И дверь распахивается.
При виде его я цепенею.
Он стоит там c блестящими глазами, переполненными чувством вины, и я понимаю — он уже знает, почему я здесь.
— Я почувствовал твое присутствие, — шепчет он слабым голосом.
Мой взгляд скользит по зажатой в его руке листовке, улавливая знакомые буквы.
Листовка об Испытаниях.
Какой ужасный способ узнать о потере.
На глаза наворачиваются слезы, и я делаю шаг к нему.
— Ох, Мак…
Его самообладание рушится, а его тело сталкивается с моим.
Он прижимается ко мне, и когда я крепко его обнимаю, его плечи трясутся. Листовка с известием о смерти Геры падает на землю, забытая в волне эмоций, угрожающих его утопить. Тело Мака содрогается рядом с моим, его руки безвольно повисают.
— Она погибла, — выдыхает он. — Она погибла, и это моя вина.
Всхлипывая, я шепчу:
— Нет, это не так. Не думай, что это твоя вина.
Рыдания сотрясают его тело, заставляя нас двоих дрожать в дверном проеме.
— Это должен был быть я, — его руки сжимают мою талию, удерживая меня на месте. — Это должен был быть я.
— Шшш, — я провожу рукой по его волосам, чувствуя, как горячие слезы катятся из моих глаз. — Все будет хорошо.
— Дина, — его шепот — признание вины. — Это должен был быть я. Я хотел бы, чтобы это был я.
— Не говори так, — я сжимаю его крепче, чувствуя, как его тело содрогается с каждым вздохом. — Ты мне нужен.
— Не надо, — шепчет он мне в волосы. — Я тебя только разочарую.
Глава четырнадцатая
Адина
На ближайшие несколько дней я ставлю перед собой цель — увидеть, как Мак улыбается. Что само по себе непростая задача.
Именно поэтому мы оказались здесь сегодня вечером.
— Это бред.
И кто-то от этого не в восторге.
— Вау, так ты не шутил, — чтобы не рассмеяться и сохранить на лицо серьезность, я зажимаю рот рукой. — Ты действительно не умеешь прыгать через скакалку.
— Все, с меня хватит, — фыркает он, направляясь к двери, чтобы покинуть переулок, где мы тренируемся. — Я столько лет прожил без этого.
— Давай! — я бегу за ним, хватая за руку, чтобы остановить его. — Чуть больше практики, и у тебя получится. Это отвлечет тебя.
Он резко оборачивается, в его глазах появляется упрек.
— Тебе нужно было практиковаться?
— Ну… Нет, но…
— Видишь, для тебя эта беззаботная девчачья ерунда естественна, — он качает головой. — Для меня — каким бы удивительным это ни казалось — нет.
— Верно, — я меняю тон на более низкий, — ты такой задумчивый и жесткий со своими острыми ножами и неумением улыбаться.
Он скрещивает руки на груди.
— О, так вот я какой?
— И как ты говоришь, — улыбаюсь я. — Правда.
— Прекрасно, — он одаривает меня саркастической улыбкой, хотя его глаза все еще наполнены печалью от потери Геры. — Ну, а ты постоянно хихикаешь и вечно радуешься c этими бантиками и другими вычурными… штучками.
Я медленно киваю, на шаг приближаясь к нему.
— И тебе это во мне нравится?
Он отвечает без раздумий:
— Помимо прочего.
— Хорошо, — просто говорю я и кладу руку на бедро. — Потому что я не собираюсь меняться. Мне нравятся мои милые, девчачьи штучки.
— О, я знаю.
— Видишь ли, я…
— Создана для любви, а не борьбы, — заканчивает он за меня.
Я сияю.
— Именно. Поэтому ударить того парня в лицо было последним, что я хотела сделать.
Мак пожимает плечами.
— Он это заслужил. И тебе нужна была практика.
Этот момент снова всплывает в моей памяти, отодвигая на второй план все, что произошло после. Подбитый глаз мужчины и его очевидный страх при виде Мака. Я не хочу снова испытывать ту боль, что пронзила руку, когда мой кулак столкнулся с его лицом.
Но вдруг я вспоминаю слова, которые Мак сказал тому мужчине, и любопытство подталкивает меня снова спросить:
— Кстати, как ты узнал, что тот человек лгал, когда сказал, что не узнает меня?
— Дина, мы уже это обсуждали, — он вздыхает. — Я просто знаю.
— Как? — настаиваю я.
— Это неважно.
— Не заставляй меня ругать тебя, Макото Хитан, — предупреждаю я, грозя пальцем.
— Ладно, — он легко сокращает расстояние между нами. — Я знаю, потому что заставил его запомнить, как ты выглядишь. Заставил его узнать тебя и никогда не приближаться к тебе. — Он вздыхает, и его лицо наклоняется к моему. — Но он все равно это сделал. И значит я потерпел неудачу.
Я качаю головой, удивленно открывая рот.
— Ч-что? Что ты имеешь в виду, заставил его запомнить, как я выгляжу?
Он молчит несколько мгновений, прежде чем тихо произносит слова, которые удивляют меня еще больше..
— Я заставил его и всех его приятелей, которых нашел, запомнить каждую твою черточку. Я описал цвет твоих глаз и длину ресниц. Тепло твоей кожи и удивительные завитки твоих волос. Твой нос, губы, твою улыбку. Даже шрам на твоей ладони от одного из моих кинжалов. Так что да, он знал, кто ты, и все равно решил проигнорировать мое предупреждение.
