— Что там?
— Темнеет, первые звезды показались. Народу не видать и не слышно ничего.
— Долго же мы в отключке валялись…
— Ага. Силен местный колдун.
Я помолчал немного и задал вопрос, с самого начала заточения вертевшийся на языке:
— Пап, а почему ты магией не воспользовался? Всего этого можно было бы избежать. А так… Унизительно получилось, не кажется?
— Да как тебе сказать, Ром… — Отец прислонился к стене, в подвале стремительно темнело, я почти не видел его, только смутный силуэт. — Я пытался. Как видишь, не вышло. Не понимаю, как такое возможно; я чувствую свой дар, никуда он не делся, а воспользоваться не могу.
— Ладно, что делать будем?
— Мышей ждать. Без разведки соваться наружу глупо.
Разведчиков ждали в тишине. Потянуло дымком, стражи разожгли костер. Значит, до утра точно не выпустят.
За дверью тихо поскреблись. Я толкнул плечом задремавшего Артура. Шорох повторился.
— Рем? — шепотом позвал я.
За дверью хихикнули. Держась за стену, я поднялся по ступенькам, приник к щелочке. И отпрянул, увидев светящиеся синим глаза на темном пятне лица. С той стороны шумно втянули воздух, вкрадчивый голосок проворковал:
— Я чую вас, Хайверги. Вам некуда бежать.
Стукнул, отходя, засов, я попятился.
— Бать, у нас гости… недобрые.
Рядом пахнуло теплом, Артур толкнул меня в сторону. Дверь открылась, на миг обнажив прямоугольник звездного неба, тут же закрытого черным силуэтом со светящимися синим глазами. Упырь, твою ж мать!
Почему-то я не сомневался, что тварь нас прекрасно видит.
— Хайверги… — голос сочился злобой.
Тварь сделала шаг вниз, провела рукой по стене. Раздался скрежет когтей по камню, зашуршала, осыпаясь, крошка. Не знаю как отец, а я почувствовал, как ужас сковывает тело. От гостьи — а это, судя по голосу, явно женщина — исходила волна дикой, животной ненависти. Без оружия, в темноте, я почувствовал себя беззащитным перед этим чудовищем.
Тень рванула вниз, я машинально сделал шаг в сторону и влупил со всей дури ногой в голову твари. Не зря меня тренер гонял до седьмого пота — все на автомате сделал. Чудище хрюкнуло и улетело туда, где прятался отец. Там тут же раздался глухой стук звук падающего тела.
— Папа, держись!
— Не шуми, — донеслось из темноты, — лучше веревку поищи.
Я послушно опустился на карачки и принялся вслепую шарить руками по утоптанному земляному полу.
— Что ты там возишься? Она же скоро очнется!
Я зашарил с удвоенной энергией. Где же ты, зараза? Есть! Ухватив веревку, я шагнул на голос. И наступил на что-то мягкое. Протянул веревку, отец на ощупь принял. С минуту он ругался сквозь зубы, возясь в темноте, потом хлопнул меня по плечу:
— Пошли отсюда.
Мы тщательно заперли дверь и для надежности подперли ее нашедшимся бревном. Осмотрелись. Тело стражника валялось тут же у костра, шея свернута так, что на месте лица оказался затылок, пика лежит рядом. Второго нигде не видно, но подозреваю, что его постигла та же участь. Арчи молча подобрал пику, отдал мне, а сам вытянул у трупа из-за широкого ремня топорик на длинной рукояти.
— Эй, Хайверги! — рядом серыми комочками заскакали мыши. — Мы вернулись!
— Да уж видим, — хмыкнул отец. — Что разведали?
— Староста решил вас утром допросить, а вещи ваши у него в сундуке, — пропищал Рем.
— А его дочка, услышав, что Хайверги из Черного бора пришли, сперва плакала, а потом ушла! — не отстал от брата Ром.
— А Рем за баней нашел большое гнездо пчел и хотел меда поесть, а там осы оказались.
— Не осы! Не осы, — заверещал, подскакивая, Рем, — а шершни! Здоровущие! А Ром в кадушку полез напиться и воды с обмылками нахлебался! До сих пор пузырями икает!
— Не… ик! — Ром и в самом деле икнул, породив небольшой пузырек, и тот поплыл по воздуху, поигрывая в свете костра радужными разводами на боку. — Не… ик! Правда!
В воздухе повисла целая очередь пузырьков. Рем мелко затрясся, сидя на задних лапках, я понял, что так он смеется. Ром снова икнул и с яростным писком бросился на насмешника. Миг — и сцепившиеся мыши катались в пыли, пища и царапаясь.
— А ну, ша!!! — рявкнул на бузотеров папаша, и мыши послушно разбежались в стороны. — Что за падение дисциплины в боевом отряде? Вас за чем посылали? Мед жрать или на разведку?! Вы в армии или где?! Двадцать отжиманий каждому. Быстро!
Я чуть на задницу не сел от такого зрелища. Отец стоит, уперев руки в бока, словно укор совести, и строит двух мышей. Но еще больше я удивился, когда те и в самом деле стали отжиматься! Конечно, никакие это были не отжимания, братья просто падали на животики, а потом вставали на четыре лапки, сильно выгибая при этом спинки, но сам факт! Куклачев удавится от зависти… Наконец воспитательный процесс завершился, провинившиеся встали на задние лапки, вытянувшись по стойке смирно.
— Так-то лучше, — кивнул отец. — Ведите к дому старосты. Надо деревню поднять: не дело, что упыри по улицам бегают.
