Олег стонет.
Потерпите, молодой человек… Сейчас забинтуем… (Бинтует.)
Л е о н и д. Вы кто, папаша, фельдшер?
К о л о м и е ц. Почти.
О л е г. Вас кто-нибудь прислал?
К о л о м и е ц. Нет. Увидел, как вас оставили без помощи за воротами. Так, кажется, называются у вас два столба с перекладиной? Немецкие коллеги не соизволили оказать вам помощь…
Л е о н и д. Вы врач?
К о л о м и е ц. Почти.
Л е о н и д. А если точнее?
К о л о м и е ц. Я — номер девять тысяч семьсот двадцать четыре… Живу рядом… Вышел… (Показывает на бинты, йод.) Достал вот эти остатки роскоши… Все, молодой человек. Постарайтесь три-четыре дня не вставать. Прошу прощения, господа. (Идет к выходу.)
Л е о н и д. Погодите! Кто же вы?
К о л о м и е ц. Я — номер девять тысяч…
Л е о н и д. Папаша, есть же у вас имя, отчество, фамилия.
К о л о м и е ц. Все было. Был некий сгусток одухотворенной материи, именуемой Коломийцем Никитой Васильевичем. Доктором медицины. Заведующий кафедрой нейрохирургии Киевского медицинского института. Остался сгусток неодушевленной материи за номером девять тысяч семьсот двадцать четыре. Вот и все, господа. (Идет.)
Шурик выходит из-за шкафа.
Л е о н и д. Погодите, папаша!
К о л о м и е ц (останавливается). Что вас еще интересует? Сидел в лагере. Среди таких же бывших… врачей, артистов, педагогов. Переносил городские нечистоты на поля орошения и ждал своей очереди. Рассчитал с большой долей вероятности, что она наступит через месяц, когда окончательно обессилею. И вдруг фортуна улыбнулась. Ущемленная паховая грыжа у начальника лагеря. Далеко от города, на охоте. Пока довезли — положение тяжелейшее. Немецкие коллеги спасовали. Отыскали меня. Оперировал. Он выжил. Сегодня меня освободили. А остальные номера, по десять тысяч включительно, ждут своей очереди. Иду по Киеву, мертвый город… Только у стадиона — толпы людей. Облава? Бабий Яр? Нет, матч… Киевляне — немцы. Пошел вслед за толпой. (Оглянулся, тихо.) И знаете, что я почувствовал там, на трибунах? Киев не совсем уж мертвый город, господа!
О л е г. Спасибо вам, отец…
К о л о м и е ц. Избавьте от благодарностей. Благодарить должен я. Мне казалось, во всем мире остались только завоеватели и номера. От первого до многих миллионов. А увидел, как вы отважно на поле боролись с завоевателями, — впервые за много месяцев начал в этом сомневаться. Вы вызвали у сгустка материи чувство сомнения, господа, и еще кое-какие чувства, в которых я пока еще не могу разобраться.
П е т р. Мы благодарим вас, товарищ!
К о л о м и е ц. Как вы сказали? Товарищ?! (С рыданием в голосе.) То…ва…рищ!
Из репродуктора доносится шум. Свисток.
Л е о н и д. Стоит игра свеч, Петро?
Быстро входит К р а у з е. Шурик шмыгнул за шкаф.
К р а у з е. Оглохли? На поле! (Коломийцу.) А ты кто?
К о л о м и е ц (согнувшись). Я номер девять тысяч семьсот двадцать четыре.
К р а у з е (взмахнул кулаком). Пошел вон, свинья!
Леонид делает движение к Краузе.
П е т р (сквозь зубы). Спокойнее, Леня, спокойнее… Здесь Шурик.
К р а у з е. Пошел вон!
К о л о м и е ц (вобрав голову в плечи). Слушаюсь, господин. (Выходит.)
К р а у з е. На поле! И запомните: первый мяч — на десятой минуте! (Выходит.)
П е т р и Л е о н и д медленно выходят за ним.
О л е г. Шурик!
Ш у р и к выходит из-за шкафа.
Помоги мне.
Ш у р и к. Нельзя, Олег Николаевич. Доктор приказал лежать.
О л е г. Ближе, Шурик. (Опирается ему на плечо, делает несколько шагов, стонет. Опускается на диван.)
Ш у р и к. Все лицо у вас покрылось потом… Я побегу…
О л е г. Нельзя. Тебя заметят. Не каждый парнишка носит морскую форму. Сиди здесь.
В коридоре появляются Г р е т а и К а т я. Катя — невысокая блондинка. Губы ярко накрашены, брови и ресницы подведены.
Г р е т а. Ну, как тебе нравятся наши мальчики?
К а т я. Чудесные ребята, чудесные.
Г р е т а. Я бы сама не прочь провести несколько вечеров с Генрихом Юнге. Потрясающий мужчина! Он, между прочим, так и пожирал меня глазами. Но мой дружок Краузе страшно ревнив. Хочешь, я познакомлю тебя с Генрихом?
К а т я. С удовольствием, Верочка, с большим удовольствием.
Г р е т а. Зови меня Гретой… У них, кроме всего остального, до черта всяких безделушек, вроде этой. (Показывает на свои серьги.) И они не скупятся.
К а т я. Ах, как интересно, Греточка, как интересно!
Г р е т а. Хорошо, Катрин, что мы с тобой сразу нашли общий язык… Смотрю, идет навстречу девушка. Катя и не Катя. Ты ведь до войны не красила губы?
К а т я. Нет.
Г р е т а. И не подводила глаза?
К а т я. Стала умнее, Греточка, стала умнее.