Между нами повисает тишина. Выражение его лица становится теплее, хоть я и замечаю в его глазах печаль. Даже в трауре он умудряется изобразить слабую улыбку.
— Не думал, что смогу лишить тебя дара речи.
— Я просто… — я качаю головой, пытаясь подобрать слова. — Не могу поверить, что ты сделал все это ради меня.
Он слегка улыбается, пока я продолжаю:
— И все же, ты отказываешься учиться прыгать через скакалку.
С этими словами он легонько шлепает меня по лбу. Я сияю, счастливая, что могу отвлечь его этим светлым моментом в мрачные времена
— Могу поспорить, что ничто из того, что я мог бы для тебя сделать, не сравнится с этим унижением, — сухо замечает он.
Мой смех следует за ним до конца переулка. И я аплодирую, когда он снова пытается прыгать через скакалку.
Глава пятнадцатая
Макото
— Что я говорил насчет ночевки в этой дыре?
Она улыбается, поджимая под себя длинные ноги, и я чувствуя себя невероятно комфортно на обшарпанных коврах за Фортом.
— Хм, что тебе понравилось и ты был бы рад остаться здесь снова, если бы это означало проводить со мной больше времени?
Я закатываю глаза.
— Эти слова точно не слетали с моих губ, но с последней частью спорить не стану.
Она ослепительно улыбается, и я не могу отвести от нее взгляд.
— Хорошо. Потому что я решила, что мы должны посещать Форт в ночь каждого бала, — она отрывает кусочек сладкого теста от булочки, которой я ее порадовал. — Можешь назвать это суеверием, но мы были здесь в ночь первого бала, и Пэйдин все еще жива и здорова. Так что я планирую продолжить нашу традицию.
А Гера — нет.
Я не обращаю внимания на эту мысль, как делаю каждый день, и медленно произношу:
— Ну, визит подразумевает, что мне не придется здесь ночевать, так что…
— О, еще как придется! — она фыркает. — В прошлый раз все было не так уж плохо.
— У меня до сих пор болит спина.
— Прошла уже неделя!
Я теряюсь, осознавая это. Прошла неделя.
Неделя с тех пор, как я сорвал листовку с полуразрушенной стены и узнал, что Гера убили на первом Испытании.
Неделя с тех пор, как я плакал в объятиях Адины, чувствовал ее успокаивающие прикосновения. Выплескивал свою вину, сожаления, страхи.
Неделя с тех пор, как я начал оплакивать ее потерю.
Плакал, чтобы утопить боль в слезах. Теперь боль кажется не такой острой, но воспоминания о ней еще свежие. Я устал от слез, от постоянного отчаяния. Гера бы отчитала меня за то, как сильно страдаю из-за ее потери. Она бы тихо сказала мне собраться, как делала много раз за эти годы. И вот я здесь, пытаюсь сделать именно это. Хотя на этот раз я не один.
— Ладно, — говорю я, принимая предложение Адины. — Форт так Форт. Слава Чуме, что после сегодняшнего вечера мне придется сделать это всего лишь раз.
— Отлично! — она слегка взвизгивает, взволнованная моим согласием. — И прежде чем я успею оглянуться, Пэй вернется, чтобы составить мне компанию.
Я не успеваю ответить на это с сарказмом, поскольку она снова произносит:
— О, это напомнило мне, что нам нужно сделать небольшой ремонт до ее возвращения!
Адина хмурится, замечая пустое выражение моего лица. Я обвожу рукой все вокруг.
— Конечно, развлекайся, сладкая.
— Макото, — строго произносит она. Звук моего полного имени, сорвавшегося с ее губ, заставляет меня вздрогнуть.
— Это займет всего минуту. Давай, вставай.
Неохотно поднявшись на ноги, я осознаю, что на самом деле это займет не минуту. Адина просит меня закрепить нить по обе стороны стен переулка и растянуть ее по всей длине Форта. Затем она начинает пришивать квадратные куски ткани, создавая красочный баннер, который ей нравится называть «праздничным, но уверенным в том, что Пэй выжила». Вскоре мне приходится расставлять кучу мусора, за которым они спят, делая забор, по ее словам, «более привлекательным». В качестве последнего штриха Адина добавляет новое одеяло и одну подушку на двоих, после чего мне наконец позволяют сесть.
— Видишь! — она хлопает в ладоши, восхищаясь местом для сна, ставшим чуть менее убогим. — Намного лучше. Пэй будет удивлена.
Я ем булочку и говорю с насмешкой:
— Да, ничто так не говорит «добро пожаловать домой», как только что собранная куча мусора.
Она ставит руку на бедро.
— Эта куча мусора — все, что у меня есть.
— Мне казалось, что у тебя есть я, — она закатывает глаза так, что я начинаю задумываться, как бы заставить ее сделать это снова.
— Правда?
Я сглатываю, выдавливая из себя слова:
— Пока ты будешь меня ждать.
— А если не буду? — тихо спрашивает она.
— Тогда никто никогда этого не сделает.
Ее взгляд скользит по мне, и не могу сказать, что мне это не нравится. Прочистив горло и смущенно отвернувшись, она подходит к забору и проходит сквозь него.