«Настали черные дни, и не на что надеяться людям, ибо Верных слишком мало. Потому намерен я испытать то средство, к коему прибег встарь предок наш Эарендиль, и направить корабль на Запад, невзирая на запрет, и воззвать к Валар, и, буде на то их воля, к самому Манвэ, и умолять его о помощи, пока еще не все потеряно».
«Ужели ты предашь короля? — молвил Элендиль. — Сам знаешь, обвиняют нас в том, будто изменники мы и доносчики, хотя до нынешнего дня в обвинениях этих не было ни слова правды».
«Если бы полагал я, что у Манвэ есть нужда в таком вестнике, — отвечал Амандиль, — я бы предал короля. Ибо одному лишь надлежит хранить верность, и нарушившему обет не может быть оправдания. Но молить я стану о милости к людям и об избавлении их от Лжеца Саурона, ибо остались еще Верные, пусть и немного их. Что до Запрета, на себя приму я кару, дабы не было вины на всем моем народе».
«Но как думаешь ты, отец, что за участь постигнет родню твою, оставшуюся на острове, когда прознают о твоем деянии?»
«О нем не должно прознать, — молвил Амандиль. — Втайне подготовлю я отъезд свой, и курс возьму на восток: каждый день отплывают туда корабли от наших гаваней; после же, если позволят ветра и удача, я обогну остров с севера или с юга и возвращусь на запад искать свою судьбу, а найду ли — кто знает? Но что до тебя и родни нашей, сын, совет мой вам таков: приготовьте для себя другие корабли, поднимите на борт все то, с чем не в силах расстаться сердца ваши; когда же все будет сделано, поставьте корабли на якоре в Роменне и распустите слухи, будто намереваетесь, выждав подходящего часа, последовать за мною на восток. Венценосный наш родич ныне не так дорожит Амандилем, чтобы стал слишком уж горевать о нашем отъезде — на год ли, или навсегда. Но пусть не знают о том, что берешь ты с собою многих, иначе встревожится король: он замышляет войну, для которой понадобятся ему все силы, что он только сможет собрать. Разыщи тех Верных, что известны своей преданностью и по сей день: пусть втайне присоединятся к тебе, если готовы уплыть с тобою и разделить твой замысел».
«В чем же должен состоять этот замысел?» — вопросил Элендиль.
«Вам надлежит не вмешиваться в войну — но наблюдать и ждать, — отвечал Амандиль. — Ничего более не могу я сказать тебе до возвращения. Однако похоже на то, что придется тебе бежать с Земли Звезды, и звезда не укажет тебе путь, ибо земля эта осквернена. Тогда утратишь ты все, чем дорожил до сих пор, и еще при жизни ощутишь на губах привкус смерти — и станешь искать прибежища в чужих краях, словно изгнанник. На востоке, на западе ли — о том известно лишь Валар».
И Амандиль распрощался со всеми своими домочадцами, точно идущий на смерть. «Ибо, — молвил он, — вполне может статься, что не увидите вы меня более, и не явлю я вам знамения, подобного тому, что явил встарь Эарендиль. Но будьте наготове, ибо привычный вам мир — в преддверии гибели».
Говорится, что под покровом ночи Амандиль вышел в море на маленькой ладье и направил ее сперва на восток, а затем, обойдя остров кругом, уплыл на запад. И взял он с собою троих дорогих его сердцу слуг; и более ничего не слышали о них в этом мире — не было ни послания, ни знака; легенды и догадки молчат об их судьбе. Не суждено было посланнику спасти людей во второй раз; да и что могло искупить измену Нуменора?
Элендиль же сделал все как велел отец: корабли его стояли на якоре близ восточного побережья, и Верные разместили на борту своих жен и детей, и сокровища, переходящие от отца к сыну, и немало прочего добра. Много было там дивных и прекрасных творений, созданных нуменорцами в пору их мудрости: кубки и драгоценные камни, и скрижали знания, записанные алыми и черными буквами. Были там и Семь Камней, подаренных эльдар; а на корабле Исильдура бережно разместили юное деревце, саженец Прекрасного Нимлота. Так Элендиль пребывал наготове и не вмешивался в роковые события тех дней, и все ждал знака — а знака не было. Тогда отправился он втайне к западным берегам и долго вглядывался там в морскую даль, охваченный тоской и отчаянием — ибо нежно любил он отца. Но ничего не мог он различить, кроме грозного флота Ар-Фаразона, возводимого в западных гаванях.
В былые времена погода на острове Нуменор всегда была на пользу и радость людям: дождь шел в должное время и всегда ровно столько, сколько нужно; солнце светило то ярче, то слабее; с моря веяли ветра. Когда же ветер дул с Запада, многим казалось, будто в воздухе разливается благоухание, неуловимое и сладкое, и тревожит душу — словно аромат цветов, что цветут вечно на неувядаемых лугах — цветов, для которых нет названий в земле смертных. Теперь же все изменилось: небо потемнело, то и дело налетали грозы с дождем и градом, свирепствовали ураганы. Часто случалось так, что нуменорский корабль шел ко дну и не возвращался в гавань — о подобных бедствиях люди не слыхивали с тех самых пор, как на небе засияла Звезда. А вечерами с запада надвигалось порою огромное облако, принявшее очертания орла с крыльями, распростертыми на юг и на север; медленно поднималось оно над горизонтом, заслоняя гаснущее солнце, и тогда непроглядная ночь укрывала Нуменор. На крыльях орлов порою вспыхивали молнии, а между морем и облаком эхом отдавались раскаты грома.
