причитая. Крики ее дошли до угасающего сознания Глаурунга. Он шевельнулся едва заметно и, чуть приоткрыв глаза, слабо прошелестел:
– А-а, Ниэнор, дочь Хурина! Опять мы встретились… Теперь уж в последний раз. Видишь, я принес тебе радость: ты нашла наконец своего братца. Но ты не знаешь его, послушай, я расскажу… Вот он лежит, подлый ночной убийца, вероломный с врагами и бесчестный с друзьями, проклятие Дома Хурина. Но худшее из его злодеяний ты носишь в себе, – с этими словами Великий Змей затих навсегда. Пелена его злобы спала с разума бедной женщины, и она вспомнила всю свою жизнь… Тогда долгим взглядом посмотрела она на мужа и медленно проговорила:
– Прощай, о дважды любимый! Прощай, Турин Турамбар, побежденный судьбой. Какое счастье быть мертвым!
Все это слышал Брандир, который как раз взбирался на обрыв. Он заспешил, сообразив, к чему ее горькие слова, но и тут опоздал и успел лишь увидеть, как, обезумев от нестерпимой муки, метнулась Ниэнор к краю пропасти и исчезла. Ни крика, ни звука падения не разобрать было в реве бушующей внизу воды.
Брандир осторожно приблизился к краю и заглянул вниз, но тут же отпрянул и отошел подальше. Теперь и он не дорожил жизнью, но искать смерти в пенных водах внизу тоже не собирался.
С тех пор в это ущелье никто не заглядывал. Даже птицы и звери избегали его. Ни дерево, ни былинка не оживляли обрыв, прозванный Кебед Наэрамарт, Утес Обреченных.
Брандир вернулся к Нен Гирит. Там ведь оставался его народ. В лесу он встретил Дорласа и убил его. Это была первая и последняя кровь, пролитая правителем народа Халефь. Когда он подошел к людям, они закричали ему навстречу:
– Ниниэль пропала! Ты не видел ее?
Тихо ответил Брандир:
– Ниниэль не придет больше. Дракон мертв. И Турамбар мертв. Это – добрые вести.
Слова его вызвали глухой ропот. Люди решили, что он сошел с ума. Но Брандир поднял руку, требуя внимания, и продолжал:
– Слушайте меня, люди народа Халефь! Выслушайте меня до конца. Моя любимая Ниниэль мертва. Она бросилась в воды Тейглина, потому что не хотела жить больше, когда узнала свое настоящее имя – Ниэнор, дочь Хурина из Дор Ломина. А еще она встретилась со своим братом. Вы знаете его. Это Турамбар, который раньше носил имя Турина, сына Хурина.
Правитель умолк. Многие плакали. И в этот момент перед ними предстал Турин. Со смертью дракона кончилось действие чар, забытье сменилось глубоким сном, навеянным страшной усталостью. Ночной холод и рукоять Гурфанга, больно упиравшаяся в бок, пробудили его. Прежде всего Турину бросилась в глаза его перевязанная рука. Значит, кто-то позаботился о нем? Но тогда почему же его оставили здесь, на холодных камнях? Он позвал, но ответа не получил. Тогда, страдая от боли в руке, он поднялся и побрел к людям.
Когда он предстал перед ними, от него шарахнулись, как от призрака. Это удивило его. Он громко воскликнул:
– Радуйтесь, люди! Дракон мертв, а я жив! Но зачем вы пришли сюда? И где Ниниэль? Я хочу видеть ее. Неужели и она пришла с вами?
Брандир горестно покачал головой и сказал, что Ниниэль, хоть и пришла вместе с ними, но теперь мертва. Тогда жена Дорласа воскликнула:
– Не слушай его, Турамбар! Он рехнулся! Ведь он только что сказал, что ты тоже мертв! И еще назвал это доброй вестью! Но ты же живой!
Ярость охватила Турина. Он решил, что Брандир лжет из зависти к нему, к его любви и семейному счастью. Гневно заговорил он с правителем, обвиняя в злых кознях и понося за слабость и увечье. В ответ Брандир поведал услышанное на обрыве. Он назвал Ниниэль настоящим именем и с болью выкрикнул в лицо Турину последние слова умирающего Глаурунга, назвавшего Турина проклятьем рода, приносящим зло всем, кто приютит его.
Турамбар совершенно обезумел. Он явственно различил в словах правителя победные шаги Рока, наконец-то настигшего его. Уже не рассуждая, он обвинил Брандира в смерти Ниниэль и в том, что он возвел гнусную ложь, стремясь очернить Турина и прикрываясь словами дракона, которых больше никто не слышал. Все больше распаляясь, Турамбар проклял Брандира и убил его, а потом скрылся в лесу. Некоторое время спустя безумие оставило его. Тогда он пришел на Хауд-эн-Эллеф и сел там, горестно размышляя о своей злосчастной судьбе. Он взывал к памяти Финдуилас, прося у нее совета: идти ли ему в Дориат, к родным, либо искать смерти на поле брани. Долго сидел он на холме, глубоко задумавшись.
Тем временем через Перекресток с отрядом Серых Эльфов проходил Маблунг. Он издали заметил Турина, подбежал и радостно приветствовал. Прослышав о появлении Глаурунга, он как раз шел предупредить Мормегила, чтобы тот был настороже, и, если нужно, помочь. Турин выслушал его и вздохнул:
– Вы опоздали. Дракон мертв.
