Эммет не мог объяснить Эмили одну важную вещь: что-то в нем вызывало у окружающих личную неприязнь. Есть люди, которые одеваются намного экстравагантнее, но свободно бродят, где хотят. А другие просто незаметны. Но Эммет, куда бы ни шел, чувствовал, что его страх видим для всех, кто смотрит, будто черные отметины на его душе просвечивали сквозь одежду и сияли ярче розовых лучей на щеках Хуаниты.
Однажды Эммет прочитал в газете о несчастном случае в автобусе. Как только водитель осознал, что взорвался бензобак, он закричал, восторженно глядя в небо: «Господи! Я возвращаюсь домой!» И его накрыл огненный шар. Временами Эммет мечтал найти в себе такую безмятежность. Но бывали дни, когда она казалась ему обманчивее самого навязчивого бреда. Эммет не знал, отчего его жизнь так помутнела — оттого ли, что он добрался до печальной сути вещей, или все из-за какой-то неисправности вроде недостающей хромосомы Эмили? Может, хромосома ослепляет его, не дает ощутить покой и радость, что так легко даются другим?
— Молись Иисусу! — воскликнула старуха, падая на колени. Хуанита оседлала ее, зажав торс между ног. — Восхваляй имя его! Я видела его через амбразуру, я видела его сквозь влагалище Пресвятой Девы! — Старуха откинула голову и захлопала в ладоши, неистово лепеча, как в религиозном экстазе: сучкасучкасучкасучка.
Хуанита села на корточки и повалила старуху на пол, а сама приподнялась на несколько дюймов, расставив ноги.
— Целуй, Роза Кеннеди, — приказала она.
Женщина покорно засучила руками по ковру.
— Возьми меня. Благословляю тело Христа. — Хуанита плотно уселась старухе на лицо, урча от удовольствия.
В комнату вбежал Крис. Упираясь каблуками своих ковбойских сапог в ковер, он потянул Хуаниту за руки. Та проползла между его коренастых ног.
— Только тронь моего ребенка! Быстро вырежу твое поганое сердце! — пригрозила она и нависла над Крисом. Тот бесстрашно выпятил грудь. Отходя, она двумя пальцами щелкнула его по плечу. — С дороги, клоп.
Хуанита направилась к Эммету.
— Дай сигарету. — Она вытянула руку, будто оружие.
Эммет залез в карман свитера Эмили и протянул Хуаните целую пачку.
— Оставь себе, — сказал он, будто это его сигареты.
Эмили подняла бровь:
— Очень щедро с твоей стороны. Может, ты еще одолжишь ей что-нибудь из моей одежды вместо ее расчудесной чалмы?
— П-п-п-прости, — сказал Эммет. — Я не подумал. Просто хотел, чтобы она поскорее отошла.
— Это подводная лодка, парень. Здесь тесно. Привыкай.
Пока они говорили, Хуанита расстегнула рубашку и воткнула пачку между грудей. Кожа на ее руках блестела. Когда она застегивала рубашку, пальцы ловко взбирались по телу, словно она играла на пианино. Потом Хуанита выскочила из комнаты.
Старуха снова принялась раскачиваться на коленях.
— Кто она? — спросил Эммет; мечтая, чтоб она прекратила.
— Маргарет, — сказала Эмили. — Она здесь уже двадцать лет. Муж приходит к ней каждый вечер, но за все время она не сказала ни одного разумного слова. В обед она видит Деву Марию. Разные части тела. В неудачные дни за ужином тоже.
В комнату вошел мужчина, которого Эммет еще не видел. Он ни на кого не смотрел, даже на Маргарет. Маленький человечек с лоснящимся детским лицом. Огромная, почти до затылка лысина с зализанными прядями на макушке. При ходьбе эти пряди шевелились, точно антенны. Человечек облизывал палец и без конца приглаживал остатки волос. Он смотрел поверх очков в красной оправе с голубоватыми стеклами. Из рваного носка в сандалии выглядывал обломанный ноготь. Шея обвязана широким галстуком пейсли.
— Элегантный. Почти как Хуанита, правда? — сказала Эмили. — Это доктор Франклин. В свободное время пишет стихи. — Доктор возился с бумагами, а пациенты потихоньку рассаживались по местам.
Внезапно из коридора послышался душераздирающий крик — тот самый голос, что ночью раздавался с дежурного поста.
— Не выношу эти гребаные собрания, — скандалила женщина. — Вы еще пожалеете, что заставили меня сюда притащиться!
— О, нет. Это Луиза, — сказала Эмили.
Женщина бросилась через всю комнату так, будто ее пнули. Она махала кулаками, словно борясь с воздухом.
Ее внешность потрясла Эммета. Луиза была высокая, с красивым тонким носом. Темно-синие радужки ее глаз располагались меж правильных белых треугольников — их будто сделали искусственно, в глазницы вставили кукольные глаза. С ними Луиза казалась свирепой и неземной.
Луиза грохнула стулом в центре комнаты. Села, достала из сумочки массажную щетку. Откинула русую гриву вперед, резко расчесала и отбросила назад. Наэлектризованные волосы встали дыбом. Тонкая талия Луизы плавно переходила в пышные бедра. На ней были короткие шорты и маленький клетчатый топ. Шорты глубоко врезались в тело. Груди доставали почти до талии, длинные, как руки.
Рассеянно поглаживая грудь, она осмотрела комнату и остановила взгляд на Эммете.
— Привет, — одними губами сказала она.
