И сквозь пронзавшую его мышцы боль Глеб чувствовал, что его тело заряжается столь необходимой ему энергией. Должно было пройти какое-то время, прежде чем эта энергия сможет проявить себя в действии. Но он не мог ждать. Заряд стал слабее, возможно, и потому, что энергия не могла слишком долго держаться в этом месте и постепенно рассеивалась.
Раз за разом удары становились все слабее, пока не превратились в едва заметное покалывание губ. Тогда он напился из благословенной зловонной лужи, надеясь таким образом закрепить растущую в нем внутреннюю силу.
Затем он растянулся на своей подстилке, впервые за долгие дни заключения улыбаясь и наслаждаясь теплым потоком, который омывал все его внутренние органы, снимая усталость, боль, проясняя сознание.
Теперь он мог позволить себе всерьез задуматься о том, как выбраться из заточения.
Задача казалась совершенно неразрешимой, несмотря на постепенно возвращавшиеся к нему силу и скорость реакции.
Никакая скорость не поможет ему выломать стальную дверь, броневые заклепки на которой свидетельствовали о толщине металла и его прочности.
Итак, выломать дверь он не может. Ждать, когда ее откроют снаружи, не имело никакого смысла. Могло пройти много лет, пока это произойдет. Ведь ни воду, ни пищу ему не принесли ни разу. Разве что любопытство может побудить его тюремщиков убедиться в том, как сработал их смертоносный план. Но с этим, зная необычную сопротивляемость его организма, они не будут спешить.
Так что же оставалось? Помощи извне ждать не приходилось. Ограждающее камеру заклятие продолжало активно действовать, несмотря на потерю какой-то части своей энергии. Выходит, он должен рассчитывать только на собственные силы, и поскольку этих сил явно недостаточно для того, чтобы сломать дверь или пробить стену, сложенную из гранитных глыб, оставался единственный путь.
Вернуть контроль над оружием, которое он добыл в нижнем мире. Пробиться сквозь непроницаемую стену к громовому мечу древних богов, способному разрушить эти стены. Вот только он не знал, как это сделать.
Миновала еще одна бездна бессмысленно исчезнувшего времени.
Танаеву надоели безуспешные попытки вызвать меч из виртуальной реальности, и он проводил дни в ленивой праздности. Теперь его не мучила жажда. Воды было достаточно — энергия в луже хоть и уменьшилась, но ее поступление из неведомого ему источника продолжалось, и каждый день там накапливалась достаточная порция. Его организм быстро восстановил силы — больше его не мучили боли, но появилась другая опасность.
С каждым днем его желание вырваться на свободу уменьшалось. Праздность плохо влияет на психику' воина, сейчас, когда его внутренняя энергия восстановилась, фантазии, которым он предавался, были настолько реальны, что в достаточной степени заменяли ему внешний мир, отделенный от него непроницаемыми стенами. К тому же в отличие от реальности фантазиями легко можно было управлять, подчиняя их любому своему капризу. Только воспоминание о Леоне не давало ему полностью погрузиться в свой иллюзорный мир, словно на дне его сознания притаился крохотный зверек и не давал ему покоя, напоминая о том, что это именно он виноват в несчастьях, обрушившихся на бедную девушку. Где она сейчас? Может быть, его враги удовлетворились своей победой над ним и отпустили несчастную на свободу? Но это вряд ли… Они никогда не отпускают своих жертв.
Когда в двери камеры загрохотал засов, Танаев не сразу поверил в это, приписав случившееся своему не в меру разыгравшемуся воображению. И только когда стражи швырнули в его камеру какого-то человека, Танаев приподнялся наконец на своем ложе.
Если бы он ожидал этого события, он мог бы броситься на стражей, открывших дверь. Два обычных человека, убрать их с дороги было бы нетрудно, и тогда… Но время было безвозвратно упущено, засов загрохотал вновь, и, внимательно вглядываясь в серой тьме в лицо нового узника, Глеб уловил в его чертах что-то смутно знакомое…
— Кто ты? — спросил Танаев и не узнал собственного голоса. За долгие дни одиночного заточения он почти разучился говорить. Ему пришлось прокашляться и повторить вопрос.
— Когда-то я был лейтенант-полковником Хра-менко.
— Вы тот самый Храменко, который, если верить официальным источникам, скончался от сердечного приступа?
— Тот самый. Они держали меня в этих подвалах до сегодняшнего дня. И я ничего не знаю о том, что творится наверху. Слишком много времени прошло. Так что можете не спрашивать меня об этом.
— Я и не собираюсь. Мне гораздо интереснее узнать, каким образом вы оказались в моей камере.
— Ну, это как раз просто. У них есть возможность наблюдать за вами. В потолке вашей камеры имеется скрытая система зеркал, и они знают, что вы до сих пор живы. Хотя это, по их мнению, невозможно. Вот они и решили, что мое присутствие в вашей камере поможет разрешить загадку.
— Я вас оставил в руках полиции со всеми доказательствами невиновности. Почему они вас не отпустили?
— Они меня отпустили. Был уже очень поздний час. когда это случилось. До дома я добрался далеко за полночь. Во дворе моего дома, сразу за воротами, находится большой фонтан, в центре которого есть скульптурная группа.
