В 1936 г., когда я пребывал в таком состоянии, один мой приятель, Шри Дикшитулу, взял меня с собой в свою обычную поездку в Шри Раманашрам. По дороге Шри Дикшитулу попросил меня купить фруктов для Бхагавана, но я отказался, поскольку не верил в свами. Я также отказывался совершить простирание перед Бхагаваном, пока Дикшитулу не заставил меня.
В этот первый визит мне показалось невыносимым молча сидеть среди людей, которые пришли, чтобы встретиться с Бхагаваном. С момента нашего приезда я докучал Дикшитулу требованиями увезти меня из ашрама. Чем больше я наблюдал за людьми в ашраме, тем больше росла моя неприязнь к ним.
Я спросил Дикшитулу: «Ты говоришь, что этот Махарши — великий человек, который может трансформировать людей. Но почему же люди, которые по многу лет связаны с ним, до сих пор такие?» Я остался там только потому, что Дикшитулу вынудил меня к этому.
На второй день я увидел, как Бхагаван спускается с горы. Вокруг меня группами стояли преданные и разговаривали. Бхагаван шел мимо группы, с которой беседовал я. Когда он приблизился, все, кроме меня, немного отошли, уступая ему дорогу. Я остался стоять, где стоял, так как подумал, что места пройти более чем достаточно.
Когда Бхагаван приблизился, Дикшитулу потянул меня к себе. Проходя мимо меня, Бхагаван неожиданно остановился. Он обернулся, посмотрел на меня с сердечной улыбкой и пошел дальше. В тот момент я не почувствовал ничего, но когда позже вспоминал этот случай, понял, что в тот краткий миг Бхагаван завоевал мое сердце.
Один мой приятель-атеист, Шри Гора, приехал в ашрам вечером в день джаянти. Мы оба были очень удивлены встрече, поскольку ни один из нас не ожидал встретить другого в таком месте. Он приехал в ашрам, чтобы изучить, как он говорил, «грабеж, который совершают свами». Думая, что нашел благодарного слушателя, он начал перечислять свои претензии к Бхагавану. Он критиковал Бхагавана в крепких выражениях и называл его шарлатаном.
Я обнаружил, что защищаю общество, к которому еще недавно испытывал отвращение. Я честно сказал: «Я не вижу здесь никакого обмана или грабежа. Те, кто дает деньги, делают это добровольно. Ашрам ни у кого денег не просит».
«Зачем же йогу шелковый матрас?» — не унимался Гора.
«Я не вижу никакой связи между ним и всеми этими шелковыми матрасами, — ответил я. — Когда ему их предлагают, он садится на них. Если бы ему пришлось сидеть на голой земле, он бы сидел на ней с тем же безразличием. Еще несколько лет назад он жил на горе и сидел на камнях».
Гора не обратил никакого внимания на мои слова. Он снова повторил: «Этот грабеж надо остановить», — и ушел.
Я подумал: «Существует столько видов грабежа в стольких разных местах, почему же он так распереживался из-за этого безобидного места?»
Я защищал Бхагавана и ашрам от неоправданных нападок, однако сам все еще считал, что нет ничего особенного ни в Бхагаване, ни в ашраме. Я все еще хотел уехать отсюда. Когда Бхагаван часами сидел без движения, глядя куда-то в пространство, его неподвижность, отрешенность и глубина его сосредоточенности на Я вызывали у меня прилив вдохновения. Но, с другой стороны, он казался мне некрасивым, а его голос звучал неприятно. Мне так и не удалось увидеть в нем никакой мягкости, любви или сострадания.
Однажды вечером, когда я уже не мог выносить атмосферу ашрама, я вышел погулять. Я совершил прадакшину вокруг горы, совершенно непреднамеренно. Вернувшись в ашрам, когда уже закончили читать веды, я запел в холле песню, вовсе не собираясь делать этого. Рефреном песни было «Прана Рамана». Песня произвела впечатление на всех присутствующих, и даже Бхагаван, казалось, внимательно слушал ее.
Наконец пришло время уезжать. Дикшитулу хотел попрощаться с Бхагаваном и попросил меня пойти с ним.
«Какое отношение он имеет ко мне? — спросил я. — Почему я должен просить у него разрешения уехать? Я не пойду с тобой, потому что не хочу следовать всем этим дремучим традициям».
«Хорошо, — ответил он. — Ты был гостем ашрама три или четыре дня. Может, ты по крайней мере проявишь минимальную вежливость и попрощаешься с ним?»
Я неохотно согласился и последовал за ним в холл.
После того как Дикшитулу спросил у Бхагавана разрешения уехать, я пробормотал: «Я тоже уезжаю».
Бхагаван повернулся ко мне и улыбнулся. Эта улыбка вызвала во мне неожиданную перемену. Я не знаю, что со мной случилось, только я внезапно почувствовал, что Бхагаван говорит мне: «Если ты уедешь, как же я буду жить? Мне будет так одиноко!»
Когда я подумал о том, чтобы остаться еще на какое-то время, мои ноги отказались двигаться. Но когда я вспомнил людей, холл и тишину, которая так меня раздражала, я почувствовал, что не могу остаться. Я вышел из ашрама, доехал до вокзала и заказал там горячий тост, вареные яйца, чай и сигареты в пику тому, что все эти дни в ашраме вынужден был воздерживаться от этого.