Эммет оглянулся на Брюса и Эмили — может, приветствие адресовано им. Откуда эта женщина его знала? Он ведь провел в палате всего одну ночь. Луиза увидела его замешательство и покачала головой.
— Ты, тебе привет, — снова промурлыкала она, качнув пальцем в его направлении.
— Кажется, кое-кто успел положить на тебя глаз, — сказала Эмили. — Только не приводи ее ночью ко мне в комнату. Я до сих пор не пойму, что это за дамочка такая, и она меня очень нервирует.
Эммет внезапно ослабел:
— Может, она просто вежливая.
— А может, она тоже кое-что о тебе знает. И хочет автограф, — шепнул Брюс. — Только запомни: я первый. Все, что хочешь сказать, скажи мне. Никакой работы на два фронта, comprenez?
— Прекрати, Брюс, — попросил Эммет.
— Нет. Это ты прекрати. Хватит увиливать. Помнишь, что я тебе говорил? Или мы будем друзьями, или я о тебе по-своему позабочусь. Выбирай сам. — Брюс умудрялся говорить грозно, однако тихо, словно похитители в кино.
Если кто-то узнает о безумной идее Брюса, это может обернуться против Эммета. Он понятия не имел, как будет объяснять Брюсову манию докторам. Они наверняка обвинят Эммета в сообщничестве. Работники больницы во всем видят тайный смысл — особенно в случайностях. Нет, даже Эмили и Дафна не должны знать.
Луиза поднялась со стула поправить шорты. Ее круглые толстые бедра походили на сморщенные дыни. Соски выглядывали из-под короткого топа, толстые и фиолетовые, как две губы. Луиза снова широко улыбнулась Эммету, и ему показалось, что у нее целых три рта.
Остальные пациенты ждали начала собрания. Оглушающая болтовня превратилась в мягкий гул, пульсацию лишней энергии, гуляющей по комнате. Даже Маргарет притихла, сидя на коленях и подняв руки к потолку.
— Может, запустим наконец эту шарашку, а? — рявкнула Луиза.
Доктор Франклин посмотрел на нее поверх очков.
— Ты куда-то спешишь, Луиза?
— Подальше от вас, док. Только разрешите.
— Мы можем тут делать что угодно, если не забываем придерживаться определенных правил, — напомнил доктор.
— Вы эти правила придумали, вы их и придерживайтесь. Что бы вы ни говорили, но тут ваши заключенные. Что, если я попрошу всех встать и пойти за мной? Что, сами для себя собрание проведете? Хотите попробовать?
Доктор нервно вглядывался в лица пациентов. Кое-кто внимательно слушал, остальные сидели с отсутствующим видом.
— Сядь, Луиза, — сказал он.
— Ладно. Я просто хотела убедиться, что в вас столько дерьма, сколько я и предполагала. — Треугольники в глазах Луизы исчезли, и темно-синий взгляд застыл.
Эммет и не думал, что человека могут держать в больнице против его воли. Ему пообещали, что он сможет выписаться в любое время, когда пожелает, даже если врач не согласится. А вдруг доктор солгал и не отпустит его?
Окно напротив на замках. За проволокой в армированном стекле ничего не разглядишь, кроме второй больничной башни. Он повернулся к Эмили: пусть хоть намекнет ему, что знает людей, которые выписались по собственному желанию. Та не дала Эммету говорить, лишь подмигнула. Происходящее явно ее развлекало.
— Ты очень уверена в себе, Луиза, раз считаешь, что сможешь заставить всех подчиниться твоему приказу. Почему ты думаешь, что другим пациентам здесь не нравится?
— Хотите проверить? — насмешливо фыркнула Луиза.
— Можешь идти, Луиза, — сказал доктор и принялся копаться в бумагах, словно и думать о ней забыл.
— Отлично. Желаю продуктивно пообщаться. — Луиза промаршировала через всю комнату и остановилась перед Эмметом. Протянула руку: — Эммет, ты идешь?
Эммет побледнел. Он не мог сообразить, откуда эта женщина узнала его имя. Он поднял голову и увидел ее странные глаза. Они пронзали насквозь и умоляли не унижать ее перед всеми. Эммет знал, что доктор сейчас его изучает, навсегда запоминает его лицо и отныне будет помнить все, что Эммет делает и говорит.
Эммет встал. Он медлил. Ему казалось, своим уходом он себя уничтожит. Луиза умоляюще потянула его за руку и бросила презрительный взгляд на доктора. Эммет опустил голову, чтобы казаться менее заметным, и прижал руки к груди.
— Молодчина, — выдохнула Луиза ему в ухо. Он молча позволил ей тащить себя из комнаты в комнату.
5
Кроме манеры одеваться, ничего вычурного в Луизе не было. Ее положили в больницу за несколько недель до Эммета. Как-то в четверг вечером она съела флуоресцентную лампочку, которую сняла с потолка в общежитии колледжа. Когда соседка по комнате подоспела с подмогой, Луизу нашли на кровати с обгрызенной лампой, зажатой в руке, словно корочка хлеба.
Луиза была твердо убеждена, что она умнее всех докторов и медсестер, какие ей годами встречались в больницах. Объясняя медикам причины своего отчаяния, она быстро теряла терпение. Когда охранники колледжа доставили Луизу в палату, она очень буднично рассказала доктору, что съела лампочку, потому что хотела почувствовать физическую боль, равнозначную ее душевному страданию. Больше ей нечего было сказать на эту тему. Когда Луизе сделали рентген, в желудке не нашли осколков, так старательно она их разжевала. На губах, деснах и между зубами торчала стеклянная крошка, словно мутные драгоценные камешки.