Однако, хоть до поры Моргот и не знал этого, была у него причина для величайшей радости. Ибо Феанор, в гневе своем на Врага, не остановился, но продолжал гнать остатки орков, думая добраться так до самого Моргота. И он хохотал, играя мечом, радуясь, что не отступил перед гневом валаров и трудностями пути и узрел час мести. Ничего не знал он об Ангбанде и о тех огромных силах, что столь быстро собрал Моргот; но хоть и знал, – его бы это не удержало; ибо он далеко опередил свое войско; и, увидя это, прислужники Моргота повернули назад, и на помощь им вышли из Ангбанда балроги. Там, близ пределов Дор-Даэдэлофа, края Моргота, Феанор с немногими друзьями был окружен. Бился он долго и неустрашимо, хотя был объят огнем и изранен; но, в конце концов его поверг Готмог, предводитель балрогов, которого после сразил в Гондолине Эктелион. Там Феанор и погиб бы, не приди ему в это время на помощь сыновья с войском. Балроги оставили его и отступили в Ангбанд.
Сыновья же подняли отца и понесли к Мифриму. Но, когда подошли к Эйфель Сириону и готовы были ступить на тропу, ведущую к перевалу, чтобы перейти горы, Феанор велел остановиться: раны его были смертельны, и он знал, что час его близок. И, бросив последний взгляд со склонов Эред Вэтрина, он узрел вдали пики Тангородрима, мощнейшей из твердынь Средиземья, и осознал в прозрении смерти, что никогда не достанет у нолдоров силы сокрушить их; но трижды проклял он имя Моргота и оставил сыновьям завет хранить клятву и отомстить за отца. Затем он умер; но нет у него ни могилы, ни гробницы, ибо столь пламенным был его дух, что, едва он отлетел, – тело Феанора стало золой и развеялось, как дым; и подобие его никогда не появлялось в Арде, а дух не покидал чертогов Мандоса. Так закончил жизнь величайший из нолдоров, чьи дела принесли им огромную славу и гибельнейшую беду.
А надо сказать, что в Мифриме жили Сумеречные Эльфы, народ Белерианда, перешедший горы, и нолдоры встретились с ними радостно, как с давно потерянными родичами. Но беседовать между собой им сперва было трудно, ибо в долгой разлуке языки калаквэнди Валинора и мориквэнди Белерианда стали очень различны. От эльфов Мифрима узнали нолдоры о могуществе Элу Тингола, короля Дориафа, и завесе чар, что ограждала его владения; а вести о великих деяньях на севере дошли до Менегрота и гаваней Бритомбар и Эгларест. И тогда все эльфы Белерианда исполнились изумления и надежды на могучих родичей, нежданно вернувшихся с Запада в час нужды; и верилось им вначале, что нолдоры пришли, как посланцы валаров, чтобы освободить их.
Но в самый час смерти Феанора к его сыновьям явился посол Моргота с признанием поражения и предложением условий – вплоть до возвращения Сильмариля. Тогда Маэдрос Высокий, старший из сыновей, стал убеждать братьев притвориться, что они согласны на переговоры, и поехать в назначенное место. Но нолдоры были не честней Моргота. Потому оба посольства прибыли с силами большими, чем было договорено; но Моргот прислал больше войска, и там были балроги. Товарищей Маэдроса перебили, а его самого – по приказу Моргота – захватили живым и отвели в Ангбанд.
Тогда братья Маэдроса отступили и укрепили большой лагерь в Хифлуме; но Моргот взял Маэдроса заложником и прислал сказать, что не освободит его, покуда нолдоры не откажутся от войны и не возвратятся на Запад – или не уйдут из Белерианда далеко на юг. Но сыновья Феанора знали, что Моргот обманет их и не отпустит Маэдроса, что бы они ни сделали; к тому же они были связаны клятвой и не могли прекратить войны против Врага. А потому Моргот повесил Маэдроса на утесах Тангородрима, приковав его к скале за кисть правой руки.
А до лагеря в Хифлуме дошли слухи о походе Финголфина и тех, кто вслед за ним перешел Вздыбленный Лед, – было это, когда мир в удивлении замер перед восходом Луны. А когда воинство Финголфина явилось в Мифрим, Солнце, пылая, взошло на западе; и Финголфин развернул голубые и серебряные стяги, велел протрубить в рога, – и цветы расцветали под их шагающими ногами, и века звезд кончились. С восходом великого светоча прислужники Моргота бежали в Ангбан, и Финголфин без помех миновал укрепления Дор-Даэдэлофа, покуда враги его прятались под землей. А после эльфы ударили в ворота Ангбанда, и вызов труб сотряс башни Тангородрима: и Маэдрос услышал его в муках своих – и громко закричал, но голос его потерялся в каменном эхе.
Но Финголфин, будучи иного нрава, чем Феанор, и помня о коварстве Моргота, отступил от Дор-Даэдэлофа и повернул назад к Мифриму, ибо получил вести, что там найдет сыновей Феанора, к тому же он хотел укрыться за щитом Теневых Гор, пока народ его будет отдыхать и набираться сил. Ибо Финголфин видел мощь Ангбанда и не считал, что он падет от одного лишь звука труб. Поэтому, придя, наконец, в Мифрим, он встал лагерем у северных берегов озера. Никакой любви не было в сердцах тех, кто шел за Финголфином, к дому Феанора, ибо великие муки испытали выжившие во Льду, а Финголфин считал сыновей соучастниками отца. Тут возникла опасность схватки между воинствами; но, хотя и огромны были их потери в пути, спутников Финголфина и Финрода, сына Финарфина, оказалось все же больше, чем сторонников Феанора, – те отступили и перенесли лагерь на южный берег; и озеро разделило их. Многие в войске Феанора сожалели о пожарище в Лосгаре и были исполнены изумления перед мужеством, что провело друзей, ими отвергнутых, через Льды Севера; и они с радостью приветили бы их, но не осмелились – от стыда.
