Но Лютиэн услыхала его голос и пропела песню еще большей силы. Завыли волки, и остров содрогнулся. Саурон стоял в башне, погруженный в свои черные думы, но, заслышав голос ее, усмехнулся, ибо знал, что это дочь Мелиан. Слава о красоте и дивном пении Лютиэн давно уже вышла за пределы Дориата. Решил Саурон захватить ее в плен и отдать Морготу, ибо награда была бы щедра.
И вот он послал на мост волка, но Хуан бесшумно и быстро убил его. Одного за другим посылал волков Саурон, и одного за другим душил их Хуан. Тогда Саурон выслал Дра́углуина, страшного зверя, закосневшего во зле, вождя и повелителя всех волколаков Ангбанда. Он был могуч, и долго длилась жестокая схватка меж Хуаном и Драуглуином. Наконец Драуглуин вырвался и, прибежав в башню, издох у ног Саурона, но, издыхая, прохрипел своему господину: «Хуан здесь!» Саурону, как и многим, было ведомо, какая судьба предназначена псу из Валинора, и пришло ему на мысль самому исполнить предсказание. Тогда принял он облик волколака, сильнее всех, что когда-либо существовали в мире, и сам вышел на мост.
Так велик был ужас от его приближения, что Хуан метнулся прочь. Тогда Саурон прыгнул на Лютиэн, и от мерзкого дыхания и злобы, горящей в его глазах, она лишилась чувств. Но, падая, она развернула перед его глазами свой черный плащ, и Саурон, еще в прыжке, замешкался, ощутив мимолетную дремоту. И тогда Хуан прыгнул. Так началась схватка Хуана с Волком-Сауроном, и вой вперемежку с лаем отдавался эхом в горах; и стражи на склонах Эред-Ветрин, на другой стороне долины, услышали эти звуки и пришли в смятение.
Но ни чары, ни заклятия, ни клык, ни яд, ни искусность демона, ни сила зверя не могли одолеть Хуана из Валинора: он вцепился в горло врага и поверг его наземь. Начал тогда Саурон менять облик, из волка став змеей, а потом приняв свой обычный вид, но не мог избавиться от хватки Хуана иначе, как только покинув совершенно свое тело. Едва его отвратительный дух оставил свое пристанище, Лютиэн приблизилась к нему и сказала, что он будет лишен своей телесной оболочки, а его тень вернется, дрожа, к Морготу. «И там, – прибавила она, – ты, призрачный, будешь вечно мучиться под пыткой его презрения, если только не отдашь мне власть над этой крепостью».
Тогда Саурон покорился, и остров со всем, что было на нем, оказался под властью Лютиэн. Хуан выпустил Саурона, и тот мгновенно принял облик летучей мыши-кровососа, подобно черной туче, заслонил луну и полетел, роняя из горла на деревья капли крови, и, прилетев в Таур-ну-Фуин, остался там, наполняя лес ужасом.
Лютиэн же ступила на мост и объявила о своей власти. Пало заклятие, скреплявшее камни, рухнули врата и стены темниц, вышли рабы и узники, смятенные, заслоняя глаза от лунного света, ибо слишком долго они были во тьме Саурона. Но Берена не было среди них. Долго искали на острове Лютиэн и Хуан, и наконец Лютиэн нашла его скорбящим у тела Фелагунда. Так велико было его горе, что он лежал неподвижно и не слышал ее шагов. Тогда, думая, что он умер, Лютиэн обхватила его руками и впала в черное забытье. Но тут Берен, вернувшись к свету из глубин отчаяния, поднял ее, и они вновь взглянули друг на друга; и рассвет, поднявшийся над черными холмами, озарил их.
Они погребли тело Фелагунда на вершине холма, на острове, который вновь был чист; и зеленая могила Финрода, сына Финарфина, благороднейшего из эльфийских владык, оставалась нетронутой до тех пор, пока весь этот край не изменил облик и не опустился, разоренный, на дно морское. Финрод же, вместе с отцом своим Финарфином, бродит в лесах Эльдамара.
Вновь Берен и Лютиэн Тинувиэль были вместе и вольно бродили в лесах, и радость на время вернулась к ним; и хотя наступила зима, они от нее не страдали, ибо там, где ступала Лютиэн, распускались цветы, и птицы пели над заснеженными холмами. Верный же Хуан вернулся к господину своему Келегорму, но прежней любви уже не было между ними.
В Нарготронде царило смятение, ибо туда вернулись эльфы, что были прежде в плену на острове Саурона, и поднялся ропот, заглушить который не смогли речи Келегорма. Громко оплакивали нарготронцы гибель короля своего Фелагунда, говоря, что дева осмелилась совершить то, на что не отважились сыновья Феанора; многие, однако, прозревали, что не страх был причиной поступков Келегорма и Куруфина, но предательство. Потому сердца нарготрондцев освободились от их власти и обратились вновь к дому Финарфина: и они повиновались Ородрету. Но он не позволил им, как хотели иные, убить братьев, ибо, если пролилась бы кровь родичей, еще прочнее стали бы тенета Проклятия Мандоса. Однако в пределах Нарготронда не стало для Келегорма ни пищи, ни крова, и поклялся Ородрет, что с этих пор не бывать дружбе меж Нарготрондом и сыновьями Феанора.
