И тут же внутри меня голос Бхагавана произнес: «Готов ли ты пожертвовать своим собственным ребенком ради этого мальчика?»
Не колеблясь ни секунды, я ответил: «Да, Бхагаван, я пожертвую своим ребенком!»
В следующий миг, осознав, что я только что пообещал, я взмолился со слезами на глазах: «Бхагаван, умоляю вас, спасите и моего ребенка тоже!»
Тем временем женщина, услышав крик своего сына и убедившись, что он жив, побежала на праздник. Вернувшись в свою деревню, я узнал, что в тот момент, когда происходили эти события, мой малыш Раманан был чудом спасен от падения в колодец после того, как его боднул теленок.
В марте 1948 г. у меня случился интересный разговор с Бхагаваном. В то время его здоровье быстро ухудшалось, он потерял много в весе.
НРК: Это очевидно, что Бхагаван, из бесконечной Милости и сострадания, исцеляет даже смертельные болезни своих преданных. Не из-за этого ли страдает тело Бхагавана?
Бхагаван (на английском): И да, и нет.
НРК: Бхагаван, объясните, пожалуйста, подробнее.
Бхагаван: Мукта-пуруша (освобожденный) не нуждается в теле после того, как он реализовал Я. Однако пока он жив, он обладает способностью принимать на себя болезни своих преданных. Поэтому его тело страдает. Вот что означает ответ «да».
Когда он предается уединению и пребывает в кевала-нирвикальпа-самадхи, полностью забыв о совокупности тела и мира, принятая им болезнь рассеивается. Когда он возвращается к осознанию тела, его тело излечено и его первоначальное здоровье восстановлено. Продолжительность такого самадхи должна быть пропорциональна серьезности болезни.
Шри Шанкара Бхагаватпада, достигший Я-реализации в очень молодом возрасте, когда его тело было очень здоровым и сильным, вел непрерывную деятельность, пребывая в состоянии сахаджа-самадхи.
Из бесконечного сострадания он исцелял множество несчастных людей, которые приходили к нему с различными серьезными болезнями. Он исцелял их непрерывно, днем и ночью, и никогда даже не помышлял о том, чтобы восстановить свое здоровье, уединившись в кевала-нирвикальпа-самадхи. В результате он оставил тело в возрасте тридцати с небольшим лет[142].
Как только до меня дошел смысл его слов, я воскликнул, раскаявшись: «Разве не из-за меня так страдает это тело!»
К сожалению, я понял это слишком поздно.
Вечером 10 апреля 1950 г., когда я ехал поездом из Мадурая в Мадрас по университетским делам, я вышел в Тируваннамалае, чтобы зайти в Шри Раманашрам. Шри Бхагавану оставалось жить всего несколько дней, однако он настаивал на том, чтобы ежедневно давать даршан всем своим преданным. От его комнаты и до самых ворот ашрама тянулась длинная очередь. Она медленно двигалась мимо открытой двери комнаты, где лицом к преданным лежал Бхагаван. Каждый останавливался на несколько секунд перед дверным проемом, а затем проходил дальше, уступая место следующему. Я присоединился к ним. Когда подошла моя очередь, я увидел горящий, глубокий взгляд
Бхагавана, проникнувший в меня до самых основ моего существа. Он лежал на боку, его левая рука была перевязана и лежала на кровати. Тело, когда-то красивое и сильное, превратилось в кожу и кости… Это был мой последний благословенный даршан Бхагавана.
В тот же вечер мне нужно было уезжать в Мадрас, так как я должен был проводить экзамены на степень бакалавра искусств в Государственном колледже искусств на Маунт Роуд. Согласно расписанию, экзамены должны были идти до вечера 15 апреля. Поскольку работы должны были проверяться в конце каждого дня, руководство колледжа выделило мне комнату в хостеле с верандой, выходящей на дорогу.
14 апреля после целого дня тяжелой работы я рано поужинал, лег спать около восьми вечера на скамейке, стоявшей на веранде, и мгновенно заснул. Внезапно я проснулся и сразу же бросился в комнату. Меня ослепила, словно молния, внезапная вспышка, которая на миг поглотила меня и заполнила обширное пространство вокруг. От этого потрясения я и проснулся в панике. Как только я добежал до комнаты, ослепительная вспышка света вошла в мою грудь и затем в сердечный центр, который начал пульсировать непрерывным звуком «Аруначала, Аруначала», — также, как раньше он пульсировал звуком мантры «Рама, Рама». Вибрация этого звука была столь сильной, что сотрясала все тело. Как я ни старался, я не мог остановить эту дрожь. К счастью, к рассвету пульсация затихла сама собой.
На рассвете я вышел, чтобы выпить утренний кофе в соседней гостинице. На улице я увидел объявление на стене, на котором большими буквами было написано: «Бхагаван Рамана Махарши вошел в маханирвану накануне вечером в 20.48».
Внутри меня родился крик отчаяния: «Я потерял своего любимого Бхагавана, потерял навсегда!»
