Т у м а н о в а. А вы все работаете? Почему не на пенсии?
В е р а А н д р е е в н а. А ты на пенсии?
Т у м а н о в а. Да.
В е р а А н д р е е в н а. И не представляешь нигде?
Т у м а н о в а. Выступаю. Изредка.
В е р а А н д р е е в н а. Зачем?
Т у м а н о в а. Скучно. Без людей-то.
В е р а А н д р е е в н а. И я не могу без людей. Сейчас работать хорошо. Телеграммы больше радостные. Внучка родилась, сын женился. Бывают и тяжелые… Так ведь не Тоне носить. От них на сердце зарубки остаются. Обидно только: некоторые плачут, а деньги суют. Свинцовые деньги. А спорить с человеком нельзя, ежели он в таком состоянии… Живу, не жалуюсь. Другие в моих годах хворые, лежат больше. А я не хвораю. Хожу. А может, оттого и не хвораю, что хожу.
Заработал аппарат.
Т о н я. Что они там! Знают ведь: окончилась у нас работа. (Подошла к аппарату.) Спрашивает… Срочную…
С а в ч е н к о. Прими.
Т о н я (читает ленту). Со Шпицбергена. «Свердлова семь. Чивилихиной Светлане. Люблю! Люблю! Люблю! Андрей». Все с восклицательными знаками. Могла бы до завтра потерпеть эта Светлана.
В е р а А н д р е е в н а. Кабы разлюбил — другое дело. А то ведь любит. Давай, снесу. Пусть ей сны добрые приснятся.
Тоня стоит в нерешительности. Савченко кивнула.
Тоня передала телеграмму Вере Андреевне.
(Тумановой.) Увидимся до твоего отъезда?
Т у м а н о в а. Конечно.
В е р а А н д р е е в н а. Может, и просьбу исполнишь?
Т у м а н о в а. Любую!
В е р а А н д р е е в н а. Была я в пятидесятом. На том месте. Старика повстречала. «Не найти тебе. Многие матери приезжали. Тысячи наших солдат на этой земле захоронены. Что ни холм — братская могила». Положила я на один холмик веточку… Он пихту нашу любил…
Т у м а н о в а. Это почти невозможно отыскать… Но я постараюсь…
В е р а А н д р е е в н а. Не о том прошу. Молва идет: доброе дело задумали ленинградцы. Памятник построить, какого еще не было на земле. Деньги среди народа собирают. Правда это?
Т у м а н о в а. Да.
В е р а А н д р е е в н а. Скопила я кое-что за эти годы. Передам тебе. А ты тем людям отдай. Ежели не будут на памятнике имен писать — так тому и быть. А будут — пусть напишут: Петров Степан Кузьмич. Года рождения тысяча девятьсот двадцать четвертого. Марта месяца. А месяц и год его гибели в похоронке указаны. (Вышла.)
Т у м а н о в а (взволнованно). Перед самым отъездом… Был вечер… Весь сбор — на этот памятник. Я читала стихотворение… Нашего ленинградского поэта. Какие там хорошие строки! (Читает.)
«Есть могила одинокая
На краю родной земли.
Там трава стоит высокая,
Все тропинки заросли.
Где, солдат, друзья, товарищи?
Затерялись их пути…
Лишь тропа от сердца матери
Все не может зарасти».
(После паузы.) Я вам очень признательна, милые девушки. Вы с такой теплотой относитесь к Вере Андреевне…
Савченко и Тоня переглянулись.
(Тоне.) Приходите завтра утром. Я буду счастлива, если в летописи нашего города вы напишете о жизни Степана Петрова и его матери. (Вышла.)
Т о н я (тихо). Степана Петрова и его матери… А сколько таких матерей… Похоронные прибывали почти ежедневно. А война… Война длилась больше тысячи дней! Нужно узнать все имена… павших смертью храбрых.
С а в ч е н к о. Мы узнаем.
Т о н я. Это я обязана…
С а в ч е н к о. Я тоже. Ведь Галочка моя родилась в этом городе.
НЕБО
ЮРИЙ ВОЛКОВ — 24 лет.
ЛЕНА — 19 лет.
ШЕВЧЕНКО — 48 лет.
ВЕРА АНДРЕЕВНА — 48 лет.
Большая, хорошо обставленная комната. На стене картина — девушка-пилот возле одномоторного самолета. На тахте много вышитых подушечек. Окно. Две двери — в коридор и в спальню. В комнате Л е н а. Она сидит на тахте, снимает мокрые чулки. Из спальни выходит Ю р и й с домашними туфлями и полотенцем в руках. Он в форме летчика с погонами старшего лейтенанта.
Ю р и й (подает Лене полотенце). Растирай ноги. Сильнее! Дай-ка я. Больно? Терпи, Ленок, не то грипп обеспечен… Вот так… Чулки повесим просушить. (Вешает чулки на спинку стула.) А туфли — в духовку.
Л е н а. Юра! Они все потрескаются!
Ю р и й. Тогда отставить… Жаль, у сестры обувь на четыре номера больше твоей. Ты бы надела ее туфли.
Л е н а. А она не рассердится?
Ю р и й. Вот еще!
Л е н а. Я почему-то боюсь ее.
Ю р и й. Думаешь, если Вера всю войну провела на фронте, была командиром эскадрильи, значит, она сухарь? Ничего подобного! Она веселая. И зять мой, полковник Шевченко, тоже веселый. И Ниночка веселая. Жаль, она сейчас у бабушки. И вообще, до последнего времени в этой квартире не умолкал смех.