Так, из-за проклятия, наложенного на них, нолдоры ничего не достигли, пока Моргот сомневался и страх света был еще нов оркам и сковывал их. Но Моргот очнулся от дум и рассмеялся, видя рознь между своими врагами. В глубинах Ангбанда сотворил он густой дым и мглистый туман, и они изверглись с курящихся пиков железных Гор – и далеко в Мифриме увидели, что чистый воздух первых рассветов замутился. С востока налетел ветер и понес мглу на Хифлум, затмевая новое Солнце; и она опустилась, клубясь, в лугах и ущельях и ядом и ужасом наполнила воды Мифрима.
Тогда Фингон Отважный, сын Финголфина, решил исцелить вражду, разделившую нолдоров, прежде чем Враг их будет готов к войне; ибо земли Севера содрогались от грома подземных кузней Моргота. Давным-давно, в благости Валинора, прежде, чем с Моргота сняли оковы, и ложь разделила нолдоров, Фингон был близким другом Маэдроса; и, хоть он и не знал еще, что Маэдрос не забыл о нем при сожжении кораблей, мысль о прежней дружбе терзала сердце Фингона. Потому он решился на дело, справедливо почитаемое высочайшим из сотворенного принцами нолдоров: один, ни с кем не посоветовавшись, отправился на поиски Маэдроса. Самая тьма, порожденная Морготом, помогла ему, – он невидимо пробрался в твердыню своих врагов. Высоко на склоны Тангородрима поднялся он и в отчаяньи оглядывал пустынные земли; но не нашел ни ущелья, нитрещины, по которым мог бы попасть в крепость Моргота. Тогда, бросая вызов оркам, что все еще прятались в темных подземельях, Фингон взял арфу и запел песнь Валинора, сложенную нолдорами в древности, когда вражда еще не разделяла сынов Финвэ; и голос его зазвенел в мрачных теснинах, дотоле не слыхавших ничего, кроме воплей страха и скорби.
Так нашел Фингон того, кого искал. Потому что внезапно вверху, отдаленно и слабо, песню подхватили, и голос окликнул его. То, забыв о муке, пел Маэдрос. Но Фингон, вскарабкавшись к подножию скалы, на которой висел его родич, не смог подняться выше; и рыдал он, видя жестокое дело Моргота. А Маэдрос, страдая без надежд, молил Фингона убить его; тогда Фингон наложил тетиву и согнул лук и, не видя иного выхода, воззвал к Манвэ, говоря: "О ты, кому милы все птицы, направь же теперь это оперенное древко и возврати хоть каплю жалости нолдорам в их нужде!"
Ответ пришел тотчас. Ибо Манвэ, кому милы все птицы и кому они приносят на Таниквэтиль вести из Средиземья, создал расу Орлов, повелев им жить в скалах Севера и следить за Морготом: Манвэ еще жалел эльфов-изгнанников. И о многом, что творилось в те дни, приносили Орлы вести печальному слуху Манвэ. Теперь же, в миг, когда Фингон натянул тетиву, с заоблачных высот слетел вниз Торондор, Владыка Орлов, мощнейший среди птиц, и его простертые крылья были размахом в тридцать футов. Остановив руку Фингона, он поднял его и поднес к отвесной скале, где висел Маэдрос. Но Фингон не мог ни разжать зачарованную петлю на его кисти, ни разрубить ее, ни вырвать из камня. Тогда Маэдрос в муках вновь стал молить родича убить его; но Фингон отрубил ему руку выше кисти, и Торондор отнес их назад в Мифрим.
Там Маэдрос со временем исцелился, ибо пламень жизни ярко горел в нем и силы его были силами древнего мира, силами взращенных в Валиноре. Тело его оправилось и выздоровело, но тень мук осталась в душе; и меч в левой руке косил врагов больше, чем некогда в правой. Фингон подвигом своим заслужил огромную известность, и все нолдоры славили его; и ненависть между домами Финголфина и Феанора была предана забвению. Ибо Маэдрос просил прощения за Араман и отказался от прав на владычество над нолдорами, сказав Финголфину: "Если бы никакие беды не разделили нас, принцы, – правление, по справедливости, пришло бы к тебе, старейшему в роде Финвэ и одному из самых мудрых". Но не все его братья в душе согласились с ним.
Так, как и предсказывал Мандос, наследники Феанора стали зваться Отлученными, ибо верховное владычество и в Эленде, и в Белерианде перешло от них, старших, к дому Финголфина, также и из-за потери Сильмарилей, но нолдоры, вновь объединившись, выставили стражу на границах Дор-Даэдэлофа, и Ангбанд был осажден с запада, юга и востока; и она разослали повсюду гонцов, – исследовать пределы Белерианда и вступать в союзы с народами, жившими там.
А надо сказать, что короля Тингола не обрадовал приход с Запада стольких могучих принцев, жаждущих новых земель. И он не открыл своего царства и не поднял с его границ завесы чар, ибо, мудрый мудростью Мелиан, не верил, что Моргота удастся сдержать надолго. Единственными нолдорами, входившими в Дориаф, были принцы дома Финарфина – родичи короля Тингола, дети Эарвен из Альквалондэ, дочери Ольвэ.