По своему стилю «Повесть об Александре» скорее отличается от традиционного древне– и среднеирландского прозаического нарратива: в ней практически нет описаний, метафор, аллитерирующих эпитетов и синонимов, почти нет изображений одежды и оружия, которые в других античных переработках трогательно выдают повседневный мир ирландского компилятора. «Повесть» действительно напоминает сухую хронику, оживленную лишь местами восторженными оценками. Почему этот текст вообще появился, сказать трудно, причем, напомним, что Ирландия первой откликнулась на не выраженный открыто призыв архипресвитера Льва – создавать повести о деяниях великого Александра Македонского на местных диалектах, наверное, чтобы приблизить его, естественно, не «к народу», а напротив – к местной же аристократии[140], получающей такой вот чудесный образец для подражания. Конечно, в нашем случае довольно заманчивым будет провести параллель между появлением «Повести об Александре» и началом правления короля Бриана Бору, тем более что в поздней «Войне гойделов с чужаками» он открыто называется:
Rob é an tAlaxandar tailc, talcair tanaiste ar treoir, ocus ar oirbert, ocus ar innsaighibh ar eathaibh, ocus ar cosccraibh [Todd 1867: 204] – Был он Александром мужества, мужественным правителем в битвах и сражениях, и в чести, и в достоинстве, и в атаках, и в победах.
Однако, как полагает Петерс, обилие глагольных форм с инфигированным местоимением не позволяет отнести прото-версию саги даже к началу правления короля Бриана и говорит о более раннем происхождении ирландской компиляции, так что непосредственное соотнесение фигуры этого могущественного правителя с образом Александра Македонского оказывается скорее натянутым. Наверное, в данном случае вопрос о датировке чисто лингвистической в соотнесении с датировкой исторической лучше оставить открытым. Но тут необходимо добавить: в ирландской «Повести об Александре» мотива рождения в определенный день и час – нет!
Компилятор саги о рождении Конхобара, как и фрагмента о рождении Фиахи, не поясняют, почему именно женщина должна задержать рождение ребенка. Однако процитированный эпизод из «Жизнеописания» Михаила Кузмина ясно дает ответ на этот вопрос: по причинам астрологическим[141]. Почему этот мотив был выпущен компиляторами? И был ли он вообще актуален для древнеирландской традиции?
Говорить о том, что какой-то мотив был при компиляции опущен мы, строго говоря, не можем, поскольку компиляция далеко не всегда была равнозначна некоему цензурированию, согласно которому роль друида в глазах христианского фиксатора предания должна была быть как-то снижена, а его знания и его могущество – уменьшены. Ведь, согласно такой логике, упоминания о друидах вообще могли быть опущены. И, более того, многие ранние сюжеты вообще могли и не быть зафиксированы в текстах. Видимо, так оно и было. Однако обилие, даже изобилие дошедших до нас в основном в среднеирландских или даже более поздних рукописях упоминаний о друидах и совершенных ими предречениях, которые, согласно сюжету, обычно сбывались (хотя, казалось бы, должно было быть наоборот: друид предрекает что-то, но поскольку это всего лишь языческий маг, его предречение не исполняется), говорит о том, что данная тема для монастырской традиции табиуирована не была. Возможно, все эти истории уже утратили установку на достоверность и действительно писались лишь для забавы. Но, видимо, это не совсем так. Предположительно, существовала некая общая традиция, некое узорное плетение полотна, в котором традиционным орнаментальным образом сплетались нити как переосмысленной библейской традиции, а также переосмысленной и искаженной античной, с некими автохтонными сюжетами.
Итак, маг Нектанеб предрек рождение Александра Македонского по звездам. И это вполне логично. То же мы можем сказать и о друидах, опираясь на данные античных авторов. В первую очередь на того же Цезаря, который в 6-й книге своих «Заметок» пишет, что друиды обучают своих учеников знать расположение звезд, точнее, «о светилах и их движении». Причем интересно, что сам Цезарь должен был опираться на римскую традицию, в которой предречениям уделялась огромная роль, по его личному мнению – даже чрезмерная, однако далеко не всегда эти предречения были непосредственно связаны именно с астрологией[142].
У нас нет уверенности в том, как я уже говорила, что институт друидизма в Ирландии был тождествен галльскому, как полагает, например, Томас Кендрик, кельтизация Ирландии проходила в достаточно позднее время, «чтобы весьма правдоподобным выглядело предположение о том, что переселившаяся сюда ветвь кельтского народа была до своего переселения хорошо знакома с организованной жреческой кастой в Галлии» [Кендрик 2007: 280]. Эта фраза кажется лишенной смысла: ведь если переселение кельтов в Ирландию было поздним, то, скорее всего, друидические институты на острове уже могли оформиться. Но на самом деле, как мы знаем, кельтизация Ирландии была очень ранней, возможно – уже в середине II тыс. до н. э., если не раньше, и в таком случае слова Кендрика обретают смысл. Но интересно и его следующее замечание или предположение: «кельты в Ирландии, вероятно, попытались насадить в стране, исповедующей древнюю веру, принесенную ими жреческую организацию». Может быть, действительно речь может идти о некоем влиянии, исходящем из Британии, в ходе которого вместе со словом «друид» и были занесены в Ирландию соответствующие жреческие институты. Но об этом можно только гадать.
