ился против вас. Один приму я на себя опасность во имя Двух Народов».
Но отвечала Эльвинг: «Тогда дороги наши разойдутся навсегда. Нет же, любую опасность, грозящую тебе, разделю я с тобою». И она спрыгнула в пенный прибой и подбежала к нему; и опечалился Эарендиль, опасаясь, что гнев Владык Запада обратится на любого пришлеца из Средиземья, посмевшего приблизиться к Аману. И распрощались они со своими спутниками, и были навеки от них отторгнуты.
Тогда Эарендиль молвил Эльвинг: «Жди меня здесь: одному лишь дано доставить послание, вверенное мне судьбою». И он двинулся в глубь острова один, и вступил в ущелье Калакирья, и показалось ему, что вокруг царят пустота и безмолвие, ибо точно так же, как некогда Мелькор и Унголиант, так и Эарендиль теперь явился во время празднества, и почти все эльфы ушли в Валимар либо собрались в чертогах Манвэ на Таникветили; лишь немногие часовые оставались на стенах Тириона.
Однако нашлись те, что издалека заприметили и Эарендиля, и сияющий свет, что принес он с собою; и поспешили в Валимар. Эарендиль же поднялся на зеленый холм Туна – пустынным явился он взору; прошел он по улицам Тириона – и не встретил ни души; и тяжело стало у него на сердце, ибо устрашился Эарендиль, что неведомое зло проникло даже в Благословенное Королевство. Он брел по опустевшим дорогам Тириона, и алмазная пыль осыпáла одежды его и обувь, мерцая и переливаясь, в то время как поднимался Эарендиль по высоким мраморным лестницам. Громко взывал он на разных языках, – языках как людей, так и эльфов, – но не было ему ответа. Потому Эарендиль повернул наконец к морю; но едва ступил он на дорогу, уводящую к берегу, как некто окликнул его громовым голосом с вершины холма, восклицая:
«Привет тебе, Эарендиль, славнейший из мореходов! О долгожданный, явившийся вдруг; о луч надежды, пробившийся вопреки отчаянию! Привет тебе, Эарендиль, несущий свет, что был до Солнца и Луны! Слава и гордость Детей Земли, звезда во тьме, драгоценный камень в зареве заката, утреннее сияние!»
То был голос Эонвэ, глашатая Манвэ; он явился из Валимара и призвал Эарендиля пред троны Властей Арды. И Эарендиль вступил в Валинор, в чертоги Валимара, и не возвращался более в края людей. И вот Валар собрались на совет, и призвали Улмо из морских глубин; и Эарендиль предстал перед ними и говорил от имени Двух Народов. О прощении нолдор просил он, и о сострадании к их горестям и бедам; о милости к людям и эльфам и о помощи в час нужды. И услышана была его мольба.
Говорится среди эльфов, что едва ушел Эарендиль разыскивать свою жену Эльвинг, Мандос заговорил об участи его и молвил: «Ужели дозволено будет смертному при жизни вступить на неувядаемые земли – и сохранить жизнь?» Но отозвался Улмо: «Для того и явился он в мир. Вот что скажи мне: кто он – Эарендиль ли, сын Туора из рода Хадора, или сын Идрили, дочери Тургона из эльфийского дома Финвэ?» И ответствовал Мандос: «Нолдор, по доброй воле ушедшим в изгнание, равно не позволено возвратиться сюда».
Когда же отзвучали все речи, Манвэ объявил свое решение, и молвил он так: «В этом деле приговор выношу я. Опасность, на которую пошел он во имя любви к Двум Народам, да не коснется Эарендиля, равно как и жены его Эльвинг, что бросила вызов опасности из любви к нему; но нет им отныне обратной дороги ни к эльфам, ни к людям Внешних земель. Вот какова моя воля: Эарендилю и Эльвинг, и сыновьям их, дается свободный выбор; пусть каждый решает сам, удел какого народа принять, по законам какого народа судим он будет».
