— Шшш, — провожу рукой по ее волосам, чувствуя, как ее тело сотрясается от икоты. — Ты поступила правильно. Беги ко мне. Всегда беги ко мне.
Вот только скоро меня здесь не будет. Если все пойдет по плану.
Я, конечно, ничего из этого не говорю, чтобы скрыть свою трусость. Она моргает, глядя на меня, ее ресницы слипаются от слез.
— Я тебя разбудила? Прости, я должна была…
— Надрать им задницы? — вздыхаю. — Да, но ты не знаешь, как это сделать, не так ли?
Она качает головой, шмыгая носом.
— Пэй всегда была рядом, чтобы надрать… задницы за меня.
Она колеблется из-за ругательств, как бы обдумывая, оправдывает ли это ситуация. Ее внутренняя борьба почти вызывает у меня улыбку.
— Да, но, ее здесь больше нет, — медленно говорю я. — Так что, может быть, тебе пора научиться самой.
Она высвобождается из моих объятий, и на ее лице отражается неуверенность.
— Видишь ли, на самом деле я создана скорее для любви, нежели для боя.
— Да, я так и понял, — мои слова звучат гораздо мягче, чем я ожидал, словно она каким-то образом выдавила из меня сострадание. Она отворачивается, пряча лицо в тени, которую я на нее отбрасываю. — Посмотри на меня, — и снова, каждое слово достаточно мягкое, чтобы утешить, и строгое, чтобы привлечь внимание. Она приподнимает голову. — С тобой все в порядке?
Она энергично кивает.
— Теперь да.
— Хорошо, — я отступаю в сторону, предлагая войти в комнату. — Потому что, похоже, ты пока будешь спать здесь.
— Ох, нет, я не могу…
— Можешь. И будешь.
— Нет, правда, это…
— Чрезвычайно щедро, я знаю, — отрезаю я.
Смахивая слезу со щеки, она решительно выпрямляется.
— Хорошо. Но только если ты пообещаешь переночевать в Форте.
Коротко киваю.
— Конечно.
— Скрепим обещание, — настаивает она, протягивая мне здоровую руку.
— Ты правда думаешь, что именно это заставит меня сдержать обещание?
Несмотря на мои слова, она шевелит пальцами, и я пожимаю ее мягкую ладонь, хотя бы для того, чтобы мы могли продолжить этот разговор.
— Хорошо. Значит, решено, — она снова хмыкает, а затем тщательно стирает с лица остатки слез, после чего выжидающе смотрит на меня.
— Верно, — говорю я без особого энтузиазма. — Ложись в постель.
Она смущенно смотрит на скомканные простыни.
— Я все равно привыкла спать на земле, так что я просто…
— Примешь мое щедрое предложение? — она открывает рот, но по комнате разносится мой голос. — Отлично. Ложись в постель.
Ее руки внезапно упираются в бедра.
— Не мог ты попросить вместо, чтобы приказывать?
— Ох, вы только гляньте, кто наконец-то постоял за себя, — я постукиваю пальцем по ее носу. — Но нет.
Сдув челку с глаз, она нерешительно подходит к кровати. После долгих размышлений она, наконец, садится на край.
Стоя над ней, я начинаю тянуть за уголок одно из мятых одеял, на которых она сидит. Она едва не падает, бормоча что-то в знак протеста. Не обращая внимания на ее возражения, я стелю мягкое одеяло на пол рядом с кроватью.
— Ты уж точно могла бы пожертвовать ради меня одним одеялом.
— Ты уж точно мог бы попросить меня встать, — бормочет она с натянутой улыбкой.
— Ты знаешь, что в этом нет ничего смешного.
Кожей ощущаю ее взгляд, пока комкаю одежду в импровизированную подушку. Изо всех сил стараюсь игнорировать это ощущение, а так же выражение ее лица. Даже когда она плакала, ей удавалось светиться, словно каждая слеза была каплей солнечного света.
— Ты пропустил местечко.
Я вскидывая голову при звуке ее голоса и вопросительно поднимаю брови.
— Сажа, — поясняет она. — Осталось немного на локте.
— Тогда держись подальше, — хмурюсь я. — Предпочел бы, чтобы в меня больше не сморкались.
Она улыбается, хватая влажную тряпку со стойки напротив кровати.
— Не смеши, — она хватает меня за руку, пытаясь притянуть к себе. И хоть и неохотно, но я позволяю ей.
Она немного колеблется, прежде чем провести тряпкой по моей руке. Ткань шершавая на ощупь, хотя ее прикосновение, что неудивительно, нежное.
— Я далеко не хрупкий, — говорю в ответ на каждое ее нежное прикосновение.
— Я знаю, — тихо произносит она. — Между хрупкостью и мягкостью есть большая разница.
Эти слова совсем не похожи на сотни предыдущих. Они обдуманны, проницательны, как и она сама.
— Значит, ты думаешь, что я мягкий?
Она вопросительно наклоняет голову:
— Разве ты не хочешь, чтобы о тебе заботились? — она лишает меня дара речи.
И только когда она выпускает из рук грязную ткань, я прочищаю горло, наконец нарушая тишину. Смотрю, как она опускается обратно на матрас, зарываясь в одеяла.
И только тогда я устремляюсь к двери, засовывая кинжалы за пояс штанов.
Я слышу беспокойство в ее голосе.
— Куда ты идешь?
Дверь распахивается.
— Найти их.
