– Да полетит, полетит! – с чувством заверил его Риварди. – Она на всё способна! Проще остановить ветер, чем её! У неё есть какой-то план в голове: насчёт этого сказочного Медного города, о котором вы как-то рассказывали…
Дон Алоизус внезапно вздрогнул.
– Нет! Это невозможно! Она не станет гоняться за фантомами, за мечтой!
Он говорил очень тревожно, и лицо его побледнело. Риварди с любопытством на него посмотрел.
– Так значит, этого места не существует? – спросил он. – Это всего лишь легенда?
– Всего лишь легенда! – медленно повторил дон Алоизус. – Одни путешественники говорят, что это мираж в пустыне, другие рассказывают истории о том, как они слышали колокола, звонящие на медных башнях, однако никто – никто! – никогда не доходил даже до легендарных окрестностей города. Наша хозяйка, – и он улыбнулся, – весьма удивительная личность, но даже ей едва ли удастся разгадать эту неведомую тайну!
– Можем ли мы говорить о чём-то неведомом в этом мире? – спросил Риварди.
Дон Алоизус задумался на секунду, прежде чем дать ответ.
– Вероятно, нет! – сказал он наконец. – Вся наша жизнь – это путь откровений, на котором нам неведом конечный порт. Любопытно, что мы часто «открываем» то, что уже было открыто прежде, века назад, когда открыватели ещё не видели никакой пользы в этом своём открытии! Таким образом, мы теряемся от удивления и часто от усталости! – Он вздохнул, а затем закончил: – Не лучше ли нам войти внутрь и приготовиться встретить нашу хозяйку на ужине? И, Джулио! Сделайте лицо попроще! Вам не следует злиться на вашу очаровательную благодетельницу! Если вы станете ей препятствовать, то она перестанет вам доверять!
Риварди махнул рукой, изобразив покорность.
– О Боже! У меня не остаётся уже надежды – она никогда не будет думать обо мне иначе, чем о наёмном работнике, который реализует её планы. В ней есть нечто странное: она, кажется, иногда поднимается над всеми обычными человеческими интересами. Сегодня, например, она посмотрела вниз, на бурлящие толпы на улицах Неаполя, и сказала: «Бедные маленькие микробы! Как печально видеть их толпящимися и блуждающими там! Что пользы от них! Если бы я знала!» Затем, когда я рискнул предположить, что они, вероятно, представляют собой нечто большее, чем «микробов», что они – люди, которые любят, работают, думают и творят, – она поглядела на меня своими удивительными глазами и ответила: «Микробы делают то же самое, только при этом мы не утруждаем себя мыслями о них! Но если бы мы познали их жизни и устремления, смею предположить, что мы нашли бы их по-своему не глупее нас самих!» И что прикажете отвечать женщине, которая спорит с вами подобным образом?
Дон Алоизус тихонько рассмеялся.
– Но она, в конце концов, спорит весьма верно! Сын мой, вы как большинство людей – они теряют терпение рядом с умными женщинами и предпочитают глупых. Фактически, они осознанно выбирают глупышек в матери для своих детей, таким образом и множится количество дураков! – Он двинулся к открытым дверям прекрасного входного зала «Палаццо», а Риварди последовал за ним. – Но вы будете мудрее, если прислушаетесь к тому совету, что я дал вам на днях: эта маленькая миллионерша очень непохожа на прочих женщин – она не способна любить, не в том понимании любви, который распространён в этом мире, поэтому не ждите от неё того, чего она не может вам дать! А что касается её полётов в одиночку – предоставьте это в руки Божьи! Не думаю, что она на это решится.
Они зашли в «Палаццо» как раз в тот момент, когда слуги уже собирались объявить им, что ужин будет подан через четверть часа, и их разговор временно прекратился. Однако мысли обоих были заняты и втайне блуждали вокруг загадочной личности одной женщины, которая интересовала их больше, чем что-либо иное в мире, столь сильно и искренне, что каждый в своей душе гадал, как будет жить без неё!