Долго отсутствовал Эарендиль, Эльвинг же, изнывая от страха и одиночества, бродила у кромки воды, и дошла так до Алквалондэ, где стояли на якоре корабли телери. Там приветили ее телери; с изумлением выслушали они ее рассказы о Дориате и Гондолине, и горестях Белерианда, и преисполнились сострадания; там, в Лебединой Гавани, и нашел ее по возвращении Эарендиль. Но скоро призвали их обоих в Валимар, и Старший Король объявил им свою волю.
Тогда Эарендиль молвил Эльвинг: «Выбирай ты, ибо устал я от мира». И Эльвинг избрала участь Перворожденных Детей Илуватара, памятуя о судьбе Лутиэн; и ради нее Эарендиль предпочел тот же удел, хотя сердцем своим стремился скорее к людям, к народу своего отца. Тогда по повелению Валар Эонвэ отправился к берегам Амана, где все еще ожидали вестей спутники Эарендиля; вручил он им ладью, и три морехода поднялись на палубу; и Валар наслали могучий ветер, и ураган погнал их на Восток. Затем взяли Валар «Вингилот», и освятили его, и пронесли через весь Валинор к самым границам мира; там проплыл он через Врата Ночи и вознесся ввысь, в небесные пределы, в бескрайний воздушный океан.
Дивен и прекрасен был тот корабль: трепещущее пламя, яркое и чистое, наполняло его; Эарендиль Мореход стоял у руля, на одеждах его искрилась пыль эльфийских самоцветов, а на челе сиял Сильмариль. И отправился Эарендиль на этом корабле в далекий путь, в беззвездную тьму; чаще же всего можно видеть его сверкающий корабль утром либо вечером, в сиянии рассвета или в закатных лучах, когда возвращается он в Валинор из странствий своих за пределами мира.
Эльвинг не сопровождает его в пути, ибо не вынести ей холода бескрайних пределов непроглядной тьмы; сердцу ее дороги земля и ласковые ветра, что дуют над морем и холмом. Потому выстроили для Эльвинг белокаменную башню на севере, у границы Разделяющих морей; туда слетаются все морские птицы земли. Говорится, что Эльвинг, сама принявшая однажды их обличье, постигла птичий язык, и обучили ее птицы искусству полета, крылья же ее – белые и серебристо-серые. И порою, когда Эарендиль, возвращаясь, приближается к Арде, она взлетает навстречу ему – как летела некогда над волнами, спасенная от гибели в морской пучине. Тогда зоркие глаза эльфов, живущих на Одиноком острове, различают ее вдалеке в обличии сияющей белой птицы, и на крыльях ее играет розовый отблеск заходящего солнца, когда радостно взмывает она ввысь, приветствуя возвращение «Вингилота» в гавань.
Когда впервые поднялся «Вингилот» в небесные пределы и, искристо-яркий, засиял над миром нежданно для всех, обитатели Средиземья узрели далекий свет и подивились, и поняли, что это – знамение, и нарекли звезду Гиль-Эстель, Звезда Надежды. Когда же новая звезда вспыхнула на вечернем небе, Маэдрос обратился к Маглору, брату своему, говоря: «Воистину, то Сильмариль сияет на Западе?»
И отвечал Маглор: «Если это и вправду тот самый Сильмариль, что на наших глазах сгинул в морской пучине, вознесся ввысь волею Валар, – тогда порадуемся же; многие полюбуются теперь на его красоту, надежно защищенную ныне от зла». И эльфы обратили взоры свои к небесам и преисполнились надежды; Моргот же встревожился.
