Соника расплылась мутным пятном, перед глазами померкло… Я внезапно увидел комнату: на широкой кровати, поджав ноги, сидит мама, на щеке длинная царапина. Неподалеку стоит Мара, в нескольких шагах напротив нее замер Артур. На полу лежит высоченный бородатый мужик, а в окно заглядывает окольцованная луна. Потом картина потускнела, отодвинулась, словно через заднее стекло автомобиля, я увидел стоящего под дождем отца, что-то кричащего в небо…
— Рома! Ромка! — тряс меня за плечо отец.
Я открыл глаза. Огромный солнечный диск наполовину выполз из морской пучины, окрашивая мир розовыми красками.
— Чего?
— Земля, Ром!
Я сел. На горизонте виднелась темная полоска суши.
Едва мы ступили на берег, как жизнь преподнесла очередной сюрприз. Наша заслуженная черепаха вдруг сдулась, как пробитый мяч, вновь обрела мобильность и тут же принялась мстить, попытавшись ухватить меня острым клювом — еле успел отскочить.
— Пап, она кусается!
— Сам вижу! — рыкнул отец, и клюв тут же метнулся к нему. Пришлось героическому Арчи совсем не героически драпать.
Я выудил из теткиной котомки стеклянный флакон и метнул в агрессора. Ядовито-зеленый дым укрыл морского хищника. Уж не знаю, что в те пузырьки налил Мерлин, но явно не французские духи. Из дыма раздался полный ярости рев, быстро истончающийся, пока не перешел в писк. Черепаха выскочила на открытое пространство. Правда, теперь она была уже размером не с танк, а лишь с крупную овчарку. Узрев обидчиков, рептилия вновь попыталась напасть, даже лапу с внушительными когтями подняла… Да так и застыла, продолжая уменьшаться в размерах, пока не стала со спичечный коробок. Вместе с позабытым самогонным аппаратом на панцире…
Я присел рядом и с интересом потыкал в нее палочкой.
— Опа! Она в брелок превратилась. Что с ней теперь делать?
— Себе возьми, — буркнул отец, разглядывая разорванную штанину. — На ключи повесишь.
Подхватив вещи, мы отправились в путь. Я искренне надеялся, что где-то неподалеку живут люди, потому как жрать хотелось не по-детски.
Вскоре каменистый берег сменился бурым сухим песчаником, появились первые кусты. Это хорошо: где растения, там и пресная вода. Может, и ручеек где-нибудь журчит… Прямо по курсу обнаружился бурый валун.
— Привал, — сообщил Арчи, устраиваясь на камне. — Сейчас джинсы зашью, и пойдем искать людей. Если верить карте, тут неподалеку деревня быть должна, Озерки называется.
— А в деревне ты штаны зашить не сможешь?
— Ром, — батя выловил в рюкзаке катушку ниток и взялся за дело, — это по карте недалеко, а в жизни, может, километров тридцать отмахать придется. Ты же не хочешь, чтоб нас за бродяг-оборванцев приняли?
ГЛАВА 27
Артур
Озерки полностью оправдали свое название. Деревня расположилась на своеобразном полуострове, окружена с трех сторон, как подковой, огромным озером. Справа и слева от воды, судя по карте, лежали черные топи, так что путь нам только вперед. Я потянул носом воздух. Ощутимо пахло тиной, дымом и рыбой. А вот неистребимый аромат навоза отсутствовал напрочь. Оно и понятно, если тут живут рыбаки. Сам клок суши не выглядел очень уж большим, в центре я строений вообще не разглядел. Часть домов стояла прямо в озере, возвышаясь над водой на длинных, почерневших от времени, а кое-где и поросших бурым мхом сваях. Между домами тянулись, связывая их, деревянные мостки.
Едва мы вошли в селение, как нас со всех сторон обступили люди.
Стайка галдящих, как вороны, мальчишек скакала впереди, взрослые — женщины и мужчины — шли сзади и по бокам, настойчиво подталкивая нас вперед. В отличие от прочих виденных нами местных, здешние мужики были высокими, худыми и самое главное — чисто выбритыми. Тут все буквально дышало порядком и чистотой. Чисто выметенные улочки, практически идеально круглая площадь, ровные аккуратные ограды. Мужчины поголовно в длинных светло-серых рубахах навыпуск, поверх них — коричневые кожаные безрукавки. Из закатанных рукавов виднеются сильные жилистые руки. Женщины, как на подбор, круглолицые пышки, с белыми полушариями, выпирающими из глубоких вырезов сарафанов.
Никто не сказал ни слова, и на мои попытки завести разговор селяне тоже не реагировали. Так мы прошествовали через все село и вышли на берег озера.
Здесь, на огороженной плетеным забором площадке, возвышался украшенный водными лилиями каменный алтарь, а чуть в стороне, под раскидистым деревом, был врыт столб, к которому привязали бледного паренька с едва пробившимся темным пушком на щеках.
Мы дошли до края площадки, и здесь наш эскорт, отступив, сгрудился в ожидании.
У алтаря стоял высокий, как и все местные, черноволосый мужик. Добротно одетый, он с задумчивым видом что-то рассматривал в небольшом, но даже на вид увесистом кошеле. При нашем появлении он без удивления сунул мешочек за пазуху и приосанился.
— О, мать Манна! — гортанно рявкнул он, подняв к небу руку с вытянутым указательным пальцем. — Ты услышала наши молитвы! Мой сын будет жить!!! — и, обращаясь к своим сотоварищам, приказал уже без патетики, деловым тоном: — Связать чужаков!
