Невольно заговорив о боге Энгусе и его функциях в ирландских нарративах, что неизбежно при анализе саги «Осада Друм Дувгайре», мы можем, например, вспомнить, что именно Энгус оказался той движущей силой, которая привела к трагедии, описанной в совершенно другом тексте, в саге, относящейся к другому циклу – Лейнстерскому или так называемому Циклу Финна. Я имею в виду преамбулу к известному сюжету о незаконной любви Диармайда и Грайнне. Предыстория рассказа о возникновении любви и преследовании беглецов предположительно была добавлена компилятором позднее. В этом эпизоде рассказывается о том, что во время пира в доме бога Энгуса некий Дунн из рода Уи Дувьне убил, причем тайно[126], слугу Энгуса по имени Рок, потому что узнал, что его жена изменила ему с этим слугой. Однако Энгус, естественно, узнал о совершенном убийстве, оживил своего слугу в виде огромного вепря и затем в качестве своего рода компенсации предрек, что этот вепрь должен стать причиной гибели сына Донна, юного Диармайда. Это кажется нам сейчас несколько странным, поскольку прекрасный юноша Диармайд в тот момент уже был одним из воспитанников бога Энгуса, который отличал его среди других. Видимо, смерть, которую, как мы наверное помним, принял Диармайд, наступив босой ногой на отравленную щетину вепря, смерть, которой предшествовало множество романтических приключений, была, собственно говоря, не столько наказанием, сколько особым способом сохранения памяти об этом персонаже, сохранения памяти на многие века – как под его собственным именем, так и под другими именами (в основном Тристана). Но если это так, где же тут наказание, которое должен был понести отец Диармайда Донн за свой жестокий поступок?
Но, возможно, в глазах Энгуса убийство слуги и не было жестоким поступком, поскольку явилось как бы возмещением за ущерб, нанесенный Донну[127]? Интересно также, что лежащий в начале конфликта адюльтер продолжает развиваться и дальше, естественно, уже с другими персонажами, но как бы зеркально повторяя исходную ситуацию и тем самым делая гибель Диармайда естественным исходом всей сложной интриги.
Кстати, невеста короля Финна Грайнне, согласно одной из версий, является дочерью короля Кормака мак Арта и таким образом рассказ об осаде Друм Давгайре и «Преследование Диармайда и Грайне» оказываются связанными и как бы сюжетно, а не только благодаря пророчествам бога Энгуса.
Но пророчества ли это? Естественно, нет. Как ясно видно из его диалога с Кормаком, возможность размещения «времени испытаний» на некий заданный период его правления показывает, что речь идет скорее не о предсказании будущего, но его программировании, согласованном с самим королем. Причем, видимо, при помощи некоего вербального акта. Вербализованное будущее – это и есть реальное будущее, иначе оно не может реализоваться. Однако не все тут так просто, и фигура уже не божества, а друида оказывается часто ключевой для движения действия по уже заранее выложенным кем-то колеям. И вопрос: кто же определяет если не судьбу в полном смысле, то хотя бы обстоятельства, которые должны будут встретиться на пути того или иного персонажа, часто в тексте вообще не ставится и преподносится как в общем-то вопрос, и не существенный. Так, например, в саге «Разрушение дома Да Дерга» говорится, что королю Этерскелу было предсказано, что ему родит сына женщина из неизвестного рода. Причем при этом употреблен пассив глагола – do-airngir, < *to-air-in-gair, где gair– является опорным словом, обозначающим речевое действие как таковое (часто – крик, призыв).
В саге не говорится, ни кем было предречено Этерскелу, что он будет иметь сына от неизвестной женщины (как мы можем предположить – его друидами, но сам эпизод данного предречения остается за сценой), ни, что главное, кем это было как бы устроено или назначено. Но интересно, что сам король Этерскел не задумывался об этом и не сомневался в справедливости, истинности предречения (пред-сказания): в его задачу входило лишь подыскать себе такую женщину. Причем, как мне кажется, не столько для того, чтобы получить себе сына, столько для того, чтобы реализовать предречение, а точнее – намеченную ему кем-то жизненную программу. Но позволю себе здесь еще одно предположение: в тексте саги «Разрушение Дома Да Дерга» сказано очень кратко:
do-rairngiread dó no bérad bean mac dó nád festa a cenél [Knott 1975: 3] – ему было предсказано, что ему принесет сына женщина, чей род будет не известен.
Но по закону невысказанной пресуппозиции, стоящей за текстом и опирающейся на известный компилятору и его аудитории корпус текстов и сюжетов в целом, можно предположить, что речь в данном случае идет не просто о каком-то сыне, даже – наследнике, но о сыне, которому суждено потом будет стать верховным королем Ирландии. Не случаен радостный возглас короля:
Isí an bean sin do-rairngiread damsa [ibid] – Вот женщина, которая была мне предсказана!
