– Надо будет – подтянем, – кивнула я, с трудом сдерживая рвущееся наружу раздражение, и тут, к счастью, вошел психолог. – Евгений Михайлович, вы вовремя. – «Иначе я бы сейчас пристукнула этого самоуверенного самца», – добавила я про себя. – Есть какие-то новости?
– Есть, – кивнул он, отодвигая стул и садясь. – Вы были правы, ребенок подвергается насилию, но скорее больше психологическому, хотя рукоприкладство тоже не исключено. Кстати, ожог получен в результате ссоры с отцом. Девочка жарила мясо и сделала что-то не то. Отец взял сковороду и швырнул в нее, масло выплеснулось, попало в лицо, она выскочила из квартиры и спряталась где-то в подъезде, ждала, когда отец снова уйдет на работу. Тут ее соседка и нашла.
Я вдруг увидела выражение лица Анны – минутное торжество в ее глазах сменилось ужасом, она оказалась права в своих подозрениях, но причина этой догадливости до сих пор мешала ей жить.
– То есть формально мы имеем основания для изъятия ребенка из семьи, – заключил психолог. – Девочка очень запугана, при упоминании об отце сжимается в комок, замыкается. Я попросил сестру укол ей сделать успокоительный, надеюсь, никто не возражает?
– Нет, – сказала я. – Спасибо, Евгений Михайлович, оформите, пожалуйста, запись в истории и задержитесь до приезда представителя опеки.
– Конечно. Я буду у себя.
Психолог ушел, а я посмотрела на Мажарова:
– Ну, теперь что скажете?
– Что останусь сегодня дежурить.
– Нет, не останетесь. Я сказала это не для того, чтобы вы тут из себя Рэмбо строили, а для того, чтобы поняли – не каждая ситуация так уж проста, как выглядит в первый момент.
– Вы любите быть во всем правой, да, Аделина Эдуардовна? – не отводя взгляда, спросил он. – Ну, так ваша взяла – я ошибся, должен был сперва с вами обговорить. Все, я признал вину – вы довольны? Но дело-то не в вас, а в девочке, которая живет в кошмаре и теперь нуждается в операции. И если бы можно было все отмотать назад, я поступил бы так же – сперва оказал помощь, а потом уж пошел на доклад к вам. Если вы не можете смириться с таким подходом, то можете предложить мне уволиться.
– А вы всегда сперва говорите, а потом думаете? – спокойно произнесла я, отлично понимая, что эту гневную тираду Мажаров выдал только по единственной причине – пришлось признать свою неправоту, но выглядеть проигравшим все равно не хотелось.
– Может, вы прекратите спорить? – вмешалась Анна, глядя на меня умоляюще. – Давайте лучше подумаем, как помочь Насте.
– Для нее мы сделаем все, что в наших силах, но только после того, как получим разрешение от опеки. Все равно оперировать сейчас нельзя, нужен подготовительный период. Но она останется здесь.
– Какой щедрый жест, – пробормотал Мажаров.
– Ну, каждый помогает тем, чем может, – отозвалась я. – Кто-то, например, видит помощь в том, чтобы кулаками махать.
– Я ничем еще не махал…
– И за это вам огромное спасибо. А теперь, Матвей Иванович, можете быть свободны, ваш рабочий день давно закончился. Извините, что попросила задержаться. Увидимся завтра. Если, конечно, вы решите осчастливить нас своим присутствием.
Мажаров молча встал и вышел из кабинета. Анна проводила его взглядом и, повернувшись ко мне, укоризненно прошептала:
– Ну, зачем ты так? Он ведь помочь хотел…
– Аня, здесь никто не будет нарушать правил, установленных мной. Кого не устраивает – я не держу. Лучше скажи мне – с тобой все в порядке?
Она вздрогнула, сжала на секунду кулаки, потом расслабилась и спокойно сказала:
– Да, уже все прошло.
– Точно? Может, все-таки с Евгением Михайловичем поговоришь?
– Нет, пока не нужно, я справлюсь. Ты не волнуйся, я не сорвусь, не могу тебя подвести. Сегодня просто все как-то сложилось – Инга Иосифовна, эта девочка с ожогом… Ничего, пройдет.
Я хотела задать ей еще вопрос, но у нее зазвонил мобильный, она глянула на дисплей, немного изменилась в лице и нажала кнопку ответа, вставая из-за стола:
– Да, я слушаю.
Мне на секунду показалось, что я раньше слышала мужской голос, зазвучавший из Анькиной трубки, но дверь за поварихой закрылась, и я решила, что ошиблась. Никого из Аниных знакомых я не знала, никого из ее прошлой жизни не видела и не слышала, так что не могло быть никаких совпадений. Я сегодня тоже здорово перенапряглась, и домой придется ехать на такси…
Закончив все формальности с приехавшей наконец представительницей органов опеки и отпустив домой психолога, я уже запирала кабинет, когда вдруг позвонила Оксана:
– Деля, ты дома?
– Нет, я еще в клинике и домой попаду только к ночи, такси не могу вызвать, а машина не завелась.
– О, так я тебя заберу, хочешь? Я с дачи еду, буду у тебя через десять минут.
Это предложение обрадовало меня, как ребенка новогодний подарок – подруга иногда могла вот так осчастливить меня, даже не догадываясь об этом. И взамен я даже готова выслушивать перипетии ее любовной жизни, черт с ней.
Но сегодня, кажется, был совершенно не мой день…
Матвей
Он вышел из кабинета Драгун злой как черт. Хотелось с размаху влепить кулак в стену, до ссадин, до боли в костяшках. Она макнула его носом, как щенка в лужу, и Матвей не смог ничего противопоставить, а фраза про увольнение вообще выглядела глупо, напыщенно и беспомощно.
