– Идём! Пора идти. Хочешь, я тебя поведу?
Он взял её за руку; она молча встала и пошла за ним. В темноте никто не видел, как они пошли. Но когда вёл он её на тропу к Переправе, серый свет восходящей луны упал на землю, и Ниниэль спросила:
– Разве сюда надо идти?
Брандир ответил, что знает лишь один путь – бежать от Глаурунга и скрыться в глуши. Но сказала Ниниэль:
– Чёрный Меч был мне любимым и мужем. У меня одна дорога – искать его. О чём ещё ты мог думать?
И она вырвалась и побежала вперёд. Добежав до Переправы через Тейглин, она увидела в белом лунном свете холм Хауд-эн-Эллет, и охватил её вдруг такой страх, что она повернулась, сбросила плащ и побежала вдоль реки к югу, а белое платье её словно светилось под луной.
Брандир заспешил за ней, хотел преградить ей путь, но не успел, и добежала она до разгрома, учинённого умирающим драконом над берегом Кабед-эн-Арас. Дракона она увидела, но не обратила на него внимания, ибо рядом лежал человек. Бросилась она к Турамбару, стала звать по имени, но не отвечал он. Увидев обожжённую руку, омыла она её слезами, перевязала лоскутом, оторванным от платья, и снова звала его, целовала и просила проснуться. Тут в последний раз шевельнулся перед смертью Глаурунг и на последнем дыхании заговорил, сказав:
– Вот и встретились мы перед смертью, Ниэнор, дочь Хурина. Радуйся – я дарю тебе встречу с братом. Узнай же его: убийцу в ночи, подлого во вражде, ненадёжного в дружбе, проклятие своего рода, зло для приютивших его! Вот он – Турин, сын Хурина. Но самое страшное его злодеяние ты носишь в себе.
Тут сдох Глаурунг, и зловредные чары, которыми он её околдовывал, развеялись. Вспомнила она всю свою жизнь, взглянула на Турина и воскликнула:
– Прощай, Дважды Любимый! A Túrin Turambar turun ambartanen:[17] Хозяин Судьбы, Судьбой сражённый! Какое счастье – умереть!
Подоспевший к краю пожарища Брандир всё слышал и кинулся к ней. Но она в ужасе и отчаянии отбежала от него к обрыву Кабед-эн-Арас, бросилась в бурную реку и пропала в волнах.
Глянул Брандир вниз с обрыва и отшатнулся в страхе. Жить ему не хотелось, но искать смерти в ревущей воде не решился он. С тех пор люди не ходили на Кабед-эн-Арас, и звери и птицы избегали его, и деревья на нём не росли. Назвали то место Кабед Наэрамарт, что значит Обрыв Страшной Судьбы.
Брандир пошёл назад, к Нэн Гириту, рассказать обо всём людям, и, встретив по пути Дорласа, убил его. Так в первый и последний раз пролил он кровь. Когда подошёл он к Нэн Гириту, люди закричали:
– Ты её видел? Ниниэль ушла!
И ответил он:
– Ниниэль ушла навсегда. Дракон мёртв, и Турамбар мёртв. И это добрые вести.
Люди зароптали, говоря, что он сошёл с ума, но сказал Брандир:
– Услышьте все, что я скажу! Ниниэль Любимая тоже мертва. Она бросилась в Тейглин, не желая жить, ибо узнала, что до того, как потеряла память, была она Ниэнор, дочь Хурина из Дор-Ломина, а Турамбар – её брат, Турин, сын Хурина.
Люди заплакали, и тут перед ними явился сам Турамбар. Когда дракон сдох, чары и с него спали, и погрузился он в глубокий сон, ибо обессилел. Холод ночи и твёрдая сталь рукояти Гуртханга под боком разбудили его, он проснулся и очень был удивлён, что кто-то перевязал ему руку, но оставил лежать на земле. Стал он звать, но никто не ответил, и тогда пошёл он искать помощи, ибо был слаб и болен.
