Обратим внимание на следующие контексты употребления из «Книги захватов Ирландии» (первая и третья редакции). Так, услышав от богини Эриу, что приход сыновей Миля уже давно был предречен (автор предсказания не указан!), Аморген восклицает:
Is maith ind fástine [Macalister 1956: 34] – хорошо это предречение!
И не совсем понятно, что в данном случае он имеет в виду как речевое действие: предсказание-обещание, которое было кем-то сделано ранее, или предречение как вербализация будущего (а Эриу добавляет, что остров всегда будет принадлежать им и не будет иной расы, лучше чем их раса к западу острова), сделанное самой богиней Эриу. Эриу явно покровительствует им, так как понимает, на уровне наивной интерпретации, что остров действительно будет принадлежать им, поэтому ее слова в целом и воспринимаются как fáistine. Наверное, компиляторы версий, включая самую раннюю, эти семантические нюансы уже не ощущали. Но мы не должны полностью полагаться на их интерпретации. За их текстом могли стоять какие-то реально, «на самом деле» существующие предания, в которых именно слова Эриу и были предречением. Впрочем, данный подход, как мы понимаем, выглядит крайне, если не нарочито наивным, поскольку, естественно, ни о каком «на самом деле» в текстах саг речь идти не может.
Более того, многочисленные употребления лексемы (в основном уже в житийных контекстах, а также для описания прорицаний библейских и античных) демонстрируют ее десемантизацию на уровне самого ирландского архаического нарратива. Король просит друида «сделать предречение» по поводу военного похода или судьбы родившегося ребенка, но, как правило, все это уже выглядит скорее как лишенный внутренней сути ритуал. Вроде встречи Нового года, который все равно наступит, встретим мы его или нет.
И все-таки не следует при этом забывать и об удивительном языковом феномене: в среднеирландский период лексема претерпела метатезу и в форме fáistine приобрела значение «будущее». И в современном ирландском это значение сохраняется и имеет совершенно нейтральную окраску. Иными словами, если для нас «будущее» – это то, что будет, для ирландца «будущее» – это то, что предсказано. А если его не предсказать, наверное, оно и не настанет.
Все рассуждения о роли друидов в древнеирландском обществе, обществе дохристианском, живущем по не совсем понятным не только нам, но и христианскому компилятору языческим законам, невольно заставляют читателя сделать вывод: магия друидов – это что-то совсем не такое уж могущественное, это как бы не так важно. И, наверное, как можно подумать, все это объясняется тем, что дошедшие до нас тексты прошли монастырскую цензуру и власть жрецов уже заранее изображена в них как весьма сомнительная. Это не совсем так.
Да, отчасти друиды изображены как просто сведущие люди, знающие не просто ритуалы, но и глубинно понимающие социальные рычаги. Ср. интересный пример из саги «Изгнание Десси». В ней, напомним, рассказывается о племени десси (видимо – докельтское племя, населявшее остров в ранние времена), которое было изгнано из района исходного проживания и вынуждено скитаться по Ирландии. И как говорится в саге:
И сказали друиды десси, что вовек не найти им пристанища, если не возьмут они на воспитание дочь короля Лейнстера [Предания и мифы 1991: 169].
Данный перевод довольно точен, в оригинале употреблен нейтральный глагол «говорить» в пассиве – as-bertatar a ndruid [Hull 1959: 37] – букв. «говорилось их друидами». Но предречение ли это? Скорее всего, нет. В дальнейшем, как рассказано в саге, десси берут на воспитание королевскую дочь, а затем выдают ее замуж и получают в качестве выкупа невесты землю для проживания. Так что «предречение» предстает скорее как мудрое прогнозирование возможного развития событий с учетом существовавшего брачного права. И никакой магии тут нет.
Но в этом же тексте можно встретить пример совершенно другого типа вмешательства друида в развитие политических событий и межнациональных конфликтов. Как рассказано в саге, племя десси берет на воспитание дочь короля по имени Этне, которая раздает золото и серебро всем, кто племя поддерживает. И все складывается хорошо, пока на сцене не появляется Дил, слепой друид из Осрайге (уже знакомый нам по саге «Битва при Мак Мукрама»), который по некой причине настроен против десси. И вот, чтобы навредить им:
Но раз предсказал десси поражение Дил, сын Уи Крека, слепой друид из Осрайге [Предания и мифы 1991: 169].
После этого племя десси подвергается нападению и оказывается вынужденным искать себе другое пристанище. Контекст употребления лексемы не оставляет сомнения в том, что компилятор связывал акт друидического предречения с последующим поражением, иными словами – предречение оборачивалось, по сути, проклятием. Какой же глагол был употреблен в тексте?
Dil mac Uí Creca o Druim Díl, druid dall di Osraige, is uad terchanad forna Deise co-mmaided forro [Hull 1959: 39] – букв.: «Дил сын Уи Крека из Друм Дила, друид слепой из Осрайге, это им было предсказано десси, что оно погибнет».
