– Хороший, — процедила Галя. — Только безрукий. — И ткнула кулаком в затылок Тарасу: — А ну, вылезай, хороший ты наш!
Тарас нацепил на нос очки и молча вылез. И почувствовал, как жар от горящего дома мигом высушил пот на лбу.
Галя быстро перебралась на водительское место. Тарас, отвернувшись от машины, стоял и смотрел на пожар. А внутри у него словно тоже бушевал, жаля беспощадной горечью, огонь. Будто обжигающие языки, метались мысли. Неужели она его до сих пор ненавидит, не может простить за то, в чем он не виноват? Но как же тогда?.. Зачем тогда всё?..
– Ты едешь?! — закричала Галя. — Или что, мы такие чувствительные и ранимые? Ну и оставайся тогда. — Она повернула ключ, и почти неслышно из-за треска близкого пламени заурчал двигатель.
– Мама, — заплакал Костик. — Давай дядю Тараса возьмем… — Мальчик снова закашлялся, а Галя зашипела в ссутуленную спину учителя громче бушующего пожара:
– Слушай, ты!.. Только из-за сына прошу…
Но Тарас не дал ей договорить — открыл заднюю дверь. Не успел он толком усесться, как «Жигули», пересчитав лучом фар доски забора, рванули с места.
Галя ехала очень быстро. И, похоже, ее гнали прочь от горящего дома не только слова, сказанные тем человеком, которого Тарас счел своим отцом. Возможно, она в первую очередь убегала от того непонятного, унизительного, жуткого, что случилось в этом доме вчера; от того необъяснимого, а потому особенно страшного, что происходило с ней в эти дни; от того, наконец, что она каких-то десять-пятнадцать минут назад чуть собственными руками не убила себя и сына, а потом едва не задохнулась в дыму или не сгорела заживо.
Тарас все это понимал не разумом даже — сердцем, а потому не обижался на Галю за неприятные, злые слова, брошенные ею сгоряча. Да и как он мог обижаться, если с каждой минутой он все больше и больше любил эту женщину, пусть она и выглядела сейчас истеричной и злобной.
Впрочем, Галя, похоже, стала понемногу приходить в себя. Сбросив скорость перед поворотом на главную улицу поселка, она сказала, чуть повернув голову:
– Ты прости ме…
Договорить она не успела. Внезапно стало светло, как днем. Дрогнула земля, и машина ощутимо подпрыгнула. Галя резко затормозила. А затем обрушился грохот — не только больно шарахнувший по ушам, но осязаемый всем телом, даже внутренностями. Следом послышался многоголосый свист и вой, а потом по крыше автомобиля застучал град.
Сначала Тарас все это так и воспринял: как неожиданно начавшуюся грозу с градом — просто молния ударила совсем рядом с машиной. Но спустя несколько мгновений он понял, что это не гроза; молния не может сверкать столь долго. И в этом ярком свете, высветившем все вокруг, стало видно, что сверху сыплется тоже совсем не град. Падали камни. Обломки шлакоблоков. И они, и куски шифера, доски, какие-то железяки были так перемолоты, словно их прокрутили в гигантской кофемолке. Мощный удар пришелся по крыше «Жигулей», и та ощутимо прогнулась.
– Что это?.. — выдавила Галя. Она уже повернулась и распахнутыми от ужаса глазами, в которых отражалось алое зарево, смотрела назад. А Тарас почему-то никак не мог справиться с вмиг окоченевшей шеей. Мозг словно специально заблокировал мышцы, чтобы уберечь себя от ужаса, творившегося там, откуда они только что уехали.
Но Тарас все-таки пересилил себя, хоть ему и пришлось развернуться всем корпусом. То, что он увидел, походило на кадры из фильма о ядерном апокалипсисе. На месте злосчастной дачи вздымался огненный гриб. На фоне темно-синего, почти уже черного неба он был ослепительно красив своей завораживающей кошмарностью. Подсвеченная желто-оранжевым сиянием снизу, косматая шляпка гриба доставала, казалось, до звезд, которых не стало видно из-за этого зловещего света.
– Чт-то эт-то? — повторила Галя непослушным от ужаса языком. — Б-бензин?..
Тарас почувствовал, как мелко дрожат его челюсти, словно выбивая зубами «SOS». Еле удалось произнести достаточно внятно:
– Не знаю. Вряд ли…
– Но что тогда? — Голос девушки стал вдруг снова отчетливым, а глаза приняли обычный размер. Тарас опять смотрел в них и видел в больших черных зрачках отражение уже оседающего гриба.
– Там что-то было, — сказал он. — В погребе. Я подумал, что это трубы. Помнишь, к одной был привязан Костя?
– Это ракеты, — сказал вдруг мальчик.
– Что?! — воскликнули Тарас с Галей одновременно и так же разом повернули головы к Костику.
– Ракеты, — повторил тот, отчетливо выговаривая букву «р», что делало слово грозным даже в устах ребенка. — Я видел на картинках такие.
– А ведь и правда, ракеты, — ахнул Тарас.
– Откуда на даче ракеты? — помотала головой Галя. — Бред.
– Этот бред длится уже двое суток, — тихо сказал Тарас. — И ракеты — не самое во всем этом удивительное. Они хотя бы объясняют этот фейерверк.
– Да какие ракеты? Опомнись! — уперлась Галя. — Это бензин взорвался.
– Ты посмотри, — снова обернулся к заднему окну Тарас, — на месте дома воронка.
Хоть гриб, созданный взрывом, уже почти осел и развеялся, а гореть на его месте было теперь нечему, все равно еще что-то там вспыхивало, давая рассмотреть круглую яму на месте бывшего дачного участка. Что и подтвердила Галя:
– Да, воронка. Дачу разнесло на кусочки.