— Да, я помню этот фонтан. Он мне не понравился с первого взгляда. Какой-то ненормальный скульптор с извращенной психикой изваял там трех демонов, разрывающих человеческое тело…
— Это связано с нашей религией. Последние церковные догмы… Ну, да ладно. Речь сейчас не об этом. Когда я вошел во двор, полицейская коляска, доставившая меня к дому, осталась за воротами, я вошел во двор один, запер за собой ворота и направился по дорожке к дому… Фонари горели тускло, но все же давали достаточно света, чтобы видеть отчетливо этот фонтан… Неожиданно я заметил, что одно из каменных изваяний пошевелилось и повернуло ко мне свою страшную морду…
— Ничего удивительного. Существу из иного мира легче всего переместиться в наш в том месте, где существует его изображение.
— Так вы верите мне?
— Разумеется, я вам верю.
— Странно… Никто не поверил в мой рассказ. Морда этого демона — последнее, что я запомнил из моего прошлого. Очнулся я уже в императорских подвалах.
— И как же власти объяснили причину вашего заточения?
— Да никак. Ничего они не стали объяснять. Сказали, что мое заточение обусловлено высшими государственными интересами. Вот и все объяснения. Мне не позволили связаться ни с кем из моих влиятельных друзей, а через несколько дней показали газету с некрологом, из которого следовало, что я умер и мое тело похоронено на Сиамском кладбище. Там была даже помещена фотография похоронной процессии, довольно богатой, кстати, со многими знакомыми мне лицами… До сих пор не знаю, кого они похоронили в моей могиле…
— Может быть, и вас… Извините, но я должен проверить одну вещь.
Танаев опустил правую руку в энергетическую лужу и щелкнул пальцами левой. Появившийся между пальцами крохотный голубой огонек он поднес к самому лицу испуганно отшатнувшегося Храменко.
— Не двигайтесь, пожалуйста! И смотрите мне прямо в глаза! — Через минуту, убедившись в том, что в зрачках Храменко нет никаких красных искр, Глеб сказал: — Знаете, что самое удивительное в вашей истории? То, что вы, несмотря на все эти события, все-таки остались человеком.
ГЛАВА 29
— Что вы хотите этим сказать? — с недоумением спросил Храменко. — Что означают ваши слова о том, что я остался человеком? Вы имеете в виду мое внутреннее состояние, решимость бороться с этими палачами?
— Вовсе нет, — ответил Танаев, невесело усмехнувшись. Он уже вынул руку из лужи, неприятное покалывание в пальцах исчезло, и огонек немедленно погас. Так что его усмешка осталась не замеченной собеседником. — Я имею в виду именно то, что сказал. Существа, которые сейчас захватывают по-средние остатки еще свободных территорий Земли, умеют воплощаться в тела людей, полностью подав-ляя их сознание, и обделывать свои делишки с их помощью. Именно этим и объясняются их потрясающие военные успехи. При желании они могут использовать в своих целях любого нашего военачальника.
— И вы хотите сказать, что я… Что я был подчинен одним из этих существ?
— Вполне возможно. Кто-то же все-таки оформил для меня патент на участие в имперском турнире! А учитывая его колоссальную стоимость, вряд ли этим человеком мог быть никому не известный Краус, чья подпись стояла на переводе. Но не беспокойтесь, если они и использовали вас для своих целей, сейчас это существо ушло. А чтобы вы не мешали осуществлению их дальнейших планов, вас изолировали от общества.
— Откуда вы все это знаете?
— Ну, мне не раз приходилось сталкиваться с этими монстрами. — И вновь Танаев порадовался полной темноте, которая не позволяла Храменко увидеть выражение его лица. Он вспомнил Леону, и если бы сейчас Глеба увидели его враги, они бы пожалели о том, что связались с ним в своей тайной борьбе за власть в империи.
— Но если все обстоит именно так, как вы говорите, тогда у людей нет ни малейшего шанса отстоять родную планету! Ведь наши враги могут использовать в собственных целях кого угодно, даже самого императора! — В голосе Храменко чувствовался неподдельный ужас.
— Ну, все не так просто… На нашей планете они чувствуют себя… как бы это сказать: не слишком Уверенно, а перенос сознания в чужое тело обходится им недешево, так что они пользуются этим способом в исключительных случаях. Да и пребывание в чужом теле возможно лишь на ограниченный срок. Рано или поздно сознание хозяина выбрасывает их, а с некоторыми людьми, обладающими достаточной степенью самоконтроля, подобный фокус вообще невозможен.
Разговор в полной темноте, когда не видно лица собеседника, не слишком комфортен. Большую половину информации мы получаем не из слов, а из мимики, хотя и не всегда это осознаем. Ночное зрение позволяло Танаеву видеть лишь общие контуры фигуры Храменко, и он не спешил задавать вопросы, которых у него после появления полковника возникло великое множество. Для этого имелась и еще одна, гораздо более важная причина. Если тюремщики, подбросившие к нему Храменко, могли наблюдать за камерой, следовало придумать способ, чтобы заставить их наведаться сюда еще раз. К их следующему визиту он подготовится и не упустит своего шанса.