Говорится, однако, что Моргот не ожидал нападения с Запада; столь великая гордыня обуяла его, что полагал Враг: никто и никогда не пойдет на него войною. Более того, Моргот был убежден, что навсегда восстановил Владык Запада против нолдор, и что Валар, в довольстве живущим в своем благословенном краю, нет более дела до его королевства во внешнем мире; ибо тому, кто не ведает жалости, не постичь деяний, подсказанных состраданием, и не станет он принимать их в расчет. Но воинство Валар готовилось к битве; под белоснежные знамена встали ваньяр, народ Ингвэ, а также и те нолдор, что не покидали Валинора – во главе их выступил Финарфин, сын Финвэ. Из телери немногие пожелали отправиться на войну, ибо еще свежо было в их памяти кровопролитие в Лебединой Гавани и похищение кораблей; но они вняли уговорам Эльвинг, дочери Диора Элухиля и родне своей по крови; и послали они ровно столько мореходов, сколько потребовалось, чтобы провести корабли с воинством Валинора на борту через море на восток. Однако все они оставались на кораблях; ни один не ступил на берег Ближних земель.
Немного говорится в преданиях о походе воинства Валар на север Средиземья, ибо в его рядах не было тех эльфов, что жили и страдали в Ближних землях – тех, что составили летописи былых времен, не забытые и по сей день; о событиях этих узнали они много позже, от родни своей в Амане. Но вот наконец мощь Валинора надвинулась с Запада, и от призывного звука труб Эонвэ дрогнул небесный свод, и над Белериандом вспыхнуло ослепительное сияние пламенеющих доспехов, ибо воины Валар приняли обличия юные, прекрасные и грозные, и горы звенели под их поступью.
Столкновение армий Запада и Севера получило название Великой Битвы и Войны Гнева. Все силы Трона Моргота приведены были в боевой порядок – а они умножились несказанно, так, что даже Анфауглит не мог вместить этих полчищ; и по всему Северу заполыхало пламя войны.
Но не помогло это Врагу. Балроги были уничтожены: лишь немногим удалось бежать с поля боя и укрыться в недоступных пещерах в недрах земли; бессчетные легионы орков гибли, точно солома в гигантском костре, либо были сметены, точно пожухшие листья перед огненным смерчем. Мало кто уцелел, дабы тревожить мир еще долгие годы. Те немногие, что еще оставались в живых из трех домов Друзей Эльфов, Отцов Людей, сражались на стороне Валар, и отомстили они в те дни за Барагунда и Барахира, Галдора и Гундора, Хуора и Хурина, и многих других вождей. Но бо́льшая часть людей – будь то из народа Улдора или из числа других, недавно явившихся с востока, – примкнули к Врагу; и эльфы о том не забывают.
И вот, видя, что армии его гибнут, а мощь слабеет, Моргот дрогнул и не посмел выйти сам. Но в последней отчаянной схватке бросил он на недругов давно заготовленные силы: из глубинных подземелий Ангбанда вырвались крылатые драконы, доселе невиданные. И столь сокрушителен и стремителен был натиск чудовищной стаи, что отступило воинство Валар – ибо драконы налетели, точно огненный смерч, и грохотал гром, и сверкала молния.
Но вот в ореоле белого пламени явился Эарендиль; и к «Вингилоту» слетелись все грозные птицы небес, а вел их Торондор; целый день и целую ночь в воздухе продолжалась битва, и исход ее оставался неясен. Перед самым рассветом Эарендиль сразил Анкалагона Черного, величайшего из драконов крылатого воинства, и сбросил его с небес; и пал он на твердыни Тангородрима, и сокрушил их своею тяжестью. И вот встало солнце, и воинство Валар одержало победу, и почти все драконы были уничтожены; подземелья Моргота были взломаны и разрушены, и могучая рать Валар спустилась в земные глубины. Морготу некуда было более отступать, и мужество оставило его. Он бежал в самую глубокую из своих шахт и запросил мира и милости, но был сбит с ног и повержен ниц. Тогда сковали Моргота цепью Ангайнор, что носил он прежде, а железную корону его перековали в ошейник, и голову его пригнули к коленям. Те два Сильмариля, что еще оставались у Моргота, извлечены были из короны, и засияли они под небесами незамутненным светом; и Эонвэ взялся хранить их.