Л е н а. А сейчас?
Ю р и й. Настроение изменилось.
Л е н а. Почему?
Ю р и й. Зятя снимают с летной работы.
Л е н а. А разве он еще летал?
Ю р и й. Заместитель командира дивизии обязан летать.
Л е н а. Сколько ему?
Ю р и й. Порядочно. Но в первенстве нашей квартиры по вольной борьбе я довольствуюсь только третьим местом. Первое мы уступаем Ниночке. Доставляем ей удовольствие, ложимся на обе лопатки. Ну а с Петром Петровичем мы боремся без всяких скидок. И он побеждает.
Л е н а. Если он такой здоровый, почему же…
Ю р и й. Чтобы летать на новых машинах, опережая скорость звука, обычного здоровья мало. И вообще, возраст для летчиков-истребителей — дело особое… Нужно уходить.
Л е н а. Куда?
Ю р и й. На нелетную работу.
Л е н а. А Петр Петрович не хочет?
Ю р и й. Он налетал больше миллиона километров. Понимаешь, что это значит? Теперь его лишают неба. Конечно, переживает. И ко мне стал относиться иначе.
Л е н а. Почему?
Ю р и й. Возможно, завидует. Ведь он был первым моим инструктором. Потом учил меня ночным полетам в сложных условиях. Я буду летать, а он…
Л е н а. О, это положение легко исправить.
Ю р и й. Как?
Л е н а. Подай рапорт, сошлись на ухудшение здоровья.
Ю р и й (засмеялся). Уйти тоже на нелетную работу. А ты у меня с юморком.
Л е н а. Я серьезно.
Ю р и й. И не улыбнется!
Издали доносятся раскаты грома.
Л е н а. Гроза. Как я доберусь домой?
Ю р и й. От нас идет автобус в город.
Л е н а. Ты и сюда хотел привезти меня на вашем автобусе. А пришлось — на попутном грузовике.
Ю р и й. Мы опоздали к автобусу.
Л е н а. Кто виноват?
Ю р и й. Я. Однако причина уважительная. Проводил экстренное заседание комсомольского бюро.
Л е н а. Экстренное?
Ю р и й. Да. Такой случай… Механик Ищенко готовил к вылету самолет. Пришел техник. Заметил, что у механика на комбинезоне плохо пришита пуговица. Приказал немедленно пришить. Ищенко не послушался.
Л е н а. Из-за этого — бюро?! Да еще экстренное?!
Ю р и й. Погоди. Подготовил Ищенко двигательную группу. И вдруг заметил: нет злосчастной пуговицы! Представляешь его состояние? Ведь пуговица могла попасть в двигатель…
Л е н а (задумавшись). Да…
Ю р и й. Конечно, Ищенко сразу доложил об этом.
Л е н а. Подумаешь…
Ю р и й. Он мог скрыть. И случись авария в воздухе — никто бы не догадался о причине. Но он не скрыл. Поэтому мы ограничились выговором.
Л е н а. Это был твой самолет?
Ю р и й. Нет.
Л е н а. Но мог быть и твой?
Ю р и й. Да. (Смотрит на взволнованное лицо Лены.) Ленушка, ведь исключительный случай… Однажды я шел к тебе на свидание. И вдруг рядом со мной громадная сосулька — бах! Значит, зимой не ходить по улицам?
Л е н а. Мы встречаемся уже больше года…
Ю р и й. Год, два месяца и одиннадцать дней.
Л е н а. И все это время меня не покидала мысль…
Ю р и й (перебивая Лену). Со вчерашнего дня мы начали новый счет. В двадцать три ноль-ноль Елена Ремезова согласилась стать женой Юрия Волкова.
Л е н а. И теперь я имею право поговорить с тобой.
Ю р и й. О чем?
Л е н а. Помнишь, я познакомила тебя со своей подружкой?
Ю р и й. С Марией?
Л е н а. Да.
Ю р и й. Помню. И с ее мужем.
Л е н а. Это второй муж. Первый, Анатолий, был пилотом. И дети у нее — от Анатолия.
Ю р и й. Развелись?
Л е н а. Он погиб… Я была у Марии, когда к ней приехал начальник аэропорта и парторг.
Пауза.
Ты мне мало рассказывал о своей работе. Но я понимаю: летать на истребителе еще опаснее.
Ю р и й. Петр Петрович летает на истребителе почти тридцать лет… Мало ли есть опасных профессий… Я летчик, Ленушка!
Л е н а (горячо). Но закончив училище, ты и диплом техника получил. Будешь еще инженером. Я создам все условия — учись. Меня не прельщает высокий оклад. Хочу, чтобы мы жили счастливо.
Ю р и й. Я и собираюсь прожить с тобой счастливо до самой глубокой старости. Ты будешь гордиться мною, как Вера гордится Петром Петровичем. Ведь истребителем сейчас может быть далеко не каждый. Представь себе: звуковой барьер. Самолет дрожит. Его валит с крыла на крыло. Дай ему на секунду волю… А меня он слушается. Он любит твердую руку и крепкие нервы… Или когда догоняешь цель. Выходишь на форсированный режим. Бешеные скорости…
Телефонный звонок.
(Снимает трубку.) Старший лейтенант Волков слушает. Есть! (Кладет трубку.) Боевая тревога! (Бежит в коридор.)
Лена вскочила с тахты.
(Выходит, надевая меховую куртку.) Простынешь. Сиди.
Л е н а. Вот и поговорили… (Волнуясь.) Мы не успели пожениться, а нас уже разлучает тревога… Ты пытался все превратить в шутку…