Я прыгнул вперед, ударил провокатора кулаком под дых и заломил руку за спину. Другой рукой разложил наваху, приставил к пульсирующей артерии на худой шее мужика.
Ромка, встав со мной спиной к спине, выставил перед собой меч. Все заняло от силы пару секунд — рыбаки и с места сдвинуться не успели и теперь с раскрытыми ртами смотрели на нашу живописную группу, не зная, что предпринять. Предводитель, в силу объективных причин, командовать пока не мог.
— Ну что? — поинтересовался я у подрастерявшего апломб заложника, — не передумал нас вязать?
Тот в ответ только захрипел. Я огляделся и поволок его к алтарю.
Ромка не отставал, прикрывая тыл.
— Ну-ка, Ром, сотвори веревку!
Сын кивнул, сосредоточился… Откуда-то сверху на впалую грудь мужика шмякнулся здоровенный уж. Тот выпучил круглый глаз, разглядывая змею, и вдруг тонко заверещал по-заячьи, забился у меня в руках. Лезвие навахи тут же оставило на морщинистой коже длинную царапину, выступила темная капля крови. Народ зароптал и подался было к алтарю, но Ромка ухватил змея и швырнул в толпу.
— Берегись! Ядовитый!
Местные прыснули в стороны от прилетевшего гада, а горе-колдун уже сосредоточенно делал пассы руками. Из земли вокруг алтаря с треском взметнулись белесые корни, каждый толщиной с трос, мигом окутали «предводителя окружной демократии», словно коконом. Снаружи осталась торчать лишь голова.
— Ну вот, — я переключил внимание на вновь зашевелившуюся публику, — теперь, пожалуй, можно и поговорить. Рассказывайте, люди недобрые, за что нам такой прием? И остроги опустите, не пугайте мирных путников. А то рука дрогнет — прирежу старосту ненароком.
Мужики угрюмо засопели, но, видя, что их «председатель» в буквальном смысле связан обстоятельствами, отступили. Из-под ног выкатился бесштанный постреленок, шмыгнул чумазым носом и, ухватив очумевшего ужа за хвост, куда-то шустро исчез. Наконец из толпы выдвинулась баба, поперек себя шире, с печным ухватом наперевес, зыркнула, оценивая обстановку, и уперев оружие рогами в землю, произнесла низким грудным голосом:
— Вы, ваше магичество, мужа моего не убивайте. Добрый он, хоть и дурень. А что мужиков на вас натравить хотел — так не со зла, беда у нас.
— Тебя как звать, женщина? — Я старался говорить спокойно, хотя по спине явственно пробежал ледяными пальцами «ветерок смерти».
— Ингой зовут, — степенно ответила она, — а это муж мой, Йоганн.
— Рассказывай, что у вас приключилось.
Она и рассказала: в озере, на берегу которого стоит деревенька, обитает Ундина. Рыбаки ее побаиваются и как могут задабривают. Раз в год капризная русалка требует невинного юношу для своих утех. Любовных или каких еще — не ведомо, а только находили бедолаг на следующее утро окоченевших, но со счастливыми лицами. В этот раз она положила глаз на единственного сына старейшины. Старый Йоганн кинулся уговаривать покровительницу поменять сына на троих других на ее выбор, но озерная хозяйка была непреклонна. Тогда старейшина принялся молить мать Манну, богиню-заступницу, и Ундина вдруг смягчилась, согласившись взять вместо сына старейшины любого путника, если таковой объявится в деревне до полнолуния. А пока путники не объявились, старейшина был обязан ежедневно привязывать сына к столбу, дабы Ундина видела, что ее избранник не сбежал.
— А что, ночью сбежать нельзя? — поинтересовался Ромка.
— Не выйдет, — проскрипел забытый всеми «председатель рыбсовхоза», — уж коли озерная хозяйка кого присмотрела — всё! Из деревни нет хода. Закружит, задурит, тропки-стежки переплетет, и придет горемыка или обратно, или прямиком к озеру. И не дать ей свежую кровь нельзя — деревню выморит. И убить ее не можем, и уйти не в силах, так и живем.
— Вот прям так и не можете?.. — не поверил Рома.
— Да пробовали уж! — нестройно загомонили наконец мужики, переминаясь с ноги на ногу. — И дубьем ее, и сетями, и огнем жгли… А проку? Она ж по смерти лужей растекается, а следующей ночью снова в озере, только втрое злее против прежнего. Да и плохо без хозяйки будет. Через нее к нам ни мавки не лезут, ни криксы. Один раз болотника дохлого у берега нашли. Когти — во! Зубы — во! Если б такой страхолюд в деревню прошел, много крови бы пролил…
— Ясно, — кивнул я, — теперь действительно ясно.
По лицу пленника потекли слезы.
— Все пропало, — принялся причитать он, — теперь она обязательно заберет моего сына! Горе мне!
— Да не вопи ты, блаженный! — бросил я раздраженно и поглядел на сына.
— Ну, что думаешь по поводу происходящего? — спросил я по-русски.
— Знаешь, бать, что-то мне есть совсем перехотелось, — отозвался тот. — Может, дадим деру, пока не поздно?
Хорошая мысль. Здравая. Только где ж она, зараза, раньше была!
— Ром, думалку включи! Никуда ты отсюда не сбежишь! Весь цирк приурочен в аккурат к нашему появлению!