И устрашились люди. «Глядите — это Орлы Владык Запада! — восклицали они. — Орлы Манвэ летят на Нуменор!» И люди падали ниц. Тогда немногими на краткий срок овладевало раскаяние, другие же ожесточались сердцем и потрясали кулаками, грозя небесам. «Владыки Запада замыслили зло против нас, — говорили они. — Первый удар наносят Валар. Теперь наш черед!» Сам король повторял эти слова, однако подсказаны они были Сауроном.
И вот молнии засверкали с удвоенной силой, поражая людей на холмах и в полях, и на улицах города, и огненный смерч ударил в купол Храма и рассек его надвое, и пламя увенчало сверкающий свод. Но сам Храм выдержал и не рухнул; Саурон же стоял на вершине его, бросая вызов буре, и молнии не причинили ему вреда; с того самого часа люди объявили его богом и преклонились перед его волей. Потому, когда явлено было последнее знамение, нуменорцы не вняли ему. Ибо затряслась земля у них под ногами, и подземный гул, точно стон, смешался с ревом моря, и дым заклубился над вершиной Менельтармы. Но тем более торопился Ар-Фаразон вооружить свое воинство.
В ту пору на море к западу от острова пала тень нуменорского флота; словно архипелаг из тысячи островов, воздвигся он над водою: мачты кораблей казались лесом на горном склоне, паруса вздымались словно нависшая туча, а знамена были черные и золотые. Все делалось по слову Ар-Фаразона, Саурон же уединился во внутреннем приделе Храма, и люди доставляли ему все новые жертвы для сожжения.
И вот на закате дня взмыли ввысь Орлы Владык Запада, исполненные грозной мощи: надвигались они развернутым строем, конец которого терялся вдали; чем ближе подлетали они, тем шире распахивались их крылья, затмевавшие небо. На Западе позади них вставало алое пламя, багровые отблески играли на крыльях орлов, словно отсвет великого гнева, и весь Нуменор озарен был словно огнями затухающих пожаров. И глядели люди друг на друга, и казалось им, что лица багровы от ярости.
Тогда Ар-Фаразон, укрепившись сердцем, поднялся на палубу своего грозного корабля, что назывался «Алкарондас», «Морская крепость». Многими веслами оснащен он был, много мачт, черных с позолотой, поднималось к небу, а на палубе возвышался трон Ар-Фаразона. И вот король облачился в доспехи и возложил корону на чело свое, и приказал развернуть знамя, и дал сигнал поднимать якоря; и в этот час нуменорские трубы заглушили гром.
Так флот Нуменора двинулся к грозному Западу; ветер почти стих, но на кораблях было много весел и много сильных рабов, что гребли изо всех сил, подгоняемые ударами плети. Солнце село, и наступило безмолвие. Тьма окутала землю, недвижна была морская гладь; мир замер в ожидании того, чему суждено было сбыться. Оставшиеся в гаванях провожали взглядом медленно удаляющиеся корабли: погасли огни, и ночь поглотила их; утром же все они исчезли. Ибо с востока налетел ветер и унес их прочь: так нарушен был Запрет Валар, и корабли людей вступили в недоступные воды; так нуменорцы пошли войной на Бессмертных, чтобы силой отнять у них жизнь вечную в пределах Кругов Мира.
И вот корабли Ар-Фаразона явились из безбрежных океанских просторов и окружили Аваллонэ и весь остров Эрессеа; и опечалились эльдар, ибо свет заходящего солнца застлала туча нуменорского флота. Ар-Фаразон же наконец приблизился к самому Аману, Благословенному Королевству, к берегам Валинора; но по-прежнему ничего не нарушало тишины, и судьба мира висела на волоске. Ибо в итоге Ар-Фаразон дрогнул и уже готов был повернуть вспять. Дурные предчувствия овладели им, когда взглянул король на безмолвные берега и увидел сияющую скалу Таникветиль — белее, чем снег, холоднее, чем смерть, немую, неизменную и грозную, словно отблеск света Илуватара. Но гордыня владела Ар-Фаразоном; и вот сошел он с корабля и ступил на берег, объявляя эту землю своею, если никто не явится биться за нее. И воинство нуменорцев встало боевым лагерем вокруг холма Туна; эльдар же загодя бежали из города.
Тогда Манвэ, стоя на Горе, воззвал к Илуватару, и в тот час Валар сложили с себя власть над Ардой. Но Илуватар явил свое могущество и изменил природу мира; бездонная пропасть разверзлась в море между Нуменором и Бессмертными землями; воды потоком устремились туда, грохот и дым от гигантских водоворотов поднялся до небес, и содрогнулся мир. Все корабли нуменорцев увлекло в пропасть, и потонули они, и бездна навеки поглотила их. Король же Ар-Фаразон и смертные воины, ступившие на землю Амана, погребены были под обломками скал; говорится, будто так и лежать им в каменном склепе Пещер Тех, кто Забыт — вплоть до Последней Битвы и Судного Дня.
Но земля Аман и эльфийский остров Эрессеа были изъяты из мира и навеки перенесены за пределы досягаемости людей. А Нуменор Королей, Эленна Звезды Эарендиля, Андор, Дарованная Земля, был уничтожен до основания. Ибо остров находился у восточного края великого разлома, и сместилось его основание, и обрушился он, и погрузился в пучину, и погиб. И нет теперь на Земле такого места, где бы сохранилась память о былых времен