Сначала эльфы не поверили, потом сочли это чудом и стали славить беспримерный подвиг, но он равнодушно отмахнулся и только спросил:
– Скажи мне, правда ли, что мои родные в Дориате? Я слышал в Дор Ломине, что они ушли туда…
Смутился Маблунг, но волей-неволей пришлось рассказать, как пропала Морвен, как дракон наслал чары забвения на Ниэнор и как исчезла она возле самой границы Дориата.
После такого рассказа у Турина не осталось сомнений в том, что злой рок настиг его. Напрасно он убил Брандира. Сбывались слова Глаурунга. Словно безумный, расхохотался Турин и воскликнул:
– Вот уж действительно злая насмешка!
Потом он посоветовал Маблунгу убираться в свой треклятый Дориат.
– Будь проклята твоя помощь! Только ее мне и не хватало! – вскричал он. – Ну, теперь-то чаша полна. Ночь наступает!
С этими бессвязными выкриками он бросился бежать с холма. Эльфы, недоумевая, какая муха его укусила, поспешили за ним. Турин мчался, как ветер, и, взбежав на вершину обрыва, услышал рев воды внизу. Тогда он вынул меч – последнее свое достояние – и обратился к нему:
– Приветствую тебя, славный Гурфанг! Ни чести у тебя, ни совести. Тебе все равно, чью кровь проливать. Так не возьмешь ли мою, Турина Турамбара? Верным ли будет твой последний удар?
И вдруг клинок отозвался холодным, звенящим голосом:
– Я с радостью приму твою кровь, Турин Турамбар! Она нужна мне, чтобы забыть кровь господина моего Белега, чтобы забыть кровь несчастного Брандира. Да, я убью тебя быстро.
Тогда Турин упер рукоять меча в землю и бросился на него. Черный Меч взял его жизнь. Маблунг, подоспевший с эльфами к скорбному месту, остановился пораженный. Перед ним высилась туша дракона, а рядом лежал несчастный Турин. Подошли люди народа Халефь и поведали, что знали. Маблунг горько произнес:
– Значит, и я был орудием Судьбы для детей Хурина. Воин, любезный моему сердцу, пал, сраженный моими словами.
Вместе они подняли тело Турина и увидели, что от Гурфанга остались одни обломки. Эльфы принесли на обрыв много дров и, сложив огромный костер, спалили тушу Глаурунга дотла. Турина положили на высоком обрыве вместе с ножнами Гурфанга и затянули над ним долгий погребальный плач. Потом воздвигли над воином большой серый камень. На нем рунами Дориата высечены слова: «ТУРИН ТУРАМБАР, ПОБЕДИТЕЛЬ ДРАКОНА», а чуть ниже: «НИЭНОР НИНИЭЛЬ», хотя это и неправда, ибо Тейглин никогда не выдал тайны, где покоится ее тело.
Глава XXIIГибель Дориата
Рассказ о Турине Турамбаре закончен, но не закончен перечень злых дел Моргота и не закончены его счеты с Домом Хадора. Ни Хурин, неотлучно находившийся под его присмотром, ни безумная Морвен, скитавшаяся в глуши, не могли утолить злобу Врага к этому роду.
Горькая судьба выпала Хурину, ибо видел он, как воплощается проклятье, но смотрел глазами Моргота и не мог отделить правды от лжи. Любая добрая весть неминуемо искажалась Врагом, но особенно усердствовал он, стараясь очернить Тингола и Мелиан, ибо боялся и ненавидел их больше всех. И вот когда подошло время, Враг снял заклятие с Хурина и отпустил на все четыре стороны, словно проникся жалостью к поверженному противнику, потерявшему все; на самом же деле Моргот решил, что пора выпускать в мир Хурина, успевшего достаточно возненавидеть и людей, и эльфов.
Прекрасно зная, что жалость неведома Морготу, и поэтому не веря ни единому слову, Хурин тем не менее принял свободу и ушел, унося в сердце семена лжи, умело посеянные Темным Властелином. Со смерти его сына прошел уже год. Двадцать восемь лет провел Хурин в Ангбанде, и, конечно, годы и страдания не сделали его облик краше. С длинными седыми волосами, с бородой, падавшей на грудь, суровый и непокоренный, шел он, опираясь на черный посох, и большой меч покачивался в ножнах в такт его широким шагам. А впереди него летели слухи. Вастакам стало известно, что из Ангбанда выступил большой отряд. Он пересекает Анфауглиф и скоро будет в Хитлуме. С отрядом идет какой-то старик, которому оказывают немалые почести. Теперь вастаки держались подальше от Хурина, и он мог свободно ходить по некогда своим землям. Зато народ Хадора избегал бывшего правителя: ведь он пришел из Ангбанда и там, по слухам, был в чести. Очень скоро такая свобода еще больше озлобила Хурина, и он ушел в горы.
Однажды, разглядев в туманной дали вершины Криссаэгрима, Хурин вспомнил Короля Тургона и решил отправиться в Гондолин. Он и не подозревал, что за каждым его шагом следит не одна пара преданных Морготу глаз. Спустившись с Эред Ветрин, он миновал Броды Бретиля, пересек Димбар и подошел к горам, ограждающим Гондолин. Заброшен и дик был этот край, сколько ни вглядывался Хурин, он не мог разглядеть никаких следов былого. Когда-то здесь по руслу пересохшей реки был проложен древний тракт, и неподалеку от места, где он стоял сейчас, поднимались сводчатые врата… Хурин взглянул вверх, надеясь, как в юности, на помощь Горных Орлов, но вместо них увидел только призрачные, неверные тени, наплывавшие с востока и клубившиеся вокруг скальных пиков, вздымавших то здесь, то там угрюмые вершины. И над всем этим запустением – заунывный свист ветра в камнях и трещинах.