Она садится рядом со мной, наши плечи соприкасаются, отчего я напрягаюсь. Не потому, что я этого не хочу, а потому что не привык, что кто-то хочет прикасаться ко мне. Выбирать меня. Считать меня достойным усилий.
Потому что я этого совершенно не заслуживаю.
Не заслуживаю ее. Если тьма — это отсутствие света, то это то, чем я являюсь, когда ее нет рядом.
И я удивляюсь, как я вообще продержался так долго без ее советов.
— На что это похоже? — ее вопрос неожиданно возвращает меня к реальности. — Иметь эту силу?
Я даже не колеблюсь.
— Одиночество.
— Потому что никто не знает о тебе?
Я киваю.
— А я знаю обо всех остальных.
— Всем говорят, что Кай — сильнейший Элитный за последние десятилетия, — тихо говорит она. — И все же, вот он ты, обладаешь его силой и живешь в трущобах.
— Скрываюсь в трущобах, — выплевываю я с горечью.
Она вздыхает, и в ее голосе звучит разочарование.
— Ты правда думаешь, что король убил бы тебя, если бы узнал, что ты Владетель?
— Думаю, он считал бы меня угрозой, — уныло говорю я. — Как и Фаталов. Он оставил по одному из них и теперь у него есть Владетель — его сын, которым он может управлять.
Она изучает меня, как одну из своих швейных строчек.
— Вы двое удивительно похожи. Не только в способностях.
— Ну, он наделал много дерьма. А я просто довольно дерьмовый, — я беру еще один кусок медовой булочки. — Уверен, при других обстоятельствах мы были бы лучшими друзьями.
Ее ответное мычание говорит о согласии. И, видимо, это единственный ответ, который она готова предложить. Ее вдруг очень отвлекает кудрявая прядь, упавшая на плечо, да и меня теперь тоже. Что я ей говорил о волосах? Ах, да. Что-то очень похожее на то, что они упругие.
Какая жалкая попытка быть безразличным. Будто я не восхищаюсь блеском каждого локона, или тем, как они цепляются друг за друга. Будто я могу оторвать взгляд от ее шеи, когда она собирает эти кудри в небрежный пучок, и упущенные пряди струятся чернильным водопадом по ее спине. Будто я могу не восхищаться тем, как легко смех касается ее мягких губ. И солнце согревает ее кожу так, словно она создана для того, чтобы быть окутанной светом. А радость исходит из нее в виде хлопков в ладоши и милых бесед. Именно так мои мысли постоянно возвращаются к ней, а сердце глупо следует за ними. И я боюсь, что восхищаюсь каждым ее частичкой.
— У меня есть кое-что для тебя.
Она сопровождает это признание мягким смешком, одновременно нервным и опьяняющим. Откинувшись на предплечья, я озвучиваю пожелание:
— Надеюсь, это кровать.
— Нет, — отвечает она слишком весело. — Даже лучше. Надеюсь.
— Нет ничего более заманчивого, чем проспать всю ночь, — я смотрю на ее беспокойную фигуру, скрещенные, ритмично постукивающие ноги. — Но постарайся, сладкая.
На ее лице отражается сильное беспокойство.
— Ну вот, теперь я нервничаю! — она поднимает руку. — Все, я не могу тебе это показать. Оно еще не готово.
— Чума, что же я наделал? — бормочу я. — Давай, Дина, покажи мне. Я уверен, это… потрясающе — или любое другое слово, которое тебе нравится использовать.
Она закрывает глаза и делает глубокий вдох. Это смешно, и в то же время драматично.
— Ладно, ладно, — ее глаза распахиваются с внезапной решимостью.
— Я работала над этим в свободное время в замке. И заметила, что у тебя нет ничего, в чем бы ты смог носить свои ножи. Так что, — она протянула слово, — я решила, что могу помочь тебе с этим. В конце концов, жилет Пэй сыграл решающую роль на ее воровском поприще…
— Просто поразительно, сколько слов ты произносишь каждый день.
— …потому что дизайн очень важен в ее деле, — она заканчивает, не обращая внимания на мою реплику. — Поэтому я сделала то же самое для тебя.
После нескольких ободряющих кивков она наконец достает что-то из своей тканевой сумки. Она вытягивает руки, показывая этот предмет, а я пробегаю взглядом по плотной ткани в сочетании с белой кожей, из которой была сделана моя гвардейская маска. Я моргаю, ошеломленный красотой пояса для оружия, с уникально подогнанными карманами для каждого из моих ножей. Протянув руку, я касаюсь пальцами участков кожи, ощущая каждый аккуратный стежок и натяжение прочной ткани.
Я чувствую на себе ее взгляд, медленно выпрямляюсь и осторожно беру подарок из ее рук.
— Тебе… — она замолкает, после чего говорит с легкой улыбкой:
— Тебе нравится? Я могу удлинить карманы для каждого ножа, если хочешь. Я не была уверена, какой длины их делать…
— Нет, — мой голос звучит тихо и спокойно. — Нет, я хочу, чтобы все было именно так, как ты сделала. Это идеально.
— Правда? — в ее голосе слышится неуверенность, хотя ее лицо светится. — Лучше, чем кровать?
Я позволяю себе улыбку, предназначенную только для нее.
— Намного лучше, чем кровать.
Она хлопает в ладоши, и я больше не удивляюсь. Меня больше не раздражает ее радость. Я счастлив быть свидетелем этого.
