ad-сíu ‘вижу’ является префиксальным образованием от глагольной основы cí-, встречающейся только в композитах. Она может предположительно возводиться к и.е. *kwes– из *kwei– ‘исследовать, изучать, знать’ [Buck 1949: 1043], либо возникнуть в результате метатезы и.е. *sekw– ‘смотреть, следить’ [LEIA-C: 91], что позволяет описать глаголы «про-видения», которые используют в своем монологе Федельм и Вельва как однокоренные, т. е. восходящие, возможно, к какому-то общему архаическому концепту получения знания посредством визуального кода. Впрочем, сам факт наличия такого концепта изначально мог быть и не связан с идеей получения откровения в виде чувственного зрительного образа. Как пишут Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов, и.е. основа, кодирующая идею «смотрения-слежения-получения знания», входит в состав архаической охотничьей терминологии, т. е. вида деятельности, «с которым у древних индоевропейцев, очевидно, были связаны разные суеверные представления» [Гамкрелидзе, Иванов 1984: 696]. Таким образом, концепт «слежения» (т. е. высматривания добычи и узнавания ее местонахождения, видимо, по разного рода приметам), кодируемый и.е. *sekw-, как бы со временем смещается из области сознания в область чувственную и начинает обозначать «видение» как таковое, а в сфере сакральной – передает идею чувственного восприятия будущего, как раз противоположную и «мантике», и изначальному «выслеживанию добычи».
В то же время, принимая, как например, В. П. Калыгин, этимологию др. – ирл. глагольной основы cí– от и.е. *kweis– ‘наблюдать’, мы вступим в область широкого концепта «видение=знание», действительно, для кельтской традиции достаточно характерного и представленного такими лексемами как éicse ‘мудрость, провидение, поэзия’, cíall ‘понимание, смысл’ (оба – к и.е. *kweis-), а также обозначением поэта (и пророка?) file, традиционно возводимому к и.е. *wel– ‘видеть’ [Калыгин 2000: 183, 187], откуда предположительно и имя пророчицы – Федельм (а также название прорицательицы германской – Веледа, реконструируемое не как личное имя, а как «культовый термин или эпитет» [Ганина 2005: 274]
Выделяя два основных типа «механизмов получения откровения», Е. Приходько отмечает, что для традиции древнегреческой характерен скорее первый, т. е. «духовное постижение высших замыслов». И, наверное, то же можно сказать о традиции кельтской: говоря о том, что Федельм, которой являются картины будущего, «не одинока» в данной профетической практике, мы не имели в виду, что она возглавляет длинную галерею аналогичных фигур. Скорее обратное: судя по указателю мотивов древнеирландской литературы Т. П. Кросса [Сross 1969: 392–401], многочисленные примеры предсказания будущего относятся в основном к области «мужских пророчеств», т. е. описываются как результат интерпретации разного рода примет, сделанной определенным лицом, наделенным соответствующим даром и знанием (в первую очередь – друидом). Впрочем, сам характер расположения материала в данном указателе, подчиняющийся скорее субъектно-объектному принципу (кто совершает пророчество и что именно предречено), не позволяет выделить отдельную группу, указывающую на способ получения откровения. Интересно, однако, что эпизод с Федельм составитель включает в группу M.301.6 «Фейри как прорицатели», т. е. акцентирует внимание на том, что в данном случае прорицание исходит из уст существа, имеющего не человеческую, но скорее – мифическую природу (видимо, ориентируясь на Вторую редакцию саги). Действительно, наиболее близким к описанному может быть назван эпизод встречи короля Конайре с ведьмой по имени Кайльб в саге «Разрушение Дома Да Дерга». Обращает на себя внимание в данном случае и почти дословное совпадение просьбы о пророчестве: ср. Cid at-chí dúnd? [Knott 1963: 16, 545] – «Что ты видишь по отношению к нам?» – спрашивает Кайльб Конайре и слова Медб: «Каким ты видишь наше войско» в «Похищении быка из Куальнге», что заставляет предположить, что сама просьба о предречении в данном случае является своего рода формулой, в основе которой лежит ориентация на «визуальный код». Ответы прорицательниц в обоих случаях также начинаются с глагола вижу.
Но предречение Кальб из «Разрушения Дома Да Дерга» тоже может быть названо скорее проклятием, и само ее появление в саге, провоцирующее короля нарушить один из своих гейсов-зароков не впускать в дом одинокую женщину после захода солнца), безусловно, изначально враждебно (см. в данной связи [O’Connor 2013: 135]). Или, по крайней мере, враждебность ее может объясняться нежеланием короля впустить ее в дом и (предположительно) возлечь с ней.
Возможно, к группе эпизодов, в которых изображается встреча с женским персонажем, принадлежащим Иному миру и обладающим даром «видеть» образ будущего, о чем он сам сообщает («красное вижу на всем…»), примыкает другая группа, в которой образ будущего, по терминологии В. П. Руднева, экстраецируется [Руднев 2002: 190], т. е. предстает как зрительный образ уже перед самими воинами, как правило, также готовящимися к битве и в силу этого находящимися в некоем общем состоянии измененного сознания. Мы имеем в виду в данном случае эпизоды, подобные изображению встречи короля Кормака с Бадб в начале саги «Разрушение Дома Да Хока»:
Потом пошли воины к Друим Айртир /…/ Там распрягли они свои колесницы и увидели у брода прекрасную женщину, которая мыла свою колесницу, подстилки и сбрую. Опустила она руку, и вода у брода окрасилась кровью и сукровицей, а потом подняла ее вверх, и ни капли воды не осталось у брода не поднятой вместе с нею /…/.
