Сила Слова в Древней Ирландии. Магия друидов — страница 21 из 53

[62]. Но применительно к псевдоисторическим персонажам, в существование которых, возможно, сами компиляторы и не верили, аналогичное «чудо» превращалось именно в магию, то есть обретало отрицательные коннотации, что особенно ясно видно на примере сюжетов о состязании друидов (магов) и ранних христианских святых. Отвлекаясь от рассказа о битве с фоморами, приведу лишь один, довольно известный пример: состязание друидов короля Лойгайре со святым Патриком. Так, в латинском Житии святого, датируемом VII в. и приписываемом Мурьху мокку Мактене, есть интересный эпизод.

Вскоре сказал друид: «Сотворим же чудеса на этой широкой равнине». – «Какие же?» – спросил его Патрик. – «Напустим на землю снег», – сказал друид (в оригинале – magus). – «Не желаю я делать ничего против Господней воли» – ответил Патрик. – «На глазах у всех напущу я снег», – сказал друид. Произнес он волшебные заклинания (в оригинале: incantations magicas) и напустил на всю равнину снег, доходящий до пояса. Видели это все и были удивлены. Сказал тогда святой: «Видим мы это, а теперь убери его». – «До сего же часа назавтра не могу я исполнить этого» – сказал друид. – «Можешь ты делать зло, но не можешь творить добро. Не так я», – ответил святой и благословил всю долину вокруг себя, тогда без дождя и тумана и ветра пропал снег[63].

Этот эпизод приводится в книге Дж. Кэри «Луч света» как пример того, что он называет положительной экологией христианских святых Ирландии, стремящихся не столько (не только) творить чудеса, сколько улучшать климат и фауну острова (изгнание змей и иных чудовищ) [Carey 1999: 40–41]. Конечно, он прав, однако в данном случае нас интересует в первую очередь не цель совершенного чуда, а его, так сказать, методика и техника. И ответ тут довольно прозрачен: в приведенном примере, как и во многих других, носители языческой магии изображаются как владеющие особым искусством слова, которое, как в приведенном фрагменте, может повлиять на погоду (вспомним бурю и ливень, которые насылали на племя Фир Болг Морриган и Бадб). Патрик же, как видно из текста, не прибегает ни к каким заклинаниям[64], но лишь обращается к помощи Бога и Его благословению. И тут невольно встает несколько странный и даже наивный вопрос: но точно ли магией были действия друидов изначально? Для составителя латинского текста VII в., который прямо употребляет именно это слово, ответ, как кажется, однозначен: конечно, это была магия. Но тогда можно сформулировать вопрос иначе: что именно понималось под этим словом: то, что понимаем мы сейчас или оно могло иметь какое-то иное значение? В латинском слово представляет собой греческое заимствование, восходящее к и.-е. *magh– ‘мочь, быть сильным, быть способным’ (IEW 695), которое в германских языках дает целый пучок значений с общей семантикой «могущества, силы» (ср. также русск. могучий, могу, помогать). Таким образом, этимологически лексема не несет в себе ничего иррационального на уровне исходной семантики, и маг – это тот, кто может и умеет делать нечто. Естественно, уже в латыни это «могущество» воспринималось как наделенность некой иррациональной, т. е. не объяснимой на профанном уровне силой, однако это не дает нам оснований полностью отождествлять магию в ее средневековой латинской интерпретации и первобытную магию как обращение к силам богов или обожествленных предков.

В указанном примере друид обращается к магии, но не взывает, например, к дьяволу или к собственным языческим божествам. И именно так – то есть как владение неким особым искусством описывается друидическая магия в текстах среднеирландских. То есть, иными словами, компилятор не видит в ней собственно чуда, но скорее описывает некие действия, по преимуществу действительно словесные, механизм которых, естественно, ему не открыт и не понятен, но который выражен как совершенное владение искусством слова. Для него магия друидов – в меньшей степени чудо, чем для Пятницы, который впервые увидел, как Робинзон выстрелил из ружья и на огромном расстоянии поразил врага.

Сказанное, возможно, будет выглядеть яснее в контексте той же «Второй битвы при Маг Туиред». Согласно сюжету, Племена Богини Дану оказались под гнетом фоморов, который они решили с себя сбросить. Во главе Племен оказывается Луг (традиционно называемый богом, что в общем нуждается в дискуссии). Перед сражением Луг проводит нечто вроде смотра войск и спрашивает, кто чем может помочь в битве:

– О, Кредне, – сказал тогда Луг, – чем поможешь ты нам в этой схватке?

– Нетрудно сказать, – ответил Кредне, – заклепки для копий, кромки щитов, клинки для мечей, рукояти – все я смогу изготовить.

– А ты, о Лухта, – спросил Луг плотника, – как послужишь нам своим искусством?

– Нетрудно сказать, – молвил Лухта, – всех наделю и щитами и древками копий.

– А ты, Огма, – спросил тогда Луг, – против кого ты обратишь свою мощь в этой битве?

– Что ж, – отвечал тот, – трижды девять друзей короля да его самого сокрушу я и вместе с ирландцами[65] жизни лишу треть врагов.