– Это не смог бы сделать бензин, — объяснил Тарас.
И тогда Галя тряхнула головой:
– Да какая теперь разница, бензин, ракеты, атомная бомба? Нам надо срочно сматываться отсюда, пока нас не записали в свидетели, а то и…
– Согласен, — не дослушав, кивнул Тарас. — Тем более, когда увидят, что и на машину у нас нет документов.
Галя, вдавив до упора педаль газа, резко бросила сцепление. Автомобиль, истерично шаркнув задними колесами, рванул с места, словно гоночный болид.
Уже выехав на шоссе, когда последние огни проснувшегося от чэпэ Ряскино остались далеко позади, Галя сказала:
– Я не успела… Ты прости меня. Ну… ты понял. Это из-за стресса… Сорвалась, не хотела… И спасибо тебе за Костю. И вообще… Котеночек прав, ты хороший. Простишь?
– Мне не за что тебя прощать, — расцвел Тарас, но тут же лицо его помрачнело. — И спас нас не я. А сам вот не спасся…
– Твой отец?
– Да.
– Значит, ты был все-таки прав насчет колдуна и прочего?
– Не знаю. Ведь я думал совсем наоборот, что это отец нас хочет убить.
Галя вдруг подалась вперед, напряженно во что-то вглядываясь.
– Блин, гаишники, похоже! — Она потянулась рукой к бардачку, бормотнув под нос: — Может, хоть какие-то документы… — И замерла вдруг на середине фразы, уставившись на внутреннюю сторону откинутой крышки.
– Нет, это не гаишники, — проводил Тарас взглядом стоявшую на обочине машину и трех человек возле нее, обсуждающих, наверное, странный взрыв, свидетелями которого они стали. Но Галя, похоже, думала уже совсем не о гаишниках. Она даже на дорогу забыла смотреть, уставившись на яркую наклейку — тигр в красном круге — посреди крышки бардачка.
– Тарас, — вновь охрип ее голос. — Это машина не твоего друга…
– А чья же?
– Моего бывшего мужа.
19
Галя совсем забыла о том, где она и что делает. Точнее, что она должна делать сейчас. Не пялиться на картинку, а смотреть на дорогу и вести по ней машину.
Поэтому, когда сзади раздался испуганное: «Галя! Выруливай!» — она не сразу и поняла, зачем она должна это делать и, собственно, как? И только когда машина, мчавшаяся навстречу по той же полосе, по которой уже ехала и Галя, стала отчаянно сигналить и ослепила ее фарами, до нее наконец дошло, что сейчас может произойти.
Руль она дернула вправо в ту самую секунду, которая наверняка была последней из отведенных судьбой для возможности что-то исправить. К счастью, у водителя другого автомобиля хватило ума и выдержки не повернуть на встречную, чтобы избежать столкновения. А может, он впал в ступор от страха. Машины разминулись, пожалуй, в считаных миллиметрах друг от друга.
Руки Гали задрожали так сильно, что «жигуленок» начал вилять. Но пока Тарас осипшим незнакомым голосом не сказал: «Пожалуйста, остановись», Галя упорно продолжала гнать вперед, пытаясь справиться с управлением. Просто у нее вдруг будто выключился мозг и пропали мысли — все до единой. И даже услышав просьбу Тараса, она еще какое-то время вспоминала, что нужно сделать, чтобы ее выполнить. Потом затормозила, но столь резко, что автомобиль пошел юзом, и заснувший было Костик, не слышавший даже сигналов машины, с которой они едва не столкнулись, от визга покрышек проснулся и закричал:
– Мама!
Лишь тогда Галя полностью очнулась и, чудом справившись с управлением, остановила «Жигули» у самого края обочины, едва не съехав в глубокий, скрытый вечерним мраком кювет.
Машина сразу заглохла. Тишина наступила такая, которую можно было сравнить лишь с той, что накрыла бы их всех минуту назад, не дерни Галя руль. Но ощущение могильной тишины длилось недолго. Всхлипнул Костя, и Галя прижала его светлую голову к груди.
– Ну, ну… Не плачь, мой котеночек. Все хорошо.
Сзади завозился Тарас. Несколько раз шумно вдохнув и выдохнув, он спросил скорее недоуменно, чем испуганно:
– Ты чего?
– Подожди, — прошептала Галя. — Пожалуйста, подожди.
Слезы покатились вдруг по щекам, и она ткнулась в мягкий Костин затылок.
– Мама, не плачь, — погладил сын ее руку.
– Не буду, солнышко, не буду, — выдавила Галя, пытаясь проглотить ком в горле.
Ей сейчас очень-очень хотелось остаться одной. Совсем одной. Там, где ее никто не смог бы увидеть и услышать. В глухом лесу, в пустыне, на Северном полюсе, куда собирался отправиться Костик… Все равно где, лишь только чтоб можно было завыть во весь голос — отчаянно, дико, выплеснув из себя все: отчаянье, страх, безысходность, тоску, тревогу… Что еще накопилось там, в темных, неведомых ей самой закутках… души?.. подсознания?.. сердца?.. Там еще билась боль — мучительная, почти физически ощутимая, которая тоже представляла собой целый сгусток, где боль тоскливого одиночества жалась к боли от незаживающей раны предательства, где боль за сына, растущего без отца, лепилась к боли невостребованной любви и нерастраченной ласки… Там было много разных болей, в этом клубке, к которому добавилась еще одна — боль от потери любимого некогда человека. Теперь уже — окончательной потери. Настоящей, буквальной. Романа не стало. Совсем. Он даже не умер, он испарился.