Люди отшатнулись от него, приняв за неуспокоившегося призрака, но он сказал:
– Не бойтесь, а радуйтесь! Я жив, а дракон мёртв. Почему вы меня не послушали, зачем шли на гибель? Где Ниниэль? Я хочу её видеть. Вы, конечно, оставили её дома?
Тогда Брандир сказал ему, что нет, не оставили, и что Ниниэль погибла. Но жена Дорласа закричала:
– Нет, вождь, он не то говорит, он сошёл с ума: пришёл и сказал, что ты мёртв и что это добрая весть, а ты жив!
Турамбар вскипел, думая, что Брандир говорит и действует из ревности к нему и замыслил зло против него и Ниниэль. Гневно заговорил он с Брандиром и оскорбил его, назвав Хромцом. Тогда Брандир рассказал ему всё, что сам слышал, назвал Ниниэль, дочерью Хурина Ниэнор и выкрикнул в лицо Турамбара последние слова Глаурунга о том, что он – проклятие своего рода и зло для приютивших его.
Страшно разъярился Турамбар, ибо услышал в этих словах поступь настигающего рока. Обвинил он Брандира в том, что тот увёл Ниниэль на смерть и теперь с удовольствием повторяет ложь Глаурунга, если не сам всё придумал. Проклял он Брандира и, обезумев, убил его, а сам бежал в леса. Когда через некоторое время безумие прошло, пришёл он на холм Хауд-эн-Эллет, сел и стал думать о своих деяниях, со слезами призывая дух Финдуилас помочь ему и дать совет. Ибо не знал он, что хуже: возвращаться в Дориат в поисках родных или забыть о них навсегда и искать смерти в бою.
Он ещё сидел на холме, когда подошёл Маблунг, спеша к Переправе через Тейглин с отрядом Серых эльфов. Маблунг узнал Турина, окликнул его и был рад видеть его живым, ибо прослышал, что Глаурунг собирается напасть на Бретиль, и что теперь там живёт Чёрный Меч Нарготронда. Шёл он к Турину с предупреждением и помощью. Но сказал Турин:
– Ты опоздал. Дракон сдох.
Удивились эльфы и стали восхвалять его, но он, не слушая похвал, сказал:
– Прошу только об одном: расскажите о моих близких, ибо в Дор-Ломине я узнал, что они ушли в Бережённое королевство.
Маблунг смутился, но пришлось ему всё же сказать Турину, как пропала Морвена, и как Ниэнор, поражённая чарами немого забытья, бежала от них с границы Дориата на север. Тут, наконец, понял Турин, что злой рок настиг его, что сбылись слова Глаурунга и убил он Брандира без вины. Расхохотался он, как безумный, и воскликнул:
– Воистину горек и этот подвиг!
А Маблунгу сказал возвращаться в Дориат, и проклял ту страну, и закричал:
– Будь проклят и твой приход! Только его не хватало. Теперь пусть наступит ночь!
И бросился он бежать прочь быстрее ветра, а эльфы удивились, не понимая, какое безумие охватило его, и поспешили за ним. Турин намного опередил их, добежал до обрыва Кабед-эн-Арас, услышал рёв вод и увидел, что с деревьев там опали последние листья, будто пришла зима. Обнажил он меч, единственное, что осталось у него в жизни, и сказал:
– Слушай, Гуртханг! Ты не знаешь над собой иной власти, чем воля руки, поднявшей тебя. Никакой крови ты не боишься. Возьмёшь ли ты жизнь Турина Турамбара, убьёшь ли меня быстро?
И раздался в ответ из лезвия холодный голос:
– Да, я с радостью напьюсь твоей крови, чтобы забыть кровь Белега, владевшего мной, и кровь Брандира, безвинно убитых. Я убью тебя быстро.
