Дочь опешила и с обидой воскликнула:
— Пап, ты шутишь, что ли!
26Изабель
Реймонд уже дал дочери практически все, что мог. Его запас знаний был, можно сказать, исчерпан. Самое лучшее, что он мог ей теперь предложить, была опора и поддержка. А также защита от внешних раздражителей. Иными словами, из тренера он потихоньку превратился в группу поддержки.
Убедившись, что она прекрасно подготовилась к экзамену по всемирной литературе, он предложил поехать развлечься в кегельбан. Зал для боулинга был похож на пещеру, от стен которой эхом отражались неслаженные вопли зрителей и грохот сбитых кеглей. Отец с дочерью присели на скамейку, чтобы зашнуровать потрепанные тапочки, взятые напрокат. Реймонд окинул взглядом зал, и лицо его вдруг исказилось от гнева.
— Какого черта он здесь делает?
— Кто, пап?
— Да твой обожатель, мистер Прилипчивый Прахт.
— Джерри здесь? — обрадовалась Изабель.
Надо же! А ведь она все лето провела одна, пытаясь примириться с тем, что никогда больше с ним не увидится. И вот он, как снег на голову, в каких-то тридцати шагах, все такой же веселый и энергичный — явный лидер в своей небольшой компании. Она не могла думать ни о чем другом. Но отец не позволил ей ничего предпринять, он уже был тут как тут, с двумя большими стаканами в руках.
До оплаченного ими сеанса оставалось не более пяти минут.
Джерри играл на девятой дорожке, а на шестой и двенадцатой, похоже, дело близилось к концу. Изабель быстро смекнула, что и в том, и в другом случае у них есть все шансы оказаться от него так близко, чтобы он ее заметил. А тогда уже отцу некуда будет деваться: не станет же он на людях хамить сыну ее научного руководителя.
Джерри стоял на стартовой позиции и держал шар у щеки, готовясь к броску. Глаза его были устремлены на первую кеглю в конце дорожки. Он сделал выпад и метнул шар, ловко балансируя, чтобы не выскочить за линию. Бросок оказался метким, кегля повалилась, увлекая за собой все остальные. Приятели отреагировали радостными криками:
— Класс, Джерри! Так держать!
Изабель, под впечатлением от его ловкости и меткости, машинально крикнула:
— Отличный удар, номер сто девяносто четыре!
Герой обернулся, заметил девушку и радостно воскликнул:
— Привет! Давно не виделись! — Он немедленно двинулся к ней. — А ты откуда мой номер знаешь?
— Купила журнал, целый доллар истратила. Санчо должен быть доволен, ты его не подводишь, больше чем на сто позиций поднялся.
Отец просто дымился от негодования.
— Что за чушь ты несешь?
— Джерри сделал огромный рывок в теннисе, заметно поднялся в рейтинге, — пояснила она. Предмет их разговора тем временем подошел ближе.
— Добрый день, мистер да Коста, — бодро поздоровался он и протянул руку.
Реймонд не посмел нарушить этикет, особенно перед такой большой аудиторией. Он ответил на рукопожатие и любезно произнес:
— Здравствуй, Джерри. Отличный был бросок!
— Благодарю, — ответил молодой человек. — Вот уж не думал, что вы тоже ходите в кегельбан.
Чистая случайность, подумал Реймонд. Он впервые позвал дочь покатать шары. Это было единственное место, где они еще не развлекались. Если не считать полетов на воздушном шаре.
В этот момент распорядительница в полосатой униформе — японочка со свежим личиком — прокричала:
— Двенадцатая дорожка освободилась. Да Коста, пожалуйста!
Дернув дочь, Реймонд на ходу бросил: «Приятно было повидаться», — и двинулся на указанную дорожку.
— И мне, — поддакнул Джерри. — Мы вообще-то уже закончили. Можно, я за вас поболею?
— Отлично! — обрадовалась Изабель, не дожидаясь, пока отец придумает какой-нибудь вежливый предлог, чтобы отказаться. — Может, подскажешь что-нибудь.
— Круто. — Он улыбнулся и сделал знак друзьям: — Ребята, вы идите, я сейчас.
Реймонд пребывал в таком неудовольствии, что первый бросок полностью провалил. Шар попал в правый желоб и беспрепятственно укатился в пит.
— Не повезло, мистер да Коста, — посочувствовал Джерри. — Мне кажется, вы рановато его из руки выпустили.
Реймонд, все еще внутренне негодуя, отреагировал на этот непрошеный совет ворчанием:
— Да. Верно. Я, вообще-то, давно не играл.
— Если позволите, — продолжал Джерри, — я бы посоветовал вам взять шар полегче.
Эту рекомендацию Реймонд нарочито пропустил мимо ушей и с такой силой послал второй шар, что тот так же быстро скатился в желоб, на сей раз — левый.
Настала очередь Изабель. Не подавая виду, она приняла совет Джерри как руководство к действию и выбрала себе самый легкий шар. Но это ей мало помогло, она сумела лишь неловко приблизиться к линии броска и выпустить шар из руки. Однако в отличие от отца шар у нее, по крайней мере, остался в колее. И даже снес под конец три кегли.
Изабель подняла глаза на Джерри.
