– Катя, я не могу ждать ни полиции, ни «скорой». У меня самолет. Уже идет регистрация. Мне было приятно с тобой познакомиться. Какой ужас, что все так вышло.
– А как же твой козел?
– Какой козел?
– Ну тот, который уплыл на катере. Вдруг он приплывет, а тебя нет.
– Мне это глубоко безразлично.
– Хотя по-своему ты права. Ему придется уже не с тобой общаться, а с полицией. В принципе он здесь ни при чем. Ведь не он же дом взорвал, а его хотели взорвать. Наверно, когда у него шок пройдет, он обязательно приплывет. Правда, ему уже будет негде остановиться, разве только в домике спасателя. Скорее всего, его в отель поселят.
Я грустно улыбнулась и подумала о том, что Анатолий никогда уже не вернется, потому что оттуда не возвращаются.
– Если Лена появится, я ей тоже передам привет. Как она только вынесет, когда все узнает…
– Конечно, передай ей привет. – Я опустила глаза, постояла несколько секунд и посмотрела на оставшихся в живых девушек, которые тихо плакали и пытались хоть немного прийти в себя.
– Девчонки, держитесь. Я уезжаю. Карина, сейчас приедет «скорая». Обязательно выздоравливай. Я с тобой незнакома, но я уверена, что ты очень хорошая девушка.
Лежавшая на куче пепла перебинтованная девушка с трудом улыбнулась и глазами ответила мне, что все будет хорошо. Двое арабов из службы безопасности постарались меня остановить, на ломаном русском объясняя мне, что я должна дождаться полиции и дать показания, но остановить меня было невозможно.
Выйдя за ворота, я увидела машину своего гида Махмеда, который тут же выскочил из автомобиля и бросился мне навстречу.
– Маша, мне позвонили. Через пару минут здесь уже будет полиция и «скорая». Где Анатолий?
– Уплыл на катере.
– Куда?
– Понятия не имею. Он передо мной не отчитывается.
– А ты куда?
– В аэропорт. У меня уже регистрация заканчивается, а мне в любом случае улететь надо, несмотря на то, что у меня на руках даже билета нет.
– Я отвезу тебя в аэропорт и отправлю ближайшим рейсом. У меня там знакомые. Тебе самой не улететь.
Я недоверчиво посмотрела на Махмеда, но поняла, что выбора у меня нет, и села в машину.
Как только машина поехала в сторону аэропорта, Махмед закурил и заметно занервничал.
– У тебя вообще багажа нет? – спросил он.
– Какой багаж, все сгорело.
– Говорят, в Москве двадцать с лишним градусов мороза.
– Ну и пусть.
– И как же ты без шубы и зимних сапог?
– Как-нибудь доберусь.
– Тебя кто-нибудь встретит?
– Нет.
– Почему?
– Потому, что меня могла бы встретить моя подруга, но мне неоткуда ей позвонить.
– Держи.
Махмед протянул мне мобильник.
– А вдруг я этим рейсом не улечу?
– Я же сказал тебе, что я тебя посажу.
– Но я не знаю номера рейса.
– Тогда давай я позвоню ей сам. Диктуй номер.
Я продиктовала номер телефона своей подруги.
Махмед довольно быстро дозвонился до Ладки. Когда он назвал номер рейса и время прибытия в аэропорт, он протянул трубку мне.
– Лад, ты меня встретишь? А то я без зимних вещей…
– А где твоя шуба? – послышалось на том конце провода.
– Потом расскажу. Телефон не мой, а связь денег стоит. Так ты меня встретишь?
– Встречу, конечно.
Я отключила телефон и протянула его Махмеду.
– Меня встретят, – улыбнулась я.
– Только перед отлетом тебе нужно в туалет забежать и умыться. Ты вся в саже. Если ты посмотришь на себя в зеркало, то не поверишь, что это ты.
– У меня нет никакого желания смотреться в зеркало, – нервно произнесла я и отвернулась в окно.
– Я тебя понимаю, но ведь в самолете сидят люди. Ты можешь их напугать.
Всю дальнейшую дорогу до аэропорта мы ехали молча и старались не смотреть друг на друга. Я закрыла глаза и подумала о том, что еще совсем недавно я смогла бы погибнуть точно так же, как и те девушки, лежащие у взорванного дома. Наверно, это очень страшно, когда жизнь продолжается… Когда на улицах цветут цветы, во дворах бегают ребятишки, когда идет снег, проезжают машины, работают рестораны, проходят различные презентации и выставки, рождаются дети, влюбляются друг в друга люди, создаются новые семьи и расходятся те, которые не прошли испытание отечественным бытом, а тебя в этой жизни нет. Тебя нет. Ты умерла. Ты больше никогда не увидишь, как идет снег, не сможешь ловить снежинки, не увидишь, как кружит листопад и как ласковое солнышко заставляет изнывать от жары. Все это будет у кого-то, но этого не будет у тебя, потому что тебя просто нет… Я никогда не верила в загробную жизнь, и я твердо знала одно: что со смертью всему приходит конец. И я страшно боялась смерти, потому что мне очень хотелось жить, несмотря на те трудности и неудачи, которые постоянно подкидывала мне эта самая жизнь. Хотя по большому счету я полагала, что смерть – это свобода от всего. Это просто свобода. Свобода от всех жизненных трудностей, обязанностей, условностей, различных стереотипов и отношений с людьми.