В тот день мой напарник отнесся ко мне с сочувствием. Он усадил меня в углу экзаменационного зала и весь дневной объем работы проделал сам. На следующее утро, в субботу 16 апреля, я прибыл в ашрам, но благословенное тело было упрятано навеки от людских глаз в склепе-самадхи. И все же, стоя возле самадхи, я ощущал оглушительную тишину бесконечного покоя. Прощальным даром Бхагавана была передача Милости, затронувшей самую глубину моего сердца и открывшей мне вечное безмолвие, которое всегда было там и всегда там останется. Посредством этой Милости я окончательно осознал, кем был Садгуру Рамана и кто он есть, и непосредственно понял то, к чему так стремился все эти годы садханы.
На следующий день я вернулся в Мадурай. Я был бесконечным океаном чистого бытия, не осознающим ничего, кроме самого Себя. Неведение сна покинуло меня навсегда. Теперь я — экран сознания, на котором идет бесконечная игра теней-мира, и тело-тень, носящее имя Н. Р. К., поющее пять гимнов Аруначале и Рамане поочередно. Сейчас эта тень заканчивает рассказ о своем временном пребывании на этой Земле. Настанет момент, когда этот экран и все, что на нем происходит, растворится в Я, единственно сущем как чистое Осознавание-Бытие.
Джай Шри Рамана!
Джай Шри Аруначала!
Чалам и Сури
Чалам (1894–1979) был известным автором, писавшим на телугу, чьи работы широко известны в его родном штате Андхра Прадеш. Помимо пьес и рассказов он также написал ряд документальных работ, направленных на повышение статуса женщин в Индии. Он написал книгу, в которой упростил язык телугу для детей, перевел на телугу Новый Завет и составил «Бхагаван Смиртулу» («Вспоминая Бхагавана») — книгу, в которой были собраны воспоминания многих преданных Махарши.
Когда Чалам впервые встретил Бхагавана в 1930-х гг., он был радикально настроенным общественным деятелем. В течение последующих лет он постепенно подпал под влияние Бхагавана и в конечном итоге стал его преданным. Онушел жить кАруначале в 1950 г. и провел там остаток жизни.
Сури, дочь Чалама, сопровождала его во время многих ранних поездок к Бхагавану и вместе с отцомушла жить на Аруначалу в 1950 г. Поскольку они посещали Аруначалу по большей части вместе, я объединил их воспоминания.
Чалам начинает с рассказа о себе
Когда я учился в школе, я был очень ортодоксальным индуистом — даже более ортодоксальным, чем старшие члены моей семьи. Я почитал Вишну читал сто-три (гимны во славу божеств), и когда поехал в Какинаду учиться в колледже, стал учеником Рагупати Венкатаратнама Найду Гару (социального и религиозного реформатора). Пока я там находился, все мои верования относительно каст, религиозных церемоний, храмов и т. п. разбились вдребезги. Я перестал выполнять джапу и прочие традиционные практики, даже несмотря на то что мне из-за этого пришлось столкнуться с враждебностью — как в семье, так и вне ее. Я все еще хотел осознать верховного Ишвару в своем сердце, но понял, что старые практики мне не помогут. Вместо этого я переключился на бхаджаны, молитвы и медитации. Я очень усердно выполнял эту садхану, и практики занимали огромную часть моего времени. После окончания учебы я устроился работать в этот же колледж. Я также вступил в «Брахмо Самадж» (индуистское реформистское движение) и стал столь ярым его последователем, что мой дом стал одним из его центров. Однако с личной жизнью у меня не ладилось. Меня мучило вожделение — и ни акты покаяния, ни преданность Богу не приносили мне ни покоя, ни освобождения. Напротив, мысли романтичной и сексуальной направленности все больше и больше одолевали меня. Чтобы больше знать в этом вопросе, я прочитал много западных книг. Эти книги изменили мое представление о жизни. Я ушел из «Брахмо Самадж», так как новые вычитанные идеи заставили меня сомневаться в господствовавших тогда индуистских представлениях о морали. Мои сомнения относительно морали в свою очередь заставили меня сомневаться и в других аспектах индуистской философии. Я не видел никакой связи между представлением о всеблагом Боге и миром, наполненным страданием, пороками и трудностями. Я утратил веру и стал сомневаться в самом существовании Бога.
Я решил, что нет никакого способа узнать, есть ли смысл у этого мира или у этой жизни, его невольницы. Я пришел к выводу, что, если и можно было обнаружить высшую истину за внешними явлениями мира, даже если и возможно примирить противоположные идеи и ценности, нет способа выяснить, как это сделать. Просто человеческий ум слишком слаб для этого, рассуждал я. Сколько бы мы ни думали, мы никогда не сможем обрести знание о высшей реальности. Пытаясь это сделать, мы просто будем ходить по замкнутому кругу. Но несмотря на это умозаключение, я не прекращал своих исканий. Поиск истины стал главным делом жизни, даже притом что в моем представлении это было бессмысленно. В глубине души я все-таки верил, что есть во мне нечто неподвластное рассудку, и также чувствовал, что решение основных вопросов жизни и мира находится в месте, для меня недоступном. Более половины жизни я провел в подобного рода замешательствах поиска истины, о которой ничего не ведал. И в результате такой поиск неизбежно должен был завести меня в тупик. Я ощущал беспричинную душевную неудовлетворенность, и в моей жизни не было ни радости, ни покоя.