Соника желтым глазом равнодушно смотрела на мир, звезды, крупные, как откормленные светлячки, просвечивали сквозь легкие облачка. Спит деревня, окна наглухо закрыты мощными ставнями, только здешние аналоги сверчков оглашают окрестности своими трелями. Воздух напоен запахами степных трав, что ночью всегда пахнут сильнее, аромат такой густой, что кажется, можно его ложкой черпать.
Что интересно, на улице ни одного дозорного не встретили: то ли на частоколе по периметру службу несут, то ли мы проскочили удачно. Дом главы местной общины, как и полагается, располагался в центре деревни. Здоровенный добротный домина, огороженный не плетнем, аккуратным дощатым забором. Несмотря на ночь, одно из окон светится, не спит Яким. Отец решительно поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Раздались шаги, дверь приоткрылась, Артур ринулся в открывшуюся щель. Я бросился следом, закрыл за собой дверь. На полу барахтался придавленный отцом староста.
— Слушай меня, Яким, — прорычал ему на ухо батя, одной рукой зажимая противнику рот, а локтем другой давя на горло, — сейчас я тебя отпущу, но орать не вздумай, нам с тобой просто поговорить надо. А дурить вздумаешь, парень тебя заколет. Правда, Ром?
— Правда. — Я насупился и наставил пику на Якима.
Тот кивнул. Арчи отпустил, и Яким торопливо отполз назад, пока не уперся спиной в печь.
— Говорите, — со злостью прохрипел он, растирая покрасневшее горло. — Хайверги…
— Стало быть, уже знаешь, кто мы.
— Ведослав сказал.
Я вспомнил старика с его методом дознания и поежился. Отца тоже передернуло. Интересно, он чувствовал то же, что и я?
— А ты знаешь, что у тебя по улицам упырь бегает и людей убивает?
Староста побледнел, рыжая борода мелко затряслась, по виску скатилась капля пота. Он судорожно сглотнул, оттянул ворот рубахи.
— И это, похоже, тоже знаешь… Не твоя это дочка, Нана?
Яким ничего не сказал, лишь кивнул. Глаза старосты погасли.
— Что… что с ней?
— В порубе лежит, оглушили и связали. А вот парням, что нас сторожили, не повезло. Давно это с ней?
— Почитай, уж год… — голос Якима стал глухим. — Где они снюхались с ташшаром — не ведаю. Может, на ярмарке — как раз тогда была, может, еще как… кто этих баб разберет? За красивым лицом — мешок хитрости с ведром коварства. Будь жива ее матушка, она бы ее быстро раскусила, а мне куда… Сперва ходить ночами стала, потом краков мучить начала. Всех зверьков извела. Я как мог скрывал, а сегодня как узнала, что вы из Чернухи пришли да кто вы есть, так в слезы: кричит — хахаля вы ее погубили. То правда?
— Нет, хотя потрепал его Ромка изрядно.
— Лучше б убил. Что с дочкой моей сотворил, ублюдок!
— Не ублюдок, а наследник правящей династии ташшаров Черного бора! — неожиданно для себя вступился я за приятеля.
— Мне не легче от того. Кем внук мой теперь родится? Ни наш, ни чужой.
— Такова жизнь, — пожал плечами отец. — Будете помалкивать — глядишь, никто и не узнает, что малыш полукровкой растет. Так что не спеши дубьем махать, может, все устаканится. А дочку свою до утра из поруба не выпускай, пусть в себя придет. Сейчас она и тебя порешит, не помилует. Теперь у меня вопрос к тебе. Почему в вашей деревне магия не работает?
— Не работает. Ты видел, что ворота-т раскрыты днем были?
— Видел.
— А ведаешь ли, отчего? Зверя хищного окрест нету, люда разбойного да лихого тоже. А колдуны и нежить у нас силу теряют. Потому как наша земля особая: не ташшаров и не эррхаргов. Да и мы, если заветы предков позабудем, жить тута не смогем. Ничья это земля. Жить позволяет — и ладно, а колдовать низя.
— А Ведослав этот ваш? Он же колдун тот еще!
— А Ведослав не наш, его еще мой прадед звал, как нужда приключалась, и сколько я его помню, всегда таким был. Мыслю, еще когда предки наши сюда пришли, Ведослав тот в своей землянке жил, как сейчас.
— Но раз нежити к вам хода нет, стража зачем? — не удержавшись, спросил я.
— А на то нам вой, что колдовством нас не взять, но вылазки ночами случаются. У них ярость — у нас отвага, у них мощь звериная да клыки с когтями — у нас сила да сталь острая.
Яким махнул рукой, встал и прошел в угол, к стоящей там кадушке с водой и плавающим в ней резным деревянным ковшом. Зачерпнул, напился.
— Жив, значит, хахаль ее? А звать поганца как?
— Лукас, сын Алвы.
— Хорошо, я подумаю, как теперь жить. Кто вы такие, знаем лишь мы с Наной да Ведослав, но он не болтлив… Сказал люду, что не нежить вы, такие же люди — все и успокоились. А теперя спать укладывайтесь, лавки есть… Утром разберемся.
Яким снова стал таким, каким и должен быть человек, облеченный властью: спокойным и уверенным в себе.
…За занавеской сопел хозяин избы, отец дремал на полу, вытянувшись вдоль порога. Мера предосторожности: если кто решит прокрасться ночью через дверь, непременно споткнется о спящего. Я с пикой сидел под окном: спать хотелось, но заснуть в доме врага — глупость непростительная. По рукавам пробежали два теплых шарика. Ром и Рем устроились у меня на плечах.