Я улыбаюсь при этой мысли. Наверняка она сейчас восторженно раздает всем советы по поводу одежды и стиля.
Вздохнув, я поднимаюсь на ноги.
Она, безусловно, занята. И она будет извиняться передо мной за то, что просто выполняла свою работу. Я скажу ей, что теперь она должна мне поцелуй. Может, два. Или даже дюжину.
С другой стороны, мне не придется ночевать в Форте.
Выйдя на пустынную улицу, я пробираюсь обратно в лавку. Замечаю кривой плакат на стене и пытаюсь разглядеть его в темноте.
Как и ожидалось, он посвящен финальному Испытанию, которое состоится завтра. Я с горечью закатываю глаза, предвкушая пять лет спокойствия, прежде чем эти Испытания снова начнут нас преследовать.
Мой взгляд цепляется за крупную надпись в самом центре плаката:
«Завершающее Испытание этого года пройдет на Арене Чаша — все желающие могут прийти и посмотреть».
В любой другой год это не имело бы для меня никакого значения. Испытания и так обычно проходят на арене для развлечения королевства. Но этот год оказался особенным. В этом году соревнования на арене еще не проводились.
Уже собираюсь забыть об этом, как вспоминаю, кто там будет.
Адина.
Она будет на трибунах, наблюдая за своей лучшей подругой и прикрывая глаза руками. В прошлом я никогда не осмеливался войти в Чашу, чтобы понаблюдать за Испытаниями, но тогда у меня не было Адины.
Я мог бы удивить ее. Сесть рядом. Поддержать ее.
Это опасно, но это ради Дины.
Я провожу ее обратно в Форт — уже одно это будет для нее сюрпризом. А потом я подарю ей подарок, который все еще надежно хранится в моем кармане. Она будет визжать, а я улыбаться только для нее.
Сворачиваю в переулок, ведущий к моему магазину, едва сдерживая улыбку.
Потому что впервые в жизни я с нетерпением жду возможности пойти на Испытание.
Глава девятнадцатая
Адина
Возможно, я больше никогда его не увижу.
Никогда не увижу ту улыбку, которая проскальзывает на его лице, когда мы вместе.
Никогда не увижу его в том жилете и не смогу обнять так крепко, как хотела бы прямо сейчас.
Никогда не увижу ту серебристую прядь волос, которая меня так успокаивала.
Никогда не увижу, как мы влюбимся друг в друга.
Но хуже всего то, что я, возможно, никогда не смогу извиниться за то, что пропустила наше свидание в Форте.
_________
В подземельях холодно.
Что ж, этого следовало ожидать. Хотя я и не планировала испытать это на собственном опыте.
Влажная стена, к которой я прижимаюсь спиной, заставляет пожалеть о том, что на мне не было свитера, когда король вызвал меня. Или, может быть, моего жакета с кружевной отделкой. С другой стороны, мне бы не хотелось впервые надевать его в подземельях, где никто, кроме Гвардейцев, не смог бы полюбоваться моей работой.
Я закрываю глаза от одиноко мерцающего света за решеткой и прислоняюсь пульсирующим виском к каменной стене. Мой желудок оказался гораздо разговорчивее всех, кто здесь находится — он громко урчит от нарастающего голода. Приоткрыв глаз, я смотрю на черствый хлеб, небрежно брошенный в угол моей камеры. Поморщившись при одной только мысли о том, чтобы пошевелиться, я злобно прикусываю язык, придвигаясь ближе. От кандалов, стягивающих лодыжки, у меня щиплет глаза, а кожа рвется, словно тонкая ткань. Ржавый металл до крови натер мне кожу, оставив под ней красные волдыри.
Тяжело вздохнув, я тянусь за хлебом.
Я знаю, что увижу. Я даже зажмуриваюсь, чтобы отсрочить неизбежное, чтобы притвориться, что это кошмар, от которого меня разбудит Пэй. Потому что она всегда так делала. Она всегда находила способ побороть страх, быть сильной за нас обеих. Я чувствовала прикосновение ее пальцев к кривой челке, которую она мне постригла, и этого успокаивающего жеста было достаточно, чтобы вырвать меня из сна. После чего я склоняла голову к ее плечу, и мы сидели рядом, наблюдая за звездами, пока те не растворялись в утреннем свете.
Но это не Форт. Здесь нет ни звезд, ни плеча, на которое можно было бы опереться. Окончательно проснувшись, я открываю глаза и…
При виде своих пальцев я едва сдерживаю рыдание. Лучше бы они связали мне руки за спиной, хотя бы для того, чтобы я не могла на них смотреть.
Не знаю, почему они это сделали. Или почему я вообще здесь.
Я кричала, когда они начали ломать мне пальцы, умоляла, несмотря на боль, пощадить то единственное, ради чего я жила. Мои пальцы — мое ремесло, мое утешение, моя связь с прошлым, которое мне удалось пережить.
А потом я заплакала.
Сначала это было тихое горе, слезы текли из-под опущенных век. Но я никогда не отличалась выдержкой. Вскоре я уже рыдала от звука ломающихся костей и разбитой мечты.
Лишь когда моя вытянутая рука становится размытой, я понимаю, что плачу. Снова. С тех пор как король приказал бросить меня сюда, я только и делаю, что плачу. Почему это произошло? Я до сих пор не могу разобраться. Хотя, возможно, я была поглощена другими мыслями.
Всхлипывая, тянусь к хлебу и с усилием вздыхаю, когда цепи на моих лодыжках туго натягиваются. Боль становится невыносимой. Я не такая, как Пэй. Я не привыкла к такой боли. Я привыкла к исколотым пальцам и уставшим рукам, но не к ноющему телу и сломанным костям.
Хрипло вздыхаю, облокотившись на стену.
На самом деле в этом нет ничего страшного. Я привыкла быть голодной. На самом деле, я даже не хочу этот черствый хлеб.
Мой желудок протестует. Очень громко.
Я уже собираюсь напомнить ему, что мы и дольше страдали без еды, поэтому не надо делать из этого трагедию, как вдруг тени начинают говорить. Это так странно.
— Ты не могла бы быть потише? Я пытаюсь уснуть.
Я вздрагиваю от грубого голоса и прищуриваюсь, вглядываясь в соседнюю камеру.
— Я-Я ничего не говорила, — мой голос хриплый и шершавый, словно шерсть.
— Да, — ворчит мужчина, — но твой желудок чертовски много болтает.
— Верно, — вздыхаю я. — Я вообще довольно болтливая.
Я обвожу глазами слабые очертания фигуры, сидящей в углу камеры, ближе всего к хлебу. Возможно, он сможет достать его для меня.
— Давай так, — начинаю я весело. — Если ты бросишь мне этот хлеб, мой желудок успокоится. Так что мы оба получим то, что хотим: я поем, а ты сможешь уснуть.
Он, кажется, находит это забавным. Конечно, если предполагать, что исходящий от него шум действительно является смехом.
— Правда? И откуда ты знаешь, что я сам не съем этот хлеб?
— Так ты здесь за кражу?
— Нет. Хуже.
— Тогда я рискну, — весело говорю я. — Судя по всему, у тебя нет опыта в воровстве.
Он снова издает тот звук, который я принимаю за смех. Затем он перемещается, просовывая костлявые пальцы между прутьев, чтобы достать мой хлеб. После, когда ему удается ухватить буханку, он с грубым ворчанием швыряет ее мне. Хлеб катится и останавливается, столкнувшись с моей ногой.
Улыбаюсь находящемуся в тени человеку.
— Видишь, ты не вор. Спасибо, — я замираю, глядя на свои пальцы. Изуродованные, сломанные и бесполезные.
Боль парализует.
Опускаю хлеб на ладонь, вздрагивая от ощущения. Через мгновение я набираюсь смелости, сжимаю хлеб обеими руками и пытаюсь поднять ко рту.
Слезы стекают по щекам, но я откусываю кусок. Потом еще один. И каждый из них — черствый и соленый от моих слез.
— Что ты сделала, малышка? — раздается голос, прерывая мои всхлипы.
— Я… — всхлипываю. — Я была швеей. Раньше была швеей. — На моих губах появляется тень улыбки. — Лут всегда нуждался в помощи в плане моды. У меня был небольшой бизнес по продаже одежды. Моя лучшая подруга, участвует в Испытаниях, знаешь ли. Хотя, — я хмурюсь, — ты, наверное, вряд ли знаешь о ней, раз уж ты давно здесь. В общем, она добывала мне ткани, а я шила из них наряды. Конечно, я всегда позволяла ей первой выбрать что-то из того, что я создавала. Ох, а еще я сшила для нее жилет со множеством карманов, потому что, скажем так, она была опытной воровкой…
— Нет, малышка, — кажется, он раздражен. — Черт, ты действительно много болтаешь, не так ли? Я спросил, что ты сделала, почему оказалась здесь?
— Ох. Эм. Твоя догадка так же хороша как и моя, — говорю я, пытаясь прожевать жесткий хлеб. — Однажды я пыталась что-то украсть. Это закончилось плохо. Пэй все еще удивляется, как я могу быть такой ужасной воровкой, будучи Фэйзером, — я откусываю еще кусок. — Она всегда говорит, что если бы могла проходить сквозь стены, то была бы непобедимой. И очень богатой.
— Что, тебя просто бросили сюда без всякой причины? — он фыркает. — Не похоже, что ты Обычная или что-то в этом роде.
При мысли о том, что это могло случится с Пэйдин, у меня внутри все переворачивается.
— Нет. Нет, я определенно Элитная. Но это мне здесь не поможет, — я смотрю на каменные стены и чувствую, как Безмолвие подавляет мои способности, из-за чего я не могу просто взять и пройти сквозь эти решетки.
Он вдруг становится серьезным.
— Интересно, что они собираются с тобой сделать.
— Что ж, — я поднимаю руки, чтобы он увидел, — они вряд ли смогли бы сделать что-то похуже.
— Да, — грубо произносит он, — я слышал, как это случилось.
— Тогда извини, что не давала тебе спать, — говорю я без особого энтузиазма. Он смеется, заставляя меня улыбнуться. — Ита-ак, — растягиваю я, — что ты сделал, чтобы оказаться здесь?
Я чувствую, как он смотрит на меня.
— Нечто, за что меня заслуженно отправили в это подземелье. В отличие от тебя.
— Люди могут меняться, — тихо говорю я.
— Не я.
— Не знаю, — весело отвечаю я. — Помощь незнакомцу — это, наверное, первый шаг к самосовершенствованию.
Почему-то мне кажется, что он улыбается.
— Как тебя зовут, малышка?
— Адина. Но мои друзья — точнее, подруга — зовет меня Ади8, — в ответ он лишь фыркает. — А тебя как зовут?