Тогда воткнул Турин меч рукоятью в землю, бросился на остриё, и чёрный клинок Гуртханга взял его жизнь. Подошёл Маблунг с эльфами, увидел тушу мёртвого Глаурунга и тело Турина и опечалился. Когда же подошли к ним люди из Бретиля, узнали эльфы причину безумия и смерти Турина и поразились, а Маблунг с горечью произнёс:
– Меня тоже вовлекла в свои сети роковая судьба детей Хурина. Это я своими вестями убил того, кого любил.
Подняли они Турина и увидели, что Гуртханг сломался пополам. Эльфы и люди разложили огромный костёр и сожгли дракона в пепел, а над Турином насыпали высокий курган, похоронив вместе с воином обломки меча Гуртханга. Когда всё было кончено, спели эльфы Плач по Детям Хурина, поставили на верхушке кургана большой серый камень и вырезали на нём рунами Дориата:
ТУРИН ТУРАМБАР ДАГНИР ГЛАУРУНГА,
а ниже написали:
НИЭНОР НИНИЭЛЬ.
Но не было Ниниэль под курганом, и никто так и не узнал, куда унесли её холодные воды Тейглина.
Глава 22О гибели Дориата
Так кончился рассказ о Турине Турамбаре. Но Моргот не спал и не отдыхал в творении зла, и счёты с Домом Хадора ещё не свёл окончательно. Неутолима была его зловредность, хотя с Хурина он глаз не спускал, а обезумевшая Морвена скиталась в глухомани неведомо где.
Несчастный Хурин! Всё, что знал Моргот о действии своих козней, узнавал и он, только ложь мешалась с правдой, а всё доброе скрывалось или искажалось. Так Моргот представлял в чёрном свете всё, что делали Тингол и Мелиана, ибо ненавидел и боялся их. Когда же решил он, что время приспело, то освободил Хурина, разрешил ему идти, куда тот хочет, и дал при этом понять, что жалеет окончательно поражённого врага. И опять лгал Моргот, ибо цель его была такова, чтобы Хурин, прежде чем умереть, ещё послужил Врагу орудием ненависти его к людям и эльфам.
Хурин знал, что Врагу жалость неведома, и мало верил его словам, но горько ему было, когда, получив свободу, уходил он в мир. Прошёл год со дня смерти сына его Турина. Двадцать восемь лет провёл он в плену в Ангбанде, и вид его был мрачен. Длинные волосы и борода у него побелели, но шёл он прямо, опираясь на большую чёрную палку, и меч был у пояса. Когда вошёл он в Хифлум, вожди востокан получили весть, что лучшие полководцы Врага ведут через пески Анфауглита чёрных воинов Ангбанда, и с ними идёт старый вождь, который у них в большом почёте. Поэтому они не тронули Хурина, а дали ему свободно пройти по северным землям. В этом они поступили мудро, ибо его собственный народ отвернулся от него, все ведь думали, что он вышел из Ангбанда почётным союзником Моргота.
Свобода лишь добавила горечи в сердце Хурина, и он ушёл из Хифлума в горы. Завидев издали пики Криссаэгрим, вздымавшиеся выше облаков, он вспомнил о Тургоне и пожелал снова разыскать Сокровенное королевство Гондолин. Спустился он с гор Эред Ветрин, не зная, что твари Моргота следят за каждым его шагом, перешёл брод Бритиах, пересёк Димбар и оказался у тёмных подножий Экориата. Там было холодно и пустынно, и стоял он, почти потеряв надежду, у смолкшего камнепада под крутой стеной: это было всё, что осталось от прежнего Спасительного Пути. Обрушенные скалы перегородили Сухую Реку и похоронили под собой арку ворот. Поднял Хурин взгляд в серое небо, надеясь увидеть орлов, как в давние дни своей юности, но различил лишь тени и лохмотья облаков, гонимые ветром с востока, и недоступные вершины в клубах туч, и услышал, как ветер свистит в камнях.