«Пусть так!» – процедил Келегорм, и глаза его угрожающе сверкнули; Куруфин же усмехнулся. Потом они вскочили на коней и умчались вихрем на поиски своих родичей, живших на востоке. Никто не последовал за ними, даже их соплеменники, ибо все понимали, что проклятие лежит на братьях и зло следует за ними по пятам. А Келебримбор, сын Куруфина, отрекся от лихих дел своего отца и остался в Нарготронде; но Хуан по-прежнему бежал за конем Келегорма, своего господина.
Они поскакали на север, ибо спешили и намеревались проехать через Димбар и вдоль северных рубежей Дориата, чтобы как можно скорее достичь Химринга, где обитал их брат Маэдрос; так как эти земли лежали близко от Дориата и неподалеку от Нан-Дунгортеб и грозных Гор Ужаса, они надеялись быстро пересечь их.
Говорят, что Берен и Лютиэн, бродя вдвоем, пришли в лес Бретил и оказались близ границ Дориата. Тогда вспомнил Берен о клятве и, вопреки сердцу, решил теперь, когда Лютиэн в безопасности и вблизи от родных мест, вновь отправиться в путь. Но она не хотела расставаться с ним и сказала так: «Перед тобою, Берен, два пути – либо ты откажешься от своей цели и клятвы и будешь скитаться по земле, либо сдержишь слово и бросишь вызов Темной Силе, восседающей на северном троне. Но какую бы дорогу ты ни выбрал, я пойду за тобою, и судьба у нас будет одна».
В то время как они шли, беседуя об этом и ни на что иное не обращая внимания, лесом проезжали Келегорм и Куруфин и узнали их издалека. Келегорм развернул коня и погнал на Берена, чтобы сбить его с ног, Куруфин же, свернув, наклонился и втащил Лютиэн на седло, ибо был умелым и сильным всадником. Но Берен увернулся от Келегорма и вскочил на всем скаку на мчащегося мимо коня Куруфина, и с тех пор прыжок Берена прославлен следи людей и эльфов. Он вцепился в горло Куруфина, рванул его назад, и они вместе свалились на траву. Конь взвился на дыбы, сбросил Лютиэн, и она упала.
Берен душил Куруфина, но ему самому грозила смерть, ибо Келегорм на скаку замахнулся на него копьем. В этот миг Хуан отрекся от службы Келегорму и бросился на него, так что конь заметался и не мог приблизиться к Берену, опасаясь громадного пса. Келегорм проклял и пса, и коня, но Хуан был непреклонен. Лютиэн поднялась и крикнула, веля Берену не убивать Куруфина, однако Берен отнял у него оружие и доспехи, а также кинжал Ангрист. Этот кинжал был сделан Телхаром из Ногрода и висел без ножен у пояса Куруфина: он разрубал железо, как дерево. Потом Берен, подняв Куруфина, отшвырнул его прочь и велел возвращаться к благородным своим соплеменникам, которые, может быть, научат его обращать свою доблесть на более достойные цели. «Твоего коня я оставлю для Лютиэн, – добавил он, – и он должен быть счастлив, что освободился от такого хозяина».
Тогда Куруфин проклял Берена. «Скачи же! – крикнул он. – Спеши к мучительной и скорой смерти!» Келегорм посадил его на своего коня, и братья сделали вид, что уезжают; Берен же отвернулся, не слушая их. Тогда Куруфин, объятый стыдом и злобой, схватил лук Келегорма и выстрелил на скаку, целясь в Лютиэн. Хуан, прыгнув, поймал стрелу на лету, но Куруфин вновь спустил тетиву, и тогда Берен заслонил Лютиэн, и стрела вонзилась ему в грудь.
Говорят, что Хуан долго гнал сыновей Феанора, и они бежали в страхе, и, вернувшись, он принес Лютиэн из чащи целебную траву. Той травой она остановила кровь, текшую из раны Берена, и искусством и любовью своей исцелила его; и так наконец они вернулись в Дориат. Там Берен разрывался межу любовью и долгом и однажды, зная, что Лютиэн теперь в безопасности, встал до рассвета, вверил ее заботам Хуана и в великой тоске ушел, пока она спала еще на траве.
Он вновь поскакал на север, к ущелью Сириона, так быстро, как только мог, и, достигнув края Таур-ну-Фуин, увидал за пустыней Анфауглит вершины Тангородрима. Там он отпустил коня Куруфина и велел ему забыть страх и служение и вольным скакать по зеленой траве в прибрежных лугах Сириона. Потом, оставшись один, в преддверии смертельной опасности он сложил Песнь Расставания, в которой воспел Лютиэн и небесный свет, ибо думал, что навеки расстается и со светом, и с любовью. Вот строки этой песни:
Прощайте, светлая земля и светлый небосклон,
Благословенные навек с прекрасных тех времен,
Когда твой облик озарял тьму северных земель,
Когда ступала ты по ним, моя Тинувиэль!
Немеет смертный мой язык пред вечною красой.
Пусть рухнет в бездну целый мир – бессмертен образ твой.
Пусть время вспять, как русла рек, швырнет небесный гнев,
Восстанешь ты из тьмы времен, забвение презрев.
Есть в этом мире тьма и свет, равнины и моря,
Громады гор и очи звезд, что в небесах горят,
Но камень, свет, звезда, трава лишь для того и есть,
Чтоб Лютиэн хотя б на миг существовала здесь!
Он пел громко, не заботясь о том, что его могут услышать, ибо был в отчаянии и не заботился о спасении.
Но Лютиэн услышала его и запела в ответ, держа путь, нежданная, по диким землям. Ибо Хуан, вновь давший согласие нести ее на себе, мчался с ней по следу Берена. Долго размышлял он, как облегчить опасность, нависшую над теми двумя, кого он любил.