«Идиот! – ругался он, шагая в ординаторскую, а затем в раздевалку. – Законченный идиот, позер! Она была права – я не подумал о последствиях для клиники, хотя должен был. Но и о пациентке я тоже особенно-то не подумал. Играл в героя! Черт, как стыдно…»
Наскоро переодевшись, Матвей бросил хирургический костюм в специальную корзину у выхода из раздевалки и пошел на стоянку. В машине он на всю громкость включил музыку и направился к выезду с территории клиники. «Надо завтра извиниться, – думал Матвей, ведя машину по хорошо укатанной дороге в сторону города. – Да, прямо с утра зайду и извинюсь, корона-то не свалится. И пора бы уже научиться держать язык за зубами, действительно. Это сегодня Драгун пропустила мое пафосное заявление мимо ушей, а завтра может и согласиться. А уходить я не хочу, мне тут нравится».
Думая так, Матвей не кривил душой – ему действительно нравилась и клиника, и коллектив, и то, как организован здесь рабочий процесс. Да и главврач, если уж честно, сама была великолепным хирургом, а потому требовала ювелирной работы от своих подчиненных. Стандарты в их клинике были высокими, и Аделина первая им соответствовала. Матвей однажды зашел в ее операционную и поразился тонкой технике и отточенности движений. За столом Драгун оказалась так собрана и так точна, словно была не человеком, а автоматом, выполняющим набор необходимых движений и – ничего лишнего. Матвей поймал себя на том, что наблюдает за ее руками и отмечает то, чего не умел сам.
Впереди на обочине голосовала девушка в светлом плаще, и Матвей хотел было притормозить, но увидел ее черные волосы, спадавшие по плечам, вздернутый нос и пухлые губы и прибавил скорости. «Нет, это не могла быть она. Не могла – ей неоткуда взяться. Ее нет. Ее больше нет», – уговаривал он себя. Это действительно не могла быть Вика, хотя бы потому, что та была ниже и немного полнее, никогда не носила обувь без каблуков и не голосовала на обочинах. Но волосы, губы и нос…
– Нет! – ударив по рулю кулаками, взревел Матвей. – Хватит! Хватит ломать мне жизнь!
Он почувствовал, что не может вести машину, нужно было съехать на обочину и отдышаться, иначе поездка могла закончиться аварией – Матвея трясло, руки и ноги не слушались. Так бывало всякий раз, когда он вдруг вспоминал Вику. Аккуратно сбросив скорость, он съехал с трассы, включил «аварийку» и вышел из машины. Уже темнело, поток машин из города был больше, чем встречный, – люди, жившие в пригородных поселках, возвращались с работы. Матвей обошел свою «Ауди», сел, привалившись к колесу, так, что его не видно было с дороги, и закрыл глаза. «Когда я избавлюсь от этого? Ведь мне казалось, что после сожженных фотографий стало легче. Может, пора к психиатру? А что? В клинике хороший специалист, без его консультации Драгун запрещает платных пациентов на стол брать. Он при мне как-то отговорил деваху в буквальном смысле отстригать собственный нос, а та пришла решительно настроенной. Может, и мне бы пара бесед не помешала? Нет, только не на работе, это исключено. Не хватало еще… Чего не хватало? Неужели я боюсь, что Драгун узнает? А я сам стал бы держать врача с психологическими проблемами? Ну, вот то-то…»
Жутко хотелось курить, но Матвей уже полгода не прикасался к сигаретам и снова погружаться в пучину табачной зависимости боялся. Расставаясь с пагубной привычкой, он вынужденно набрал пару лишних килограммов, так как заменял сигареты ирисками или карамельками, а на ночь пил чай с булками, которые покупал в кондитерской рядом с домом. Сладкое отвлекало от мыслей о курении, и Матвею удалось справиться с собой и расстаться с сигаретами. Теперь же от мысли о них внутри все заболело. «Хоть одну затяжку бы», – с тоской думал Мажаров, прекрасно зная, что «стрелять» не станет, а ближайший магазин расположен как раз на таком расстоянии, проехав которое он уже успеет уговорить себя не ломать то, что возводилось так тяжело.
Он просидел так около получаса, пока не почувствовал, что болезненная дрожь прошла и можно снова садиться за руль. «Как же она меня подкосила, даже подумать не мог. – Матвей вглядывался в убегавшую под колеса дорогу, но отогнать от себя мысли о Вике пока не получалось. – И ведь после этих отношений я ни с кем больше всерьез не встречался. Почему у меня никак не получается, как у всех? Вот чтобы найти женщину, семью с ней создать, чтобы дом, дети, выходные на природе? Чтобы было к кому с работы торопиться?»
Эти мысли посещали Матвея в последнее время все чаще. Возможно, это мать с ее постоянными намеками на то, что у подруг давно бегают внуки, а возможно – пустая холостяцкая квартира, в которой он сам как мог наводил порядок и уют. Или – возраст. Все чаще хотелось открыть дверь и услышать чей-то голос, смех, почувствовать, что его здесь ждут. Работа уже не заменяла всего в жизни, и это ощущение тотального одиночества угнетало Матвея. Он старался брать больше дежурств, но в этой клинике все было четко расписано и регламентировано, лишнего не получалось. Брать дежурства где-то на стороне Матвей считал не очень этичным по отношению к новым коллегам, да и в деньгах он не нуждался, зарплата была более чем достойная. Но куда использовать свободное время, когда ты один? Раз