Форма tercnad – imperf. 3 sg. от глагола do-airchain (< *to-air-ro-can-), букв. «вперед-рас-певает». То есть, как мы видим, вновь употреблена глагольная основа, обозначающая пение, которое и представало как действие магическое. Но всегда ли это так и последовательно ли данное употребление? Как кажется, не совсем. Приведем в качестве контрпримера фрагмент из саги о смерти уладского короля Конхобара, который умер от горя и потрясения, узнав о распятии Христа (версия С):
Budh dáil mόr la hUlltu a Muigh Muirthuimni. Doluidh iarum Bochrach fili ┐ drái do Loighnibh docum na dála iar toidhicht dό a Laighnibh iar foghluim filidechta. Fiafraiges Concubur scéla Alban ┐ Leatha Mogha dό.
Atá sgél mόr éimh – ol sé. – dorόnadh isin bith thoir.i. crochad rígh neimhi ┐ talman la hIubhdaibh ┐is é rotirchansat fáidhi ┐ dráidhthi [Meyer 1906: 14]
Было большое собрание у уладов в Долине Муртемне. Пришел же Бохран, филид и друид из лагенов на то собрание, пришел от лагенов после обучения поэтическому искусству. Спросил его Конхобар о новостях из Альбы и половины Мога[155].
– Есть у меня великая новость, – сказал тот, – о том, что было сделано в восточном мире, а именно – о распятии царя неба и земли иудеями, и это было предсказано пророками и друидами.
В тексте употреблен тот же глагол «вперед-рас-пели», но совершенно очевидно, что причинно-следственные связи здесь иные. Пророки (какие? библейские? античные? ирландские?) могли лишь предречь распятие Христа, но никак не повлиять на это, важнейшее для христианского мира событие.
Итак, реальный анализ употребления лексем, обозначающих предречение, в древнеирландских текстах демонстрирует скорее отсутствие четкой системы. Отсутствует и определенная зависимость между вербализацией предречения и его реализацией. И это вполне понятно и логично. Креация будущего при помощи Слова друида оказывается объектом аморфным, лишенным четкого денотата, предметом лишь веры, а точнее – суеверия.
В свое время Эмиль Бенвенист предпринял небольшое исследование, посвященное классификации латинских слов, обозначающих ‘предсказание, знамение’. В своем анализе он опирался на этимологию как внутреннюю форму лексемы, позволяющую в той или иной степени провести дифференциацию существовавших в языке слов с данным значением. И, как кажется, ему это скорее удалось. Как, точнее, ему кажется. Как он пишет, «таких слов в латыни много. В этом отношении латынь противостоит греческому, а также другим индоевропейским языкам. В греческом обнаруживается лишь téras ‘божий знак, знамение, чудо’, слово, не имеющее ясной этимологии. В других языках вообще нет сколько-нибудь древнего специального обозначения» [Бенвенист 1995: 388]. Данный вывод на первый взгляд кажется странным. Во-первых, латинские обозначения тоже далеко не всегда поддаются классификации. Во-вторых, и в греческом тоже много слов, обозначающих знамения и предсказания (вспомним оракулов, мантику и проч., см., например, об этом [Faraone, Obbink 1991]), и в других языках их не меньше. Но прочтем еще раз слово «классика»: «нет сколько-нибудь древнего специального обозначения». И вот тут, как мне кажется, он прав. Слова, обозначающие те или иные формы словесной или иной знаковой магии, постоянно возникают в языке, мигрируют внутри семантических полей, обрастают синонимами и устаревают. И поэтому общую ясную и четкую картину словесного описания друидической магии в Древней Ирландии мы составить не можем. Мы лишь приблизились к ней, приблизились в той степени, в какой могли позволить нам это сделать христианские компиляторы.
Глава 10Вместо заключения: всего несколько слов
Исследование мое, безусловно, нельзя считать завершенным. Ответа на вопрос, в чем именно состояла словесная магия друидов Древней Ирландии, конечно, мы так и не получили. Строго говоря, я его перед собой и не ставила, справедливо предполагая, что никакого «как было на самом деле» нет и не может быть. Мне хотелось хотя бы подробно, по мере возможности, проанализировать, как именно изображалась друидическая магия компилятором-христианином. Но и тут, в общем, систематизация данных продемонстрировала скорее лишь их приблизительность и неоднородность. Итак, проделанное исследование можно скорее назвать не завершенным, но прерванным, причем прерванным, как мне кажется, на довольно интересном месте.
Итак, к каким выводам все-таки нам (с читателями, одолевшими всю книгу) удалось прийти? Как представляется, выводов (или скорее – обобщений) может быть сделано четыре.
Первое. В ходе работы в качестве основного метода выявления скрытой семантики текста, описывающего разного рода действия словесной магии, лежал принцип чисто лингвистический. В первую очередь, как мне казалось, было важно выявить и проанализировать собственно лексемы, кодирующие магические действия. Анализ конкретных случаев применения друидами магической силы слова (заклинаний, заговоров, предречений и так далее) показал относительно небольшой набор лексем, котор