Лунный свет падал прямо на её приподнятое лицо. Это было удивительное лицо – не прекрасное, в соответствии с однообразным представлением пресс-камеры, но излучавшее такой свет дерзкого разума, который делал саму по себе красоту дешёвкой и ничтожеством в сравнении с его сияющим воодушевлением. Он отодвинулся от неё ещё на шаг и стряхнул её руку.
– Почему не сделать? – повторила она мягко; затем с неожиданным смехом она сложила ладони и подняла их словно в молитве: – Почему он не сделает? О, великая луна Калифорнии, почему? О, языческие боги и богини, фавны и чародеи, ответьте мне почему?
Он одарил её исполненным презрения взглядом.
– Тебе бы на сцене играть! – сказал он.
– «Весь мир театр», – процитировала она, позволив рукам лениво упасть по бокам. – А наш – истинная комедия! Бедный Шекспир! Он и вообразить не мог таких персонажей, как мы с тобой! Ну а теперь представь, что ты удовлетворил бы ожидания всего Вашингтона и женился бы на мне, тогда, конечно, мы бы смертельно наскучили друг другу, однако с кучей денег мы смогли бы разбежаться кто куда, сегодня все так делают!
– Да, все так делают! – повторил он механически.
– Они не любят, знаешь ли! – продолжила она. – Любовь слишком скучна. Ты бы и сам нашёл её таковой!
– В самом деле! – сказал он, внезапно оживившись. – Это стало бы хуже любой пытки! Быть любимым, чтобы за мной следили, и стерегли, и нянчились, и целовали!..
– О, вряд ли какая женщина захочет тебя поцеловать! – вскричала она. – Никогда! Это было бы слишком с её стороны!
И она заливисто рассмеялась, словно весёлый жаворонок на заре. Он злобно уставился на неё, движимый неистовой жаждой схватить и скинуть её вниз с холма, как мешок с мусором.
– Чтобы поцеловать тебя, – сказала она, – нужно надеть на губы щит, словно намереваясь целовать охапку крапивы! Нет-нет! Мой ротик слишком красивый, мягкий и розовый! Мне бы не хотелось испортить его, оцарапав о твой, так что я не стану этого делать!
– Слава Богу! – истово произнёс он.
– И не волнуйся, – продолжила она легкомысленно, – в «Плазе» я надолго не задержусь.
– Ещё раз слава Богу!
– Я бы слишком соскучилась, особенно потому, что я не притворяюсь болящей, как ты. Кроме того, у меня есть дела! Чудесные дела! И я не думаю, что их можно совершить в одиночестве, как отшельник. Человечество – мой котёл! Доброй ночи!
Он остановил её порыв быстрым повелительным жестом.
– Постой! Прежде чем ты уйдешь, я хочу, чтобы ты узнала кое-какие мои мысли…
– Это необходимо?
– Думаю, да. Это избавит тебя от всех намерений увидеть меня вновь и станет облегчением для меня, если не для тебя. Слушай! И взгляни на себя моими глазами…
– Слишком сложно! – заявила она. – Я могу глядеть на вещи твоими глазами не более, чем ты – моими!
– Мадам…
Она выдохнула слабый смешок: «Ох!», и закрыла руками уши.
– Никаких «мадам», ради Бога! – вскричала она. – Звучит так, будто я королева или портниха!
В его мрачных глазах не было улыбки.
– Как же мне к тебе обращаться? – спросил он. – Женщину с таким богатством и независимостью, как у тебя, едва ли назовёшь «мисс», словно она под родительским присмотром.
– Нет, я полагаю! Есть старое английское слово «владычица» – такое странное и милое, тебе не кажется?
«Владычица моя, ну где ты бродишь?
Останься и послушай песнь мою…»
Она пропела две строки восхитительно проникновенным голосом, исполненным юности и нежности. Одним быстрым шагом он подскочил к ней и поймал её за плечи.
– Бог мой, я мог бы вытрясти из тебя жизнь! – яростно вскричал он. – Удивляюсь, что ты меня не боишься!
Она рассмеялась, не обращая внимания на его хватку.
– А с чего бы? Ты не смог бы убить меня, даже если бы и попытался, а если бы и мог…
– Если бы я мог – ах, если бы я мог!
– Что же, тогда ещё одно убийство пополнило бы общую сумму убийств в мире! – сказала она. – Вот и всё! Оно того не стоит!
Он продолжал держать её.
– Послушай! – сказал он. – Ты просто испорченный ребёнок одного из величайших финансовых мошенников Нью-Йорка. Ты осталась одна с состоянием, столь огромным, что это почти неприлично; ты мнишь себя какой-то сверхъестественной женщиной – изображаешь из себя Клеопатру, ты убеждена, что можешь увлечь собой любого мужчину, но только твои деньги их привлекают, а не ты! Ты что этого не видишь? Или слишком тщеславная, чтобы увидеть? У тебя нет к ним милосердия – ты заставляешь их верить, что тебе есть до них дело, а потом бросаешь, как пустые скорлупки! Вот какая ты! Но меня тебе никогда не удавалось одурачить и никогда не удастся!
Он выпустил её столь же внезапно, как до этого схватил; она поправила белые складки своих одежд на плечах со статным изяществом и подняла голову, улыбаясь.