– А ты, Морриган, против кого обратишь ты свою власть[66]?

– Нетрудно сказать, – отвечала она, – я буду бить, следить, преследовать (перевод условен, в тексте С. Шкунаева – лакуна).

– О чародеи[67], – спросил тогда Луг, – в чем ваша сила?

– Нетрудно сказать, – отвечали ему чародеи, – белыми пятками вверх опрокинутся они, пораженные нашим искусством, доколе не погибнут их герои. Две трети силы отнимется у врагов, ибо не изольется из тел их моча.

– А вы, о кравчие, – спросил Луг, – чем нам поможете в битве?

– Нетрудно сказать, – молвили кравчие, – мы нашлем на них неодолимую жажду, и нечем будет врагам утолить ее[68].

– А вы, о друиды, – сказал тогда Луг, – на что вашу власть обратите?

– Нетрудно сказать, – отвечали они, – на лица фоморов нашлем мы потоки огня, так что уж не поднять им головы, когда со всей силой станут разить их герои.

– А ты, о Кайрпре, сын Этайн, – спросил Луг своего филида, – чем в битве нам сможешь помочь?

– Нетрудно сказать, – молвил Кайрпре, – врагов прокляну я и стану хулить да порочить, так что властью своей отниму у них стойкость в сражении.

– А вы, о Бекуйлле и Дианан, – спросил Луг двух колдуний, – как нам послужите в схватке?

– Нетрудно ответить, – сказали они, – чары нашлем мы[69], и камни, деревья и дерн на земле станут войском с оружьем, что обратит врагов в бегство в отчаянии и страхе. (пер. с. Шкунаева [Предания и мифы средневековой Ирландии: 42–43]).

Последний диалог (с филидом – особенно) уже напоминает эпизод из саги исторического цикла «Битва при Маг Мукриме», в ходе которого король Эоган призывает для помощи в битве слепого друида Дила, чтобы тот пел против врагов песни-поношения и осмеивал их (см. [Предания и мифы…: 157]). Тут, наверное, можно было бы говорить о непосредственном воздействии на жертву поэтической хулы содержащихся в ней оскорблений и насмешек. Но, как увидим мы потом, далеко не всегда осмеиваемый находится в поле ауидиальной досягаемости. Но это тоже – отдельная тема.

Обращает на себя внимание и мотив вредоносного задержания в теле жертвы мочи, который часто встречается в табличках с проклятиями, с текстами которых ирландские компиляторы теоретически могли быть знакомы. Настоящих табличек в Ирландии, в отличие от Британии, как кажется, найдено не было, но можно с некоторым усилием представить себе, что эти тексты, написанные на плохой латыни, в круг знаний ирландских ученых людей каким-то образом попасть могли. В данном случае меня интересует не это, а то, что если, например, автор таблички из храма Сулис Минервы в Бате желал, чтобы моча не излилась из тела того, кто украл его имущество, он призывал для этого богиню Сулис, которая и должна была осуществить карательное действие (см. об этом в [Михайлова 2017: 176–197]). Здесь же все воздействия на врагов осуществляются самими носителями некой энергии, которая условно может быть названа магической.

В целом же, как мы видим, ни о какой магии как проявлении чего-то иррационального в саге в общем речь не идет. Искусство друидов сопоставимо с мастерством кузнецов и плотников. То есть, как следует из традиционного подхода в целом: искусство слова воспринимается всего лишь как некое особое мастерство. И Племена Богини завезли на остров не собственно магию, но силу Слова (точнее, конечно, веру в силу слова), подобно тому, как потом скандинавы завезли в Ирландию луки, кольчуги и металлические деньги. И никакой магии тут нет. Удар меча наносит рану, плотник может тут же починить разбитый щит, травы излечивают не только больных, но и умерших, некий набор слов задерживает мочу в теле жертвы – строго говоря, в любом из этих случаев мы не можем достоверно восстановить весь процесс происходящего. Как остроумно называет такого рода технику ведения войны М. Вилльямс, «это сверхъестественный эквивалент подкладывания мин в песчаные дюны» [Williams 2016: 119]. Но происходит все это как бы «здесь и сейчас», и поэтому, повторяю, здесь нет собственно магии как иррационального начала.

Так ли это? Видимо, действительно так, поскольку далее описывается, как Луг, чтобы оградить свое войско, поднять его боевой дух и устрашить врагов, обходит поле на одной ноге и, прикрыв один глаз, затем произносит заклинание. И это – решающее заклинание, после которого воины начинают разить друг друга. В данном случае и вступает в повествование тема иррационального воздействия, причем уже не только на людей или на природу, но и на будущее бытие, если можно так выразиться. В переводе Шкунаева (как и Стоукса) этот текст выпущен, видимо – как непереводимый, по крайней мере – мало понятный, каким и должно быть заклинание. В издании [Gray 1982] данный текст приведен, но без перевода: gap.: meaning of text unclear. Недавно этот темный текст привлек внимание исследователей и получил даже две разных интерпретации.