Или – обещана? Повторяю, в тексте саги это эксплицитно не выражено, но об этом может свидетельствовать желание Этерскела найти женщину «неизвестного рода» и его радость, когда она была наконец найдена, – все это делает предположение скорее вероятным[128].
Если этимологически лексема tairngire (VN < do-air-ngir) достаточно прозрачно этимологизируется как «пред-сказание», то, как можно предположить, ее дальнейшее семантическое развитие было в значительной степени сдвинуто и расширено, поскольку именно она была выбрана как эквивалент библейского понятия Terra repromissionis ‘земля обетованная’ (букв. – обещанная), что отчасти вызвало у исследователей сомнение в том, что в автохтонной ирландской традиции вообще мог существовать образ некой земли-счастья, находящейся на острове за морем (см. об этом например – [Bieler 1976]). Скорее всего, это не так, но тема «островов за морем» в настоящее время находится за рамками нашего исследования. Как можно осторожно предположить, не углубляясь в данную сложную проблему всерьез, христианизация острова привела к появлению как бы разных видов заморского Иного мира, мира скорее параллельного земному, чем посмертного. Как тонко отмечает В. Сайерс, сочетание tír Tairngiri получило скорее положительные коннотации и стало обозначением безгрешного Иного мира, даже если оно применялось к жилищу сидов, как показано это в саге «Приключение Арта сына Конна» [Sayers 2012: 218]. В саге, достаточно поздней и напоминающей скорее волшебную сказку, рассказывается о распутной сиде по имени Бегума, которая за свое поведение была выслана из мира своих соотечественников, называемого tír Tairngiri[129], и осуждена на жизнь среди людей. Поскольку в начале повествования описан ее путь на лодке, можно предположить, что этот «обетованный мир» сидов находился на острове. То же значение данное сочетание имеет и в названии саги «Приключение Кормака в обетованной стране» (Echtra Cornaic i Tir Taingiri – издание см. [Srokes 1891]), действие которой скорее происходит не в каком-то фиксированном ином пространстве, но во сне, то есть – как странствие короля по своему внутреннему миру, но миру такому, где оказывается возможным обреcти мудрость и узнать тайны бытия.
Понятие «предречение» семантически очень близко понятию «обещание». В Глоссарии епископа Кормака, например, тем же словом tairngaire глоссируется фраза о рождении Христа:
…ut dixit Cú Chulaind profetans de Christi adventu.i. ag tarngaire geine Críst [Meyer 1913: 81] – как сказал Кухулин, предрекая приход Христа, то есть обещая (предрекая?) рождение Христа.
Кроме того, как можно предположить, расширению семантического поля лексемы tairngire, для которой все же на уровне этимологическом в качестве исходного следует констатировать семантику «пред-речение», мог также повлиять глагол do-fairget (>target) ‘предоставляет, дарит, обещает’, находящийся с первым словом в состоянии паронимической аттракции.
Итак – tairngire, как мы видим, это не просто предречение, и не просто предречение чего-то хорошего, но это и обещание, то есть некий дар, который носитель тайного знания может даровать заинтересованному лицу. Естественно – путем вербализации его будущего. Это – будущее, таким образом, объявленное и названное, ключ к бытию в целом[130]. Семантически близким, но имеющим иные коннотации является менее употребительное слово taircetal, кодирующее предречение как таковое, видимо, образованное от основы со значением «петь» = «исполнять заклинание» с префиксами do-air – «вперед-». Ср., например, из саги «Битва при Маг Туиред»:
Boi sí iarum oc taircetul deridh an hetha ann heus ┐oc tairngire cech uilc nobiad ann, ┐ cech teadma ┐ gach diglau [Stokes 1891: 110] – И тогда она (Бодб) стала предрекать конец этого мира, который будет, и предсказала все зло, что будет там, и каждую смерть и болезнь.
Приведенное выше предречение Бодб, выглядящее скорее как проклятие, на самом деле, как можем мы понять, таковым вовсе не является. Конец мира мыслился, видимо, неизбежным, и уж точно неизбежными были зло, смерть и болезни, поэтому сам факт ознакомления с предположительным временем их прихода оказывается благом. Как и предречение бедствий для короля Кормака.
Данное предположение было мне отчасти подсказано все тем же сюжетом о короле Кормаке и его сопернике Фиахе из «Осады», тексте, с которым никак не удается почему-то расстаться. Но вернемся к началу саги, в котором очень кратко сообщается о рождении Кормака и Фиахи и об особых обстоятельствах, заложивших корни их вражды.
Сага «Осада Друм Дамгайре» начинается так: