Все туристы сидели на своих местах, держа руки за спиной. Послышались грубые шаги кованых сапог на палубе. Люк резко открылся, ослепив светом людей, сидевших прямо под ним. В световом проеме возникло недовольное лицо главаря банды.
— Что вы визжите? Я еще никого не прирезал.
— Тут дым! — громко и уверенно сказала Ева.
— Где? — спокойно нагнулся бандит, всматриваясь в темноту трюма. Он ничего не боялся: знал, что люди обезоружены, связаны и находятся внизу без лестницы. Поэтому вел себя нагло и уверенно. Сильнейший удар ботинками сорок третьего размера в лицо — это было последнее, что он почувствовал. Дима, изогнувшись, все-таки смог нанести удар неожиданно, так как оставался в тени при открывании люка. Главарь банды схватился за лицо и, оглушенный, ничего не понимающий, повалился вниз, в трюм.
— Один есть, свяжите его, будет много крови, у него сломан нос.
Дмитрий выждал еще несколько секунд и, подтянувшись на руках, влез в раскрытый люк. На палубе никого не оказалось.
— Дима, у него есть обрез. Возьми! — сказали ему снизу люди, у которых забрезжила надежда на освобождение.
— Нет, оружие не возьму, чтобы не было соблазна пустить его в ход, чтобы не убить кого-нибудь случайно, ненароком. Я закрою вас, друзья, чтобы раньше времени не привлечь внимание к неполадкам в хозяйстве, — тихо ответил Дима, склоняясь вниз, темные волосы закрывали половину его бледного лица.
— Удачи тебе! — крикнула ему Ева, сжав кулачки.
— Она ему понадобится, — фыркнул Глеб.
Дима аккуратно закрыл крышку люка, погружая пленников в полумрак и неизвестность.
— Сейчас этого хлыща убьют, а вас всех изобьют, — буркнул Глеб.
— Типун тебе на язык! — крикнула Кристина.
— А что вы беспокоитесь? Вы же остались связанным, вас никто не тронет, вы — примерный пленник, — с усмешкой заметила Зоя.
— Я уверена, что у Димы все получится, — держала за брата пальцы Ева, — одного он уже завалил.
Все с неприязнью посмотрели на связанного, все еще находящегося без сознания «пирата» с кляпом во рту. Вместо лица у него была кровавая маска.
Дима крадущейся походкой пробирался по палубе к капитанской рубке. Там он заметил одного бандита, двое других прохаживались на носу шхуны, не выпуская оружия из рук. Дима прислонился спиной к холодному металлу и попросил у бога только одного: чтобы каждый преступник появлялся перед ним поодиночке. Бог его не услышал, и оба бандита вышли на него с двух сторон. Сотую долю секунды на их лицах отражалось изумление. Этого времени хватило на то, чтобы Дима дернул одного из них за обрез и им же что есть силы ударил преступника в солнечное сплетение, рискуя погибнуть в том случае, если бы тот успел нажать на курок и разрядить всю обойму ему в грудь. Другой преступник сориентировался достаточно быстро, он выстрелил в Диму, но тот успел упасть на палубу и в накате приблизиться к стрелявшему бандюге, стукнув его ногами в болевое место. Второй удар локтем пришелся на шею уже падающего преступника. А пули, выпущенные из его обреза, попали в ногу напарника. Последний взревел от боли. Обезвредить третьего пирата, находящегося в рубке без оружия, Диме уже не составило труда.
Люди, оставшиеся в трюме, слышали выстрелы и испуганно молчали.
— Ну, вот и конец вашему герою, — процедил сквозь зубы Глеб.
Гнетущая тишина становилась все невыносимее, когда вдруг открылся люк и в проеме показалось веселое лицо Дмитрия.
— Ну что? Не успели соскучиться? Докладываю: преступники обезврежены, но вот судно идет неизвестно каким курсом, в этом я ничего не смыслю.
Дима спустил им лестницу.
— Вылезайте! Помогите выбраться раненым.
Люди, не верившие в свое счастье, начали карабкаться на поверхность палубы, щурясь на яркое солнце, словно кроты. Девушки и женщины подходили к спасителю и благодарили его со слезами радости на глазах. Мужчины пожимали ему руку, а Ева со всего маха кинулась ему на шею, чуть не сбив с ног.
— Димка! Жив!! Как же я за тебя переживала!
Дима обнял сестру.
— Вот, стоило мне рискнуть жизнью, как ты меня оценила!
— Ну, ты и стилист, мать твою! — выругалась Ева, сама от себя не ожидая такого сквернословия. — Как же тебе удалось все это совершить?
— Я же обещал тебе вернуть твои сережки. А слово стараюсь держать всегда.
— Ты хочешь сказать, что все это из-за моих сережек?
Капитан шхуны направился в рубку и приступил к исполнению своих служебных обязанностей, позвонил на берег в службу спасения, береговую охрану, полицию и медикам. Оглушенных, полностью выведенных из строя преступников связали и спустили в трюм, то есть произошел своеобразный обмен местами. Из трюма раздавались истошные вопли Глеба, все еще связанного.
— Выпустите меня отсюда! Развяжите меня!
На что Зоя ответила ему, свесившись вниз и сплевывая в трюм, как в гадючник:
— Вот сейчас эти нелюди придут в себя, ты им и объяснишь, что в перевороте не замешан и все это время оставался связанным. Ты же этого хотел?