Когда я приехал в Виджаяваду, мои дети стали спрашивать меня про Махарши. Я рассказал им о том, что видел, и попытался объяснить им философию Бхагавана. Мой рассказ произвел сильное впечатление на мою старшую дочь Сури.
Из любопытства я начал практиковать вопрошание «Кто я?». Сури тоже начала выполнять эту практику, после того как я рассказал ей, как это делать.
Вскоре после этого мы переехали в Вишакапатнам. Там я продолжал медитировать, и скоро моя практика стала приносить очень хорошие результаты. Часто без каких-либо усилий с моей стороны медитация завладевала мной — я вынужден был садиться и какое-то время сидел, поглощенный ею. В такие моменты мой ум полностью останавливался. Когда мне стало ясно, что эту благую перемену во мне вызывал Бхагаван, моя вера в него возросла и мои духовные устремления обрели новую силу. Я был настроен чересчур оптимистично и думал, что скоро обрету высшее состояние. Тогда я еще не знал, что Бхагаван просто дал мне почувствовать, что такое Я, чтобы я поверил в него. Тогда я еще не понимал, что если хочу самостоятельно достичь этого состояния, я должен буду очень усердно трудиться и даже проливать кровь. Я не очень-то верил в философию Бхагавана, но все же чувствовал, что он меня ведет. Я склонялся к тому, чтобы позволить ему делать это.
Свой рассказ начинает Сури
Когда я впервые увидела фотографию Бхагавана в «The Sunday Times», я подумала: «Что это за уродливый человек? Он не только позволяет фотографировать себя полуголым и с большим животом, но еще и разрешает печатать эту фотографию в газетах». В тот момент я почувствовала отвращение к нему и к тому, что стояло за ним.
Я выяснила, что его зовут Бхагаван Рамана Махарши. Это имя звучало для меня неприятно и искусственно. Бхагаван, Рамана и Махарши: я не видела никакой связи между этими именами. Мне казалось, что он добавил к своему имени титулы просто для саморекламы, чтобы пустить пыль в глаза.
Мое эстетическое чувство было так сильно задето, что, как только я видела его фотографию в газете, я старалась как можно скорее перевернуть страницу. В то время, а мне было четырнадцать лет, я не выносила его вида. Но сейчас я знаю, что никакая красота в мире не сравнится с красотой Бхагавана. Это не просто чувство, это убежденность, это несомненное знание. Его чарующая улыбка, его мелодичный голос, кивок головы, его чудесный взгляд, который пронзает насквозь майю этого мира, — такого больше нет нигде на Земле.
Мой отец впервые поехал в Шри Раманашрам в 1936 г. с Шри Дикшитулу. В тот вечер, когда он вернулся, я лежала с головной болью. Все, кроме меня, собрались вокруг отца, чтобы послушать его рассказ об Аруначале и Раманашраме. Сначала я не обращала на них внимания, но когда услышала имя «Аруначала», мое сердце наполнилось радостью. Я встала с кровати и села рядом с отцом, потому что его рассказ начала захватывать меня. Когда я присоединилась к ним, отец как раз описывал учение Бхагавана о познании Я. Отец сказал нам, что, согласно философии Бхагавана, разум, интеллект, пять органов чувств и тело нереальны и что мы должны познать реальное Я. Самая лучшая садхана, заключил отец, — это практика, которая позволяет познать истинную природу «Я».
«Как познать истинное Я?» — спросил мой младший брат Васант.
Отец ответил: «Бхагаван говорит: „Вопрошай себя, кто ты есть“».
«Но как через вопрошание осознать Я?» — снова спросил мой брат.
«Кажется, он осознал Я, используя этот метод», — ответил, запнувшись, отец, не найдя более внятного ответа.
С самого раннего детства я задавала себе вопросы: реален ли этот мир, или это всего лишь сон? Сплю я или бодрствую? Существует ли в реальности этот мир, или я его воображаю? С детства я знала, что помимо ума есть Я, которое никак с умом не связано. Я много раз безуспешно пыталась отыскать и познать это Я. Я знала, что ум — преграда, не дающая мне достичь этой цели, но я не знала, как ее преодолеть, как выйти за пределы ума и достичь Я, скрытое за ним. До того дня я не находила способа, с помощью которого можно было бы выйти за пределы ума, но когда услышала от отца об учении Бхагавана, почувствовала, что оно указывает мне направление к искомой мной истине.
Я снова легла в постель и вытянулась во весь рост. Пришел отец и сел рядом. Он нанес мне на лоб пепел вибхути, который привез из ашрама, и дважды произнес имя Бхагавана. Я ощутила, как из пальцев отца в мой лоб идет прохладный поток. Головная боль тут же исчезла.
Через три дня, увидев отца сидящим на террасе с закрытыми глазами, мы, дети, спросили, что он делает. Он ответил: «Я практикую вопрошание „Кто я?“, как учил Бхагаван». Мне тоже захотелось попробовать эту садхану. Я прочитала книгу Бхагавана «Кто я?» и начала практиковать. Васант тоже начал выполнять эту практику вместе с нами, но через неделю заявил: «Это бесполезно. Сколько бы я ни спрашивал, я не получаю никакого ответа».