– Пустые скорлупки – отличное определение для мужчин, которые волокутся за женщиной ради денег, – ровно заметила она, – и вполне естественно, что женщина выбрасывает их через плечо. Я никогда тебя не дурачила, но ты сам себя дурачишь сейчас, только не знаешь об этом. Но довольно! Закончим на этом! Мне нравится романтика этой ситуации: ты – в рубашке на калифорнийском холме, и я – в шелках и бриллиантах нанесла тебе визит под светом луны – поистине, очаровательный роман! Но он не может длиться вечно! Я – одна из обрывков на ветру. Я не помощник этой расе, прости Господи! Эта раса – слишком глупая и несчастная, чтобы заслужить долгую жизнь. Для неё уже было сделано всё возможное, снова и снова, от начала и до конца, а теперь – теперь! – Она замолчала, и само презрение её тона породило в его сердце нечто вроде страха.
Она подняла одну руку и указала вверх. Её лицо показалось в лунном свете ещё более строгим и почти прозрачным в своих очертаниях.
– Теперь всё изменится! – отвечала она. – Изменится так, что все вещи будут созданы заново!
Тишина последовала за её словами – странная тяжёлая тишина.
Её нарушил её голос, снизошедший до крайней мягкости и всё же отчётливо различимый.
– До свиданья! До свиданья!
Он нетерпеливо отвернулся в сторону, чтобы избежать дальнейших прощаний, потом, под действием внезапного порыва, его настроение изменилось.
– Моргана!
Этот зов отозвался эхом в пустоте. Она исчезла. Он позвал снова – длинное эхо странного имени прозвучало как «Мор-га-а-на», как дрожащий звук на струне скрипки мог бы звучать в конце музыкальной фразы. Ответа не было. Он стоял, как того и желал, в одиночестве.
Глава 3
– Она покинула Нью-Йорк несколько недель назад, ты что, не знал об этом? Чёрт меня подери! Я думала, что эта новость потрясла всех!
Говорившая, молодая женщина, модно одетая и сидевшая в кресле-качалке любимого летнего отеля в Лонг-Айленд, подняла глаза и выразительно пожала плечами, когда высказала эти слова мужчине, стоявшему около неё с газетой в руке. Это был очень негибкий, прямой персонаж с волосами стального серого цвета и достаточно жёсткими чертами лица, чтобы можно было предположить, будто они вырезаны из дерева.
– Нет, я этого не знал, – сказал он, произнося слова в преднамеренно отчётливой манере, свойственной определённому типу американцев. – Если бы я знал, то предпринял бы шаги, чтобы это предотвратить.
– Ты не можешь предпринимать шагов, чтобы предотвратить что-либо из того, что Моргана Роял решает сделать! – заявила его компаньонка. – Она сама себе закон, и никто ей не указ. Я догадываюсь, что ты не смог бы её остановить, мистер Сэм Гвент!
Мистер Сэм Гвент позволил себе улыбнуться. Это была улыбка, которая лишь немного затронула уголки его губ, добродушия в ней не было.
– Вероятно, нет! – ответил он. – Но мне следовало попытаться! Мне, конечно, нужно было указать ей на всю глупость предпринятой авантюры.
– Ты знаешь, что это за авантюра?
Он помолчал, прежде чем ответить.
– Едва ли! Но у меня есть предположение!
– Неужели? Тогда, признаюсь, ты умнее меня!
– Это серьёзный комплимент! Но даже мисс Лидия Герберт, блестящая светская львица, всего не знает!
– Не совсем! – отвечала она, подавив крошечный зевок. – И ты тоже! Но мне известно большинство значительных вещей. Есть много такого, чего лучше не знать никому. Главная цель жизни сегодня – это иметь горы денег и знать, как их тратить. Это как раз о Моргане.
Мистер Сэм Гвент сложил свою газету в аккуратный свёрток и убрал в карман.
– У неё слишком много денег, – сказал он, – и по-моему она не умеет их тратить правильным женским образом. Она забросила многие общественные обязанности в то время, когда ей следовало бы остаться…
Мисс Герберт при этом широко распахнула карие, довольно высокомерные глаза и рассмеялась.
– Разве это имеет значение? – спросила она. – Старик завещал ей наследство «безусловно и безоговорочно» без каких-либо указаний по поводу общественного долга. И я не думаю, что у тебя есть над ней хоть какая-то власть, не так ли? Или ты вдруг превратился в доверенное лицо?
Он оглядел её с неким восхищённым сарказмом.
– Нет. Я всего лишь дядя, – сказал он. – Дядя мальчишки, который застрелился этим утром из-за неё!
Мисс Герберт издала пронзительный вскрик. Она была ужасно напугана.
– Что? Джек? Застрелился? О, как это чудовищно! Я… мне жаль!
– Не жаль! – парировал Гвент. – Так что не претворяйся. Сегодня никому никого не жаль. Некогда! И желания нет. Джек всегда был дураком – возможно, он сделал лучшее, что мог. Я только что видел его мёртвым. Таким он выглядит лучше, чем когда был жив.
Она выпрыгнула из кресла-качалки в порыве возмущения.
– Ты жесток! – воскликнула она, наполовину рыдая. – Положительно жесток!
– Не совсем! – отвечал он спокойно. – Только банален. Это вы – современные женщины жестоки, а не мы – отстающие от вас мужчины. Джек был глупцом, говорю я, в своей игре он всё поставил на Моргану Роял – и проиграл. Это стало последней каплей. Если бы ему удалось жениться на ней, то он смог бы стократно покрыть все свои долги, на что он и надеялся. Разочарование было для него слишком велико.