Г р е т а. А помнишь, как ты громила меня на собрании в школе, когда я пришла с ярким маникюром? Ты была тогда комсоргом…
К а т я. Ах, Греточка, не будем вспоминать о прошлом. Не будем вспоминать.
Г р е т а. Конечно. Ну его к черту! На тебя тоже косо смотрят наши «дорогие» соотечественники?
К а т я. Косо, Греточка, косо.
Г р е т а. Идешь по городу, чувствуешь сзади чей-то взгляд. Оглядываешься — какая-нибудь нищенка. И так смотрит! Да еще плюнет, мерзавка, за спиной.
К а т я. Плюют, Греточка, плюют.
Г р е т а. А на заводе! Ночью только на овчарок надежда… Да, знаешь, Катрин, на моем заводе работает Олег Левченко. Помнишь его?
К а т я. Конечно.
Г р е т а. Хочешь на него посмотреть?
К а т я. Я бы…
Г р е т а (отворяя дверь в комнату). Вот он.
Г р е т а и К а т я входят в комнату.
Из репродуктора голос диктора: «Итак, граждане и наши дорогие соотечественники, началась вторая половина игры».
Я вас оставлю. После окончания встретимся здесь же. Хорошо?
К а т я. Хорошо, Греточка, хорошо.
Г р е т а. Отсюда поедем на машине. У Генриха Юнге прекрасный «Оппель-капитан». (Выходит.)
Голос диктора: «Первая половина игры была для прославленных тигров легкой разминкой. Можно не сомневаться, что сейчас…»
О л е г (Шурику). Выключи!
Шурик выключает репродуктор.
(Кате, с ненавистью.) Проваливай!
К а т я. Одну минутку, Олег, одну минутку.
О л е г. Гоня ее, Шура!
Ш у р и к. Говорят, проваливай! (Берясь за стул.) А то хлопну стулом по башке! Чтоб я провалился, хлопну!
К а т я (подходит к Олегу, вынимает из сумочки листок). Читай.
О л е г. Не хочу.
К а т я (настойчиво). Читай!
О л е г (читает, затем выхватывает листок). Где ты нашла? Зачем принесла мне?
К а т я (тихо). Пусть парнишка подежурит в коридоре.
О л е г. Шурик, в коридор.
К а т я. Если кто-нибудь войдет, скажешь…
Ш у р и к. Буду я тебя слушать!
О л е г. Я прошу.
Ш у р и к. Другое дело. (Выходит.)
О л е г. Где ты нашла листовку?
К а т я. Я раздавала их.
О л е г (радостно). Катюша, значит, ты… Фу ты, черт! А я думал… Верка — леший с ней. Но ты! Накрашенная, с подведенными бровями!
К а т я. Так нужно.
О л е г. Где ты сейчас?
К а т я. В Киеве. Только в другом районе. Больше у меня ничего не спрашивай. И не обижайся, Олег.
О л е г. Понимаю… (Горячо.) Послушай, Катюша. Если бы ты знала, как нам чертовски тяжело жить и работать на этом проклятом заводе! Отрезаны от всего мира. О нас никто не знает…
К а т я. Напрасно думаете.
О л е г. Почему же не связались с нами? Мы убежим с завода…
К а т я. А дальше? На улице каждый мальчишка узнает вас.
О л е г (очень расстроенно). Значит, ни на что не пригодны…
К а т я. Олег! Вы нам так помогли сегодня! Тысячи киевлян впервые собрались вместе. Мы раздали много листовок, где рассказываем правду о боях под Сталинградом. А тот факт, что вы не проиграли фашистам? Устояли против их натиска. Если бы ты видел лица наших людей на трибунах, послушал бы, о чем они говорят…
О л е г. Но мы сейчас проиграем.
К а т я. Нельзя! Меня направили к вам…
О л е г. Шеф предупредил: если будет ничья, всех отправят в Сырецкий лагерь.
К а т я. Мы это предвидели. И решили этой ночью организовать ваш побег.
О л е г. Но ребята не знают об этом!.. Включи репродуктор.
Катя включает.
Голос диктора: «Пошла десятая минута этой интереснейшей игры. Тигры буквально висят на воротах киевлян… Внимание! Мяч получил центральный нападающий «Люфтваффе», прозванный Снайпером за свои неотразимые удары по воротам… Он обвел двух игроков! Сейчас, очевидно, будет открыт счет…»
Мы проиграем.
Из репродуктора доносятся аплодисменты. В комнату заглядывает Ш у р и к.
Голос диктора: «В последний момент центральный защитник киевлян отбил мяч…»
Ш у р и к. Молодец Николай Гаврилович! Дави их!
Голос диктора: «Внимание! Снайпер подбежал к судье…»
(С торжеством.) Судья назначает в ворота киевлян одиннадцатиметровый удар! Это произошло на десятой минуте…»
Из репродуктора — шум.
(Сунул пальцы в рот, с силой засвистел.) На мыло подлюку! (Бежит.)
О л е г. Куда? Не смей!
Ш у р и к. Бить его нужно! Тут лежат пустые бутылки.
О л е г. Не смей!
Шурик остановился. Шум вдруг прекратился.
Голос диктора: «Конечно, жителям Киева это справедливое решение судьи не по душе. Вот Снайпер устанавливает мяч… Разбегается… Удар в верхний угол ворот!» Страшный шум. Аплодисменты. Крики «ура!».
Ш у р и к. Дядя Петя взял пенальти! (Танцуя, выбегает из комнаты.)
Голос диктора (сквозь шум): «Случилось невероятное. Мы вынуждены на время прервать передачу».