– Ужасно то, что делает эта женщина, – сказал Кормак, – пусть же пойдет один из вас и расспросит ее.
Приблизился к ней один из воинов Кормака, и тогда пропела им женщина, стоя на одной ноге и закрыв один глаз:
– Я мою сбрую короля, который умрет.
Воротился к Кормаку посланный и передал злое пророчество Бадб.
– Воистину приход твой причина великих бед, – сказал Кормак и отправился к броду поговорить с женщиной. Желал он спросить, чью же сбрую она отмывает. /…/
– Это твоя сбруя, о Кормак, и сбруя верных тебе людей.
– Не добры пророчества, что припасла ты для нас, – сказал Кормак, – и беспощадна твоя песнь. [Предания и мифы средневековой Ирландии 1991: 133].
Замечание Кормака о том, что появление этой женщины на пути войска является причиной его грядущей гибели (As toigh is fochunn uilc moir do thoidhecht sin [Stokes 1900: 156], несомненно, очень важно, т. к. еще раз подтверждает идею о принципиальной слитости и слитности понятий «предречение» и «проклятие» (или шире – «заклинания», а точнее – способа моделировать будущее посредством его либо вербализации, либо, как в последнем случае – визуализации).
Сходный эпизод содержится саге «Смерть Кухулина». Так, в более пространной (но более поздней) версии повести о гибели Кухулина (так наз. Редакция В, рук. XVI в.) говорится, что, подъезжая к месту сражения, он встретил у брода Ат Форар прекрасную женщину, которая мыла в воде окровавленные доспехи. В тексте при этом употребляется не традиционное обозначения оружия и доспехов воина (gasced), а специфическое понятие – fodb ‘военная добыча, включающая в себя оружие и доспехи, снятые с погибшего’:
… sí ac torrisi ┐ ac truaghnemélai ┐ faidhbh corcra cirtha créthnaigthi aca fásgadh… [Van Hamel 1978: 96]) – …она рыдала и жаловалась и доспехи алые, изрубленные, сломанные мыла…
Присутствующий здесь же друид Катбад интерпретирует данное видение как дурной для Кухулина знак и видит в нем предзнаменование его скорой гибели, сам же герой говорит открыто – «она моет мои доспехи», а женщину он называет дочерью Бадб (ingin Baidhbhi – имя богини войны).
В саге, относящейся к циклу Финна, Reicne Fothaid Canainne, в поэтическом фрагменте, повествующем о гибели воинов, также говорится, что на пути к полю битвы им встретилась женщина, моющая у брода «окровавленную добычу» (fodb). В данном эпизоде она называется Морриган:
Atá at immunn san chan mór fodb asa fordercc bol,
dreman inathor dímar, nodusnigh Mórríoghan. […]
is mór do fodboibh nigius, dremhan an caisgen tibhes [Meyer 1910: 16].
Есть вокруг нас напрасно много добычи, что обагрена удачей,
ужасны кишки огромные, которые мыла Морриган […]
много добычи она мыла, ужасным смехом она смеялась.
В традиции уже фольклорной мы также встречаем устойчивый мотив женщины, которая встречается на пути войска, идущего в битву, часто у брода, причем предречение ею грядущего поражения и гибели воинов также, как правило, оформляется при помощи метафорически-визуального кода, т. е. она моет в реке окровавленные доспехи. Так, например, в книге П. Лайсафт об ирландской вестнице смерти Банши приводится интересный пример, относящийся уже к середине XIV в. В повести «Победа Турлохов» (Caithreim Thoirdhealbhaig) рассказывается о том, как 15 августа 1317 г. Доннха О’Браен, спешащий на битву с норманнами, увидел уродливую старуху, которая мыла в водах озера Риск (на севере совр. графства Клэр) окровавленные головы и кишки. На вопрос, что она делает, она ответила, что моет головы и внутренности воинов, которые сегодня погибнут, и что голова самого Доннхи находится среди них. Действительно, к вечеру Доннха был убит [Lysaght 1986: 200]. Интересно, однако, что сам Доннха квалифицирует действия встретившейся им «ведьмы» (badb) не столько как предречение, сколько как магический акт, имеющий своей целью помощь его врагам Турлохам, которым она покровительствует. Аналогичная интерпретация присутствует и в другом эпизоде из этой же повести: в рассказе о победе клана Турлохов над норманнскими войсками, во главе которых стоял Ричард де Клэр. В тексте говорится о том, как в мае 1318 г. перед решающей битвой при Ди войско де Клэра встретило при переправе через реку странную женщину, которая стояла на берегу и мыла в воде окровавленные доспехи. На вопрос о том, чем она занята, она ответила, что моет «оружие, доспехи и боевые знамена» де Клэра, поскольку сам он и многие из его окружения скоро падут в битве. Саму себя при этом она назвала