…А еще я подумала о Боге и о том, почему он допускает подобные несправедливости. Почему умирают молодые и здоровые? Почему так долго живут спившиеся и опустившиеся? Почему на свете столько зла и неправды? Почему жизнь кого-то испытывает, а кого-то балует и оберегает от неудач?
Я открыла глаза, посмотрела на Махмеда и задумчиво задала ему вопрос:
– Махмед, а ты веришь в Бога?
– Да. Я мусульманин. Я верю в Аллаха.
– А ты в него действительно веришь или ходишь в мечеть только потому, что туда ходят все и ты должен быть таким, как все?
– Я в него действительно верю. Я с детства учил Коран.
– А твой Аллах тебе когда-нибудь помогал?
– Всегда, – ни на минуту не задумываясь, ответил Махмед.
– А как он тебе помогал?
– Аллах всегда всем помогает.
– А мне кажется, что ты лукавишь. Ты ходишь в мечеть потому, что туда ходят все, и молишься по той же самой причине. Это внушили тебе с молоком матери. Это просто внушение, слепая вера.
– Не говори так. Мусульманская вера очень сильная, и она у нас в крови. А ты к какой вере принадлежишь?
– Не знаю, – устало пожала я плечами. – У нас все говорят, что верят в Бога, но, в сущности, какая это вера. Это уже какая-то мода. Даже страшно подумать о том, что сейчас верить в Бога стало модно. Модно ходить в церковь, модно ставить свечки, модно слушать проповеди, модно креститься. Я и сама не знаю, существует ли Бог, и начинаю думать, что его все-таки нет. Я верю в существование Ангела-Хранителя и знаю, что он у меня есть. Он мне помогает, оберегает, предостерегает. Когда я попадаю в какую-нибудь переделку и выбираюсь из нее в целости и сохранности, я всегда благодарю своего Ангела-Хранителя, потому что знаю: мне помог он. А вот что касается Бога… Если Бог есть, то получается, что это он сотворил этот мир с его нищетой, ложью, лицемерием, предательством, несправедливостью и одиночеством… Он должен понимать, что очень тяжело жить среди всех этих пороков и при этом оставаться чистым. Он должен знать, что не каждый человек может вынести столько, сколько ему отпущено и уготовано судьбой, что у человеческих сил есть предел, что предел есть у всего, даже у терпения и понимания… Не каждый человек может быть сильным и справиться с тем, что ему уготовано. Далеко не каждый. Если Бог есть, то зачем же он сделал этот мир таким жестоким? Зачем он сделал все так, чтобы люди мучились?
– Жестоким мир сделал не Бог, а сами люди. Это не божьи пороки, а людские. Это люди лицемерят, врут, предают, изменяют, убивают.
– Неужели ты искренне веришь в то, что Бог есть?
– Верю.
– А как же толстые попы, от которых пахнет перегаром, которые набивают себе карманы и животы людскими приношениями?
– В семье не без урода. Я был в России и видел ваши церкви. Я видел то, о чем ты говоришь. Я видел пьяного попа, который отказывался крестить ребенка, потому что у этого попа голова трещала с похмелья. Ты не верь в церковь. Не верь в тех людей, которые стоят между церковью и Богом, потому что, как правило, эти люди не достойны служить церкви, и их большинство. Ты верь в Бога. Ты обязательно в него верь.
– Я буду. – Я всхлипнула и почувствовала, как у меня на глазах появились слезы.
– Ты просто живи и никогда не ищи в этой жизни смысла. Если ты будешь его искать, то ты наживешь себе ненужные проблемы.
– Я знаю, – кивнула я головой. – Я никогда не искала смысла жизни. Ни когда училась в школе, ни когда уже выросла. Я знаю, что смысл жизни в отсутствии всякого смысла. Я знаю, что я появилась на этот свет для того, чтобы пройти через все трудности, и я не думаю, что моя жизнь бесполезна.
– Ты появилась на этот свет для того, чтобы жить.
– Все верно, а трудности – это лишь составляющая моей жизни, и притом очень важная и серьезная составляющая. Махмед, а где ты выучился так хорошо говорить по-русски?
– У меня два высших образования, – улыбнулся Махмед. – Ну, вот мы и приехали. Ты сейчас зайдешь в туалет и постараешься привести себя в порядок, а я быстро найду нужного человека, чтобы тебя посадили в самолет. У тебя деньги на билет есть?
– Есть, – кивнула я головой.
– Хорошо, – встречаемся через пять минут в зале регистрации. – Только не тяни, регистрация уже закончилась.
– Само собой.
Зайдя в туалет, я посмотрела на свое отражение в зеркале и даже вскрикнула. Черное, запачканное сажей лицо… Грязная одежда, порванная в нескольких местах, и волосы все в саже.
– Бог мой. – Я посмотрела на часы, схватила лежащее на раковине мыло и сунула голову под кран.
Проходящие мимо женщины откровенно возмущались, показывали на меня пальцем, смеялись, но я не обращала на них ни малейшего внимания. Хорошенько вымыв голову, я оторвала как можно больше туалетной бумаги и использовала ее вместо полотенца. Посмотрев на свою изодранную одежду, я принялась ее замывать и пришла к выводу, что мои темные джинсы смотрятся очень даже ничего. Затем, не придумав ничего лучшего, стянула с себя блузку и принялась ее стирать все под тем же злосчастным краном.