Возвращаясь к нашим эпизодам рождения королей, уместнее будет провести сравнение с описанием рождения святой Бригиты, воспитателем которой был друид, однако сознающий ничтожность своих богов и понимающий неизбежность прихода и укрепления новой веры. Этот друид во время рождения девочки увидел во сне трех клириков, которые провозвестили ему, что ее следует назвать Бригитой. Он же, как говорится в ирландском Житии святой, которое датируется началом VIII в.
A mbatar and medon aithchi, boi in drui occ airi na rind co n-accai colomain tentidi asin tig a mbaí in chumal cona hingin sainruith [Ó hAodha 1978: 1, 3] – Когда они были там в середине ночи, друид рассматривал звезды, и он увидел столп пламени из того дома, где была рабыня со своей девочкой, точно.
Но что интересно: далее он зовет своего дядю, который был христианином, и уже тот, увидев это странное явление, говорит: «это святая девочка». И тогда, как можно понять из текста (хотя это не совсем точно), уже друид отвечает: «Это правда, и я поведаю о всех ее деяниях».
То есть необычность родившейся девочки оказывается подтвержденной представителями обеих религий, но если христианин ограничивается очевидной констатацией странного явления как знака святости новорожденной, то друид тут же оказывается готовым к совершению предречений. С христианской точки зрения это не совсем правильно, так как можно констатировать лишь наличие неких способностей и особой божественной благодати, конкретные же деяния святого – в руках Бога, с одной стороны, и в зависимости от его собственной воли, с другой.
Этот эпизод часто приводится в книгах о друидах как иллюстрация того, что ирландские друиды знали астрологию, как и галльские. Но текст на самом деле об этом не свидетельствует. Фраза, что друид ночью внимательно рассматривал звезды, еще не объясняет цели этого рассматривания. Но, повторяю, для нас важно как-то постараться понять, что именно для компилятора Жития и его предполагаемой аудитории могло стоять за этими словами. Так, фраза «Раздался выстрел, и Петя упал» еще не сообщает о том, что в Петю попала пуля и нанесла его организму серьезные повреждения, в результате которых он не мог стоять или идти. Но на самом деле, учитывая принцип экономии сообщаемой информации как установки компиляции текста, конечно же, сообщает. Таким образом, видимо, все же можно с известными оговорками считать данный эпизод косвенным свидетельством если не того, что в Ирландии в V в. были друиды, которые по звездам могли предсказывать судьбу новорожденного, то того, что у позднего компилятора в системе фоновых знаний такая информация присутствовала.
В известном вставном фрагменте из саги «Похищение быка из Куальнге» – «Детские подвиги Кухулина» (третий эпизод – о том, как Кухулин совершил свой первый боевой выезд) также присутствует тема предречения друидом удачного дня для того, чтобы юноша мог впервые взять в руки оружие. Однако ни в версии из «Книги бурой коровы», ни в «Лейнстерской книге» не присутствует мотива предречения по указаниям звезд или вообще как-то обозначено, каким именно способом друид Катбад предрекает, что тот юноша, который в этот день впервые возьмет в руки оружие, обеспечит себе бессмертную славу, но при этом жизнь его будет краткой.
Этот эпизод из саги «Похищение быка из Куальнге», действительно, очень известен и был не раз описан и проанализирован, причем с разных точек зрения. Так, обращает на себя внимание при сопоставлении текстов из двух версий тот факт, что число учеников Катбада очень различается в разных редакциях. Так, в «Книге бурой коровы» говорится:
Boí Cathbad druí hi fail a meic.i. Conchobair meic Nessa. Cét fer ndéinmech dó oc foglaim druidechta úad, is é lín doininchoisced Catbad [O’Rahilly 1976: 19] – Был Катбад друид со своим сыном, то есть Конхобаром сыном Несс. Сто благородных мужей ему для обучения друидизму от него. Это число учеников Катбада.
В «Лейнстерской книге» число учеников гораздо меньше:
Cathbad druí buí oc tabairt [tecaisc?] dá daltaib fri hEmain anairtúaith ┐ ocht ndalta do áes in dána druídechta ‘na farad [O’Rahilly 1970: 25] – Катбад друид обучал своих учеников от Эмайн к северо-востоку, и восемь учеников для освоения искусства друидизма были вокруг него.