— Помогите мне! Выпустите меня отсюда!
Дима засмеялся, спустился вниз и собственноручно развязал Глеба, пнув одного из налетчиков ногой, так как тот стал приходить в себя.
— Не зли меня! — прошептал он, пристально глядя в бегающие глазки Глеба. — Предупреждать больше не буду, я просто тебя убью.
Глеб молча проглотил грозное предупреждение. Он и сам не мог представить, как этот с виду хрупкий паренек обезвредил четырех вооруженных налетчиков и вытащил людей из сырого трюма.
Раненного в ногу бандита Ева перевязала, и его также спустили вниз к сотоварищам. Дима купался в лучах славы, окруженный женским вниманием. Они восторгались своим новым героем. Глеб оказался безвозвратно забыт, унижен и растоптан, и к тому же теперь женщины кидали на него уничижительные взгляды. Мало того, что накачал себе мышечную массу, а душонку оставил заячью. Он, мнивший себя самым сильным и крутым, не только не помог Диме в операции по спасению людей, но еще и покалечил тому руку. Кристина даже не подошла к Глебу, она не отводила влюбленных глаз от нового героя и мялась, вертясь поблизости. Ева не сдавала позиций и не отходила от своего брата, накрепко прицепившись к нему.
— Ты мне расскажешь все, — пригрозила она ему пальцем.
— О чем?
— О практике стилиста, которая помогла тебе обезвредить банду.
Дима рассмеялся. Ева только сейчас увидела у него на брюках кровь.
— Ты ранен?
— Это не моя кровь.
— Дима, ты много расспрашивал меня о моей жизни и ничего не говорил о себе.
— Все очень просто. Мама хотела сделать из меня музыканта и поэтому водила в музыкальную школу учить играть на скрипке. Я слыл прилежным учеником, у меня абсолютный слух, и мне пророчили музыкальное будущее. Я уже видел себя на сцене впереди симфонического оркестра, такая у меня была мечта.
— Так ты еще и на скрипке играешь? — спросила Ева.
— И на фортепиано, и на гитаре. Когда-нибудь сыграю и для тебя…
— Почему ты не стал музыкантом? Мне кажется, что у тебя сильный характер и ты добиваешься всего, чего хочешь.
— Мечта оборвалась в подворотне старого двора, когда я поздним вечером возвращался из музыкальной школы. Трое подростков избили меня и переломали мне пальцы скрипкой… — Лицо Димы дернулось, видимо, даже годы не смогли притупить его боль.
— Какой ужас… — крепче обняла его Ева.
— Самое интересное, что в тот момент я совсем не чувствовал боли, валяясь в снегу с перебитыми, отмороженными костяшками пальцев… Мне было безумно жаль скрипку, которая являлась для меня одушевленным предметом. С тех пор я потерял чувствительность кистей рук и фактически не чувствую боли.
«Понятно, почему Дима так спокойно сидел, когда этот, с позволения сказать, инструктор, разбивал ему кисть», — промелькнула мысль у Евы.
— Я вообще рос смазливым, хилым мальчиком. После серии восстанавливающих операций на кистях рук я, к удивлению многих врачей, стал снова играть, но вернуть былую подвижность моим пальцам, конечно, оказалось невозможно. Моей маме объяснили, что рядовой музыкант из меня получится вполне, а вот виртуоз — никогда. Такой поворот событий нас не устраивал. Мы с мамой были максималистами: или все, или ничего. Тогда она привела меня в школу восточных единоборств, где меня благополучно тренировали долгие пятнадцать лет. Я достиг в спорте всего, чего хотел, дальше надо было или уходить на тренерскую работу, или уходить из спорта. Я ушел…
— Небось кирпичики ломал? — поинтересовалась Ева.
— А как же! Мне было легче, чем другим ребятам, с моей пониженной восприимчивостью к боли в руках. Я мог наносить страшные удары. Спорт сильно изменил меня, но творческое начало взяло верх, и я оказался в художественном вузе. Остальное ты знаешь, — отвечал Дима, подставляя свое лицо солнечным лучам.
— Одного не понимаю, почему ты, обладая таким потенциалом, дал покалечить свою руку Глебу? Да ты же мог его уничтожить!
— Вот поэтому и не тронул… я не агрессивный, — подмигнул он сестре.
— А почему ты не взял с собой оружие? С ним было бы намного легче. Да еще эти твои странные фразы о том, что ты не хотел бы кого-нибудь убить.
— Да ты все замечаешь! — удивился Дмитрий. — Оружие я не взял, потому что владею техникой изъятия оружия у любого человека в принципе и, честно говоря, не хотел бы никого пристрелить! Хватит уже… Не смотри на меня так. Один раз влез в драку, их было много. Я не рассчитал. И один из парней так и не оправился от моего удара. Меня не судили, полностью подтвердилось мое право на самооборону, но с тех пор живу с грехом на душе. Я воспользовался этим правом, но я не смел убивать других людей.
— Ты убил преступника! — возразила Ева.
— Останься этот парень жить, у него бы был шанс исправить собственные ошибки и изменить свою жизненную позицию, а я отобрал у него этот шанс, как когда-то отобрали у меня шанс стать музыкантом. Тогда я ушел из спорта…
— Тебя это мучает? — участливо спросила Ева.