— О, хорошо! — она облегченно вздыхает. И, поскольку я ничего не могу делать, кроме как разглядывать подарок, она настойчиво машет рукой. — Ну же! Примерь!
Я подчиняюсь без возражений и быстро застегиваю ремень вокруг себя. Он сидит низко на моих бедрах, что позволяет с легкостью доставать из него ножи. Я в неверии качаю головой.
— Возможно, это единственное, что мне когда-либо дарили, но я совершенно уверен, что нет ничего лучше этого.
— Звучит как вызов, — замечает она с привычной улыбкой. — Следующий подарок должен быть еще великолепнее.
Я отвечаю с пустым взглядом:
— О, больше никаких подарков не будет.
Ее нахмуренное лицо могло бы расстроить меня, если бы не было связано с такой нелепой причиной.
— И почему это?
Я наклоняюсь ближе, наблюдая, как ее глаза расширяются.
— Потому что я знаю, как ты расстроишься, когда ничто не сможет сравниться с этим.
Она рассеянно накручивает на палец свободный локон, как это делает обычно.
— Посмотрим.
— Дина, — говорю я тихо, и она резко вскидывает голову. — Спасибо.
Она грустно улыбается
— Мне жаль, что я первая, кто сделал тебе подарок.
— Я не жалею, — слова поспешно слетают с моих губ. — Я бы ждал еще девятнадцать лет, если бы это значило, что ты станешь первым хорошим воспоминанием, которое мне подарили.
Ее ореховые глаза встречаются с моими.
— Но ты заслуживаешь больше одного хорошего воспоминания.
— Тогда хорошо, что я планирую держать тебя при себе.
Она улыбается мне, словно освещая темнеющий переулок вокруг нас.
— Мне бы этого очень хотелось, Мак.
Едва она успевает это сказать, как ее слова заглушает зевок. Я приподнимаю бровь.
— Устала?
— Измотана, — говорит она, снова зевая. — Добраться сюда от замка — настоящее испытание.
Я усмехаюсь
— Да, напомни мне добавить тренировку на выносливость к нашим боевым занятиям.
Она стонет, умоляюще глядя на меня.
— И что это будет?
Я пожимаю плечами, откидываясь на руки.
— Не знаю. Заставлю тебя пробежать пару раз по улице. Может, уворачиваться от детей, — уголки моих губ изгибаются в улыбке. — Это утомит тебя настолько, что к вечеру твой словарный запас поубавится.
Она скрещивает руки на груди в защитной жесте, ее тон становится еще более оборонительным.
— Что ж, возможно, мне стоит уйти вместе с моими словами, если здесь нас не ценят.
— О, сладкая, ты даже не представляешь, как ценят. Осмелюсь сказать, что этим даже восхищаются.
Она смущенно сглатывает.
— И поэтому ты едва смотришь на меня, когда я говорю?
Раздраженно киваю головой.
— Дина, если бы я посмотрел на тебя, пока ты говоришь, то вряд ли смог бы гарантировать, что обращу внимание на то, что ты говоришь
— Оу, — наступает долгая пауза, пока она обдумывает мои слова. — Понятно.
Даже в сгущающихся тенях я могу разглядеть ее растерянное лицо. Она несколько раз откашливается, прежде чем медленно опуститься на грубый ковер. Набросив на себя все одеяла и лоскутки ткани, она заворачивается в кокон. Из-под груды вылезает рука, похлопывая по пространству рядом с собой.
— Ложись, — настаивает она. — Я даже поделюсь своими одеялами.
Я настораживаюсь.
— Кажется, под ковром что-то шевельнулось.
— О, здесь так тепло! — мурлычет Дина, игнорируя мои опасения.
— Да, оставайся там, чтобы все, что ползает вокруг, зарылось там вместе с тобой.
Прежде чем я успеваю убежать, она тянет меня за оружейный ремень. В одно мгновение я оказываюсь рядом с ней, не совсем понимая, как попал в эту неприятную ситуацию.
— Видишь, не так уж и плохо! — я слышу улыбку в ее голосе.
— Конечно, если тебе нравится беспокойный сон.
Ее тело приближается к моему, прижимаясь обнаженным плечом к моему. Ее тепло согревает меня, успевая распространиться даже на мои щеки. Она оказывается такой хрупкой рядом со мной, и мне трудно подавить желание обнять ее и защитить.
— Я считаю звезды, — тихо говорит она. — Это помогает мне заснуть.
Поворачиваю голову, наблюдая за ней, смотрящей на небо. Каждое сорвавшееся с ее губ слово окутано трепетом.
— Мне всегда было интересно, как что-то может светить так ярко в непроглядной тьме.
Мой взгляд пробегает по контуру ее лица, покрытого тенями.
— Я тоже пытаюсь это понять.
— Надеюсь, они там, наверху, знают, как ими восхищаются, — шепчет она. — Я ведь считаю их каждую ночь перед сном.
Я качаю головой при виде того, как она восхищается чем-то, что бледнеет в сравнении с ней.
— Уверен, что даже звезды тебе завидуют.
Она поворачивается ко мне, глаза отрываются от неба и впиваются в меня.
— Что?
— Тебе завидуют даже звезды, — повторяю я мягко, наклоняясь к ней. — Потому что однажды — не сейчас, а в будущем — ты будешь там, рядом с ними, затмевая каждую.
Не знаю, что пробудило во мне желание говорить такими поэтичными фразами, но если я чему-то и научился у нее, так это тому, что не стоит скрывать свои чувства. Даже если это значит признаться в том, в чем, возможно, не следует признаваться.