Глава 16
В тот вечер Моргана находилась в одном из самых своих очаровательных настроений – даже старое шотландское слово «фея» едва ли опишет все многочисленные оттенки её душевного состояния, перетекавшего из серьёзности в весёлость, из веселости в романтичность и из романтичности в какое-то насмешливое расположение духа, которое побуждало её высказывать искромётные остроты, показавшиеся бы колкостями, не будь они столь стремительно покрыты нежностью, очищавшей их от всякой злобы. Она также прекрасно выглядела, одевшись в бледный мерцающий голубой цвет, который мягко сиял, как лунные лучи сквозь стекло; её прекрасные волосы были короной собраны наверху, удерживаемые алмазной заколкой; аккуратные бриллианты мерцали у неё в ушах, и драгоценные звёзды камней украшали грудь. Её эльфийская прелесть совершенно отличалась от общепринятых стандартов красоты, оказывая тонкое воздействие, как излучает свой аромат цветок лилии, и сознание собственного очарования, в соединении с её безразличием к тому эффекту, который она оказывает на окружающих, придавало ей опасную привлекательность. Когда она восседала во главе стола во время изысканного ужина, то походила на эльфийскую королеву тех дней, когда в фей ещё верили, а королевам завидовали; и мысли Джулио Риварди блуждали от одного предмета к другому, пересекаясь с эмоциями, которые нельзя было назвать совсем бескорыстными и благочестивыми. Годами его дух был мучим и раздираем бедностью, он, потомок длинной родовой ветви гордых сицилийских дворян, был вынужден зарабатывать себе на жизнь в качестве дизайнера и консультанта у «новых богатых» людей, которые не имели ни вкуса, ни мнения, помогать им в строительстве, восстановлении или меблировке их домов, в соответствии с чистыми традициями искусства, в знании которых он преуспел; а теперь, когда случай или провидение свело его с Морганой, с её миллионами и очарованием, он внутренне спрашивал себя, почему бы не завоевать её и не удержать при себе? Он был представительным мужчиной благородного происхождения, прекрасно образованным, возможно ли, чтобы ему не хватило решительности и характера для того, чтобы покорить эту цитадель? Эти идеи смутно блуждали у него в голове, когда он наблюдал за болтовнёй своей хозяйки то с доном Алоизусом, то с леди Кингсвуд, то бросая порой в его адрес лёгкие замечания и намёки на то, что он «дулся».
– Он никак не может забыть! – заявила она с улыбкой. – Бедный маркиз Джулио! То, что я посмела сесть за штурвал собственного корабля, было для него уже слишком, и он никак не может меня простить!
– Не могу простить того, что вы подвергаете себя опасности, – сказал Риварди. – Вы пошли на огромный риск, вы должны меня простить, если я ценю вашу жизнь слишком высоко.
– С вашей стороны это очень любезно, но для меня эта жизнь не имеет никакой цены.
– Дорогая моя! – воскликнула леди Кингсвуд. – Как вы можете так говорить!
– Просто я так чувствую, – ответила Моргана. – Моя жизнь не дешевле, чем жизнь всех прочих людей, все они не имеют ни малейшего значения. Если бы я знала с уверенностью, что у меня есть кто-то, кто без меня стал бы несчастным, кому я могла бы стать помощницей и вдохновительницей, то, думаю, я ценила бы свою жизнь выше; но, к сожалению, я слишком многое повидала в современном мире, чтобы поверить в искренность или даже в возможность существования этого «кого-то». Я очень одинока в этой жизни – ни одна женщина не знала большего одиночества, чем я!
– Однако нет ли в этом и вашей вины? – осторожно предположил дон Алоизус.
– Конечно! – отвечала она с улыбкой. – Я это полностью признаю. Я, что называется, «сложная», знаю. Я не люблю общества и его развлечений, которые представляются мне весьма пошлыми и бессмысленными, не люблю их разговоров, которые нахожу чрезмерно банальными и часто грубыми, не могу я посвятить душу теннису или гольфу – так что я изгой! Но я не жалею! Я не стремлюсь стать частью человеческого зверинца: слишком много лая, царапанья и всеобщего воя среди этих животных! Мне это не подходит!
Она легко рассмеялась и продолжила:
– Вот почему я и говорю, что моя жизнь не имеет ценности ни для кого, кроме меня самой. И вот почему я не боюсь риска летать на «Белом Орле» в одиночку.
– Я думаю, – сказал дон Алоизус, – что наша хозяйка окажет нам честь, если поверит в то, что, невзирая на её опыт обращения в обществе в целом, она, конечно, заслужила уважение и участие тех, кого в настоящий момент она почтила своей компанией! И что бы она ни предприняла, и как бы она это ни осуществила, она не сможет избежать этого уважения и участия со стороны своих друзей…
– Дорогой отец Алоизус, – быстро прервала его Моргана, – простите меня! Я не это имела в виду! Уверена, что вы, маркиз, и леди Кингсвуд испытываете самые искренние чувства ко мне! Но…
– Но! – И дон Алоизус улыбнулся. – Но эту маленькую леди нельзя контролировать и командовать ею! Да, это так! Если это и так, то давайте не будем воображать, будто среди коммерции и научного прогресса мир этот не знает любви! Любовь всё ещё остаётся сильнейшей двигательной силой природы!
– Вы так думаете? – пробормотала Моргана. – Для меня любовь – это путь в никуда!
– Это прямой путь в Царство Небесное! – сказал Алоизус.
За тем последовало молчание.
Оно было нарушено только появлением слуги, объявившего, что кофе подан на лоджии. Они встали из-за стола и вышли под удивительный сицилийский лунный свет. Он освещал все сады и море вдали широкими прядями серебра, распространявшимися повсюду, падавшими на мраморный пол и ступени лоджии, и ложился на белые цветущие кустарники гладким жемчужным перламутром. Волшебная прелесть пейзажа, которой придавала ещё большую красоту полная тишина этого часа, словно удерживала их силой заклинания, и Моргана, стоя около одной тонкой колонны, которая поддерживала не только лоджию, но и весь «Палаццо де Оро», словно окаменелый ствол дерева, являла собой фигуру, полностью гармоничную со всем окружением.
– Что может быть более очаровательным и прекрасным! – вздохнула леди Кингсвуд. – Должно возблагодарить Бога за этот вид!