— Неплохо, — приободрил тот. — Типичная ошибка начинающего — остановиться как раз перед броском. Тебе, как физику, следовало бы понимать, что тем самым ты сводишь на нет всю набранную инерцию. А смысл разбега как раз в том, чтобы сообщить шару наибольшее ускорение.
— Ого, — удивилась Изабель, — ты рассуждаешь, как физик.
— Нет уж, благодарю покорно, — отпрянул Джерри. — Но чему-то меня все же успели научить.
Их разговор был прерван появлением привлекательной блондинки примерно одного возраста с Джерри.
— Прахт, идем, мы не можем ждать тебя до ночи! — В ее голосе звучали собственнические нотки. — Ты же знаешь, некоторым ребятам к одиннадцати надо быть дома.
Джерри кивнул и повернулся к да Коста.
— Прошу меня извинить, но я тут один с машиной, не могу испортить вечер друзьям. Может, еще как-нибудь поиграем?
— Конечно, — согласилась Изабель, стараясь не показать своего огорчения.
Они с отцом продолжили неумелую игру, хотя по прошествии какого-то времени научились воспринимать свои промахи с юмором.
Возвращаясь домой, Реймонд решил, что настал момент предостеречь дочь от большой ошибки.
— Изабель, надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы ты общалась с подобного рода молодыми людьми.
— Пап, я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — ответила она с искренним недоумением.
— Простая математика, — пояснил Реймонд. — Сама посуди: домой им надо успеть к одиннадцати, а сейчас только двадцать минут десятого. Можно себе представить, каким безобразиям они сейчас предадутся.
Изабель прекрасно понимала, что это была всего лишь очередная попытка отца дискредитировать в ее глазах Джерри Прахта.
И одновременно не могла избавиться от сожаления, что той девушкой была не она.
27Аня
Аня лежала в забытьи на больничной койке. Мысли ее находились далеко в прошлом.
Это было тысячу лет назад, за миллион миль отсюда.
Москва для юной Ани Литман была пределом мечтаний. Все детство она слышала это слово из уст родителей, и оно всякий раз звучало для нее эквивалентом земного рая. В Шереметьеве она села на автобус и от усталости почти не смотрела в окно, едва замечая, насколько серыми и унылыми выглядели выстроившиеся вдоль дороги жилые кварталы. Послевоенная Москва вся была такая — серая и унылая.
Ане повезло, во всяком случае, ей так показалось, — она сразу получила место в переполненном общежитии университетской больницы. Но очень скоро Аня поняла, почему место оказалось незанятым: это была верхняя койка в комнате, где жила крайне стервозная докторица — будущий хирург-офтальмолог.
Ольга Петровна Дашкевич обладала настолько скверным характером, что за первый же год проживания в общежитии сумела выжить шестерых соседок. Аню предупреждали, но она все же оказалась не подготовленной к откровенной наглости своей соседки.
— Литман, что у тебя с носом случилось?
Аня поднесла руку к лицу, решив, что нечаянно оцарапалась.
Но Ольга, усмехаясь, пояснила:
— Нет, он у тебя совершенно нормальный. Я думала, у всех евреев носы как рубильники.
Аня попыталась не реагировать и спокойно ответила:
— Ольга Петровна, вы не могли бы объяснить, как вышло, что вы выбрали себе в научные руководители профессора Шварца?
— Милочка, — многозначительно усмехнулась та, — я же не говорю, что среди вас нет умных людей.
Если Аня чему-то и научилась за свою недолгую жизнь, представлявшую собой сплошную полосу препятствий, так это тому, что без жизнестойкости ничего не добьешься. И что даже против стальной воли вполне эффективным оружием может стать юмор. От природы ей было дано видеть в людях прежде всего хорошее, и, как ни парадоксально, она решила помочь Ольге преодолеть комплекс, проистекавший, скорее всего, из несложившейся личной жизни.
Девушка была несимпатичная. Да и слишком умной ее тоже назвать было нельзя, особенно на фоне других студентов-медиков. До появления Ани у нее никогда не было друзей — ни девушек, ни юношей. А в довершение ко всему она дымила как паровоз.
— Ты никогда не видела легкие курильщика, скончавшегося от рака? — спросила как-то Аня, кашляя от густого дыма.
— Аня, избавь меня от лекций. Я прекрасно знаю, что с медицинской точки зрения курить неразумно, — согласилась она. — Но не брошу, пока не получу диплом врача.
— Вот спасибо, — с сарказмом ответила та.
— А что тебя это так волнует? Ты же через полгода съедешь.
— Откуда такая уверенность?
— Так все съезжают.
— Не беспокойся, — весело возразила Аня. — Как бы ты ни старалась, я твердо решила, что научусь относиться к тебе по-дружески.
Прошел месяц после начала семестра, когда Ольга слегла с сильнейшим гриппом. Мало того, что Аня носила ей суп из столовой, так еще и вызвалась конспектировать для нее пропущенные лекции.
— Не понимаю тебя, Литман, — без лишних церемоний сказала та. — Мне начинает казаться, что ты и впрямь решила со мной подружиться.
— Так и есть.
— Но зачем?
— Хочешь начистоту? — Аня рассмеялась. — Врагов у меня и без тебя хватает.