Глава шестая
Адина
Я просыпаюсь от сладкого аромата булочек так же, как и делаю каждое утро с тех пор, как Мак отправился искать людей, загнавших меня в его объятия. Хоть я и не знаю, что стало результатом его действий, но начинаю думать, что, возможно, мне это и не нужно.
События той ночи и выражение лица Мака, когда он отправился на поиски мерзкой компании, все еще преследуют меня. Их слова, грохот шагов за моей спиной… Я надеюсь, что больше никогда больше не испытаю подобного страха.
Мои глаза медленно открываются, и я чувствую, как он ставит тарелку мне на живот. На ней лежат пропитанные медом булочки, поблескивающие в тусклом свете. Сажусь, c улыбкой потягиваюсь и широко зеваю.
— Завтрак в постель третий день подряд? Я совсем избаловалась.
— Да, очень, — как обычно сухо отвечает он. — Новый день — новое требование.
Я киваю в сторону булочки, лежащей на столе.
— По крайней мере, это требование выгодно нам обоим.
— Ну, в плане финансов это точно невыгодно, — ворчит он. — Ты начинаешь дорого мне обходиться.
Я выбираюсь из кокона одеял и с тихим стоном поднимаюсь на ноги. Свисающий c плеча синий свитер окутывает меня теплом и, что еще важнее, его запахом. Он пахнет чем-то похожим, на огонь, — не дымом, а чем-то смелым и непоколебимым. Воплощением оружия — стойкого и смертоносного.
Два дня назад он швырнул этот свитер мне в лицу, сравнив стук моих зубов с непрерывным набатом стали — или чем-то столь же драматичным.
Тем не менее, я прячу подбородок в потрепанном воротнике и нахожу в этом умиротворение. Или, быть может, меня успокаивает нечто более символичное. Возможно, даже он.
Странно, если учесть, что он, вероятно, не самый мягкий человек, с кем мне когда-либо доводилось сталкиваться. Но последние несколько дней рядом c ним мне было особенно спокойно.
Я говорю, а он слушает. Каким-то образом ему удается сдерживать мою тревогу за Пэй.
При этом я никогда не могу быть полностью уверена в том, что он слушает. Распространенное заблуждение обо мне заключается в том, что мне всегда легко говорить. Однако, на самом деле, все зависит от слушателя. И пускай я не всегда могу быть уверена, что Мак действительно это делает, мне все равно невероятно легко высказывать ему свои мысли.
— Над чем ты работаешь? — я выглядываю из-за его плеча и рассматриваю разбросанные по столу куски металла.
Он одаривает меня одним из тех взглядов, что сопровождают каждую его невыразительную эмоцию.
— Здесь нет ничего, что касалось бы того, над чем должна работать ты.
— Да ладно тебе! — я откусываю еще кусочек булочки и обхожу его. — Твоя форма скоро будет готова, — он уже раскрывает рот, отчего шрам на его губах растягивается, как я поспешно добавляю:
— Она будет готова к нашему визиту в замок.
Он проводит рукой по волосам, пропуская сквозь пальцы серебряную прядь, чем снова напоминает мне об Пэй.
— То есть, она будет готова через три дня, верно?
— Да-да, — заверяю я с энтузиазмом. — Ты совершенно в меня не веришь, Мак.
— Что справедливо, — замечает он. — Мне следует напомнить о слезах, пролитых прошлым вечером из-за пуговиц?
— Пуговицы — проклятие всей моей жизни, — просто отвечаю я. — Это единственное объяснение.
— Ну, конечно, — его сарказм едва ли меня задевает, и я киваю в сторону того, над чем он работает. Он вздыхает и неохотно отвечает:
— Я тестирую несколько моделей ножей. Вот этот, — поднимает тонкое лезвие со стола, — раскрывается на два ножа.
Он вставляет палец в металлическое кольцо, расположенное на вершине, а затем прокручивает клинок в ладони. И, действительно, раздается тихий щелчок, после которого на противоположном конце появляется еще одно лезвие.
— А что насчет этого? — спрашиваю я, указывая на один из ножей, безобидно лежащих на деревянном столе.
Он отталкивает мою руку, бросая на меня взгляд.
— Твои руки больше не имеют права находиться рядом с моим оружием. — Я пытаюсь скрыть улыбку и киваю на нож, побуждая его продолжать. — Эти четыре объединяются в один.
С этими словами он начинает собирать лезвия, соединяя их ручки и создавая своеобразную смертоносную звезду. Мое сердце замирает, когда он бросает ее в дальний угол, заставляя меня вздрогнуть. Стали удается пройти между разрушающимися кирпичами и погрузиться глубоко в стену. Я изумленно моргаю до тех пор, пока мое сердце вновь не начинает биться.
— Это было… великолепно.
Он позволяет себе издать сухой смешок.
— Не думал, что тебе понравится подобное.
Я скрещиваю руки на груди.
— То, что я создана для любви, вовсе не означает, что я не могу восхищаться бойцами.
Он направляется к стене и с ворчанием вытаскивает нож.
— Это правда. Мне еще предстоит сделать из тебя бойца.
Я фыркаю:
— Поверь мне, Пэй пыталась. Раньше она умоляла меня носить нож, но… — я замолкаю, почувствовав, что расстояние между нами внезапно сократилось. Он широкими шагами устремляется ко мне, и теперь его тело настолько близко, что я чувствую запах, исходящий от его одежды. Я по привычке раскрываю рот, чтобы сказать что-нибудь, что успокоит мои нервы, как слышу, что он говорит: