со всеми жителями». Автор этой книги заявил, что доныне ещё не изобретено средства для сохранения и накопления этой чудовищной энергии с этой целью, однако Гвент, глядя на Роджера Ситона, сказал про себя: «Он его нашёл!» И это впечатление, прочно укоренившееся в его мозгу, было достаточно пугающим и действовало ему на нервы.
После продолжительной паузы он медленно проговорил:
– Что же, «властелин мира» – это весьма высокое звание! А теперь послушай, Ситон! Ты простой, прямодушный человек, как и я, насколько мне позволяет быть таковым моя работа. Чего ты хочешь добиться? Какова твоя конечная цель? Ты говоришь, что деньги тебе не нужны – и всё же деньги – это главная цель всех амбиций. Тебя не волнует слава, хотя ты мог бы снискать её, едва пошевелив пальцем; и, я полагаю, тебе не нужна любовь…
Ситон искренне рассмеялся, взъерошив волосы рукой и откинув их назад со лба.
– Все эти вещи для меня ничто! – сказал он. – Я полагаю, что это оттого, что я могу заполучить их по первому же слову! И какая тогда от них радость? Человеку нужно поесть один раз в день, место поспать и простая одежда – очень немного денег требуется на бытовые нужды, достаточную сумму можно заработать за один трудовой день. Что касается славы, то стоит прочесть биографию хоть одной знаменитости, чтобы навсегда излечиться от желания снискать капризные аплодисменты публики. И любовь! Её не существует – нет того, что я называю любовью!
– О! Могу я услышать твоё определение?
– Конечно! Любовь для меня означает полную гармонию между двумя душами, как две ноты, которые вместе составляют совершенный аккорд. Мужчина должен чувствовать, что может всецело доверять и почитать женщину, а женщина должна отвечать ему взаимностью. И чувство «почитания» – это, вероятно, самое лучшее связующее качество. Но сегодня найдёшь ли ты женщину, достойную почитания? Какой трезвый и порядочный мужчина способен ею руководить? Сегодня люди заслуживают меньшего уважения, чем животные! Я могу вообразить, что любовь возможна, что она должна быть, но пока наш мир не изменится и не станет более одухотворённым, она просто невозможна!