Перво-наперво Сэнди попытался в доступной форме рассказать о молекуле ДНК и содержащемся в ней генетическом коде. После чего перешел к непосредственным задачам лаборатории.
— Существует также специфический протеин, работающий своего рода регулировщиком. Он следит за делением клеток и, если что-то идет не так, может незамедлительно остановить этот процесс. Вообще-то, небольшие мутации случаются то и дело, но, как правило, они не опасны. Беспокойство внушают случаи, когда деление выходит из-под контроля и начинается рост раковых клеток.
— Чем конкретно занимаетесь вы и доктор Моргенштерн? — спросила девица.
— Мы проанализировали пораженные раком ткани печени разных больных и обнаружили, что во всех случаях поврежденным оказывается конкретный участок молекулы белка. Отсюда понятно, что, научившись устранять этот дефект, мы сумеем победить и саму болезнь.
— Иными словами, вы настроены оптимистично, доктор Рейвен? — спросила журналистка.
— Скажем так. Когда ищешь одну молекулу в стоге сена, поневоле вынужден стать оптимистом — иначе можно сойти с ума. Я бы сказал, во мне есть и то и другое понемногу.
— Ты был великолепен! — похвалила Джуди, когда после съемки они, держась за руки, отправились обедать. — Я в самом деле очень рада, что папа наконец получает какое-то признание своего труда.
— Да, — согласился Сэнди. — И если наша затея удастся, то на Грега посыплются почести, а то и Нобелевская. Как думаешь, ему понравится?
Джуди подняла на него глаза, они сияли.
— Понравится, но не настолько, как другой проект, в котором ты тоже поучаствовал.
— Ты это о чем?
— Это я о том, что у нас будет ребенок, — с улыбкой сообщила Джуди. — Ты-то сам рад?
— И да и нет. — Сэнди зарделся. — Детей обожаю, а вот незамужние мамаши мне доверия не внушают. Ты готова решить наконец этот вопрос?
— Это все мелочи! — с блаженной улыбкой заявила Джуди. — Но я готова соблюсти традицию и оформить все официально. Завтра во время обеденного перерыва идем в мэрию. Устроит? Тогда с утра еще успеем кровь сдать.
— Осмелюсь заметить, твой отец никогда не уходит на обеденный перерыв, — предупредил Сэнди.
— Знаю, — кивнула Джуди. — Но мне почему-то кажется, что ради такого случая он сделает исключение.
34Адам
Раньше Адам выполнял свои родительские обязанности, взяв себе за правило ужинать дома. Он искренне интересовался успехами дочери в школе и возвращался на работу только тогда, когда она усаживалась за компьютер или принималась за телефонные разговоры с подружками.
Тони обычно засиживалась у себя в кабинете до одиннадцатичасового выпуска новостей, а то и позже. Зная это, Адам выработал привычку звонить ей примерно в половине одиннадцатого и сообщать, настроен ли он работать всю ночь или, наоборот, уже валится с ног от усталости и скоро прибудет.
В последнее время он все чаще склонялся к первому варианту. По всей видимости, эксперимент продвигался более чем успешно. Во всяком случае, Адам все больше засиживался до утра и то и дело забывал предупредить об этом жену.
Наблюдая все это со стороны, Чарли Розенталь на правах друга как-то высказался в том духе, что Адам ведет себя как страус.
Тот насупился.
— Ну и пусть, — пробурчал он. — Нужно только немного подождать, и все встанет на свои места.
— Перестань, ты и так уже затянул. Неужели и впрямь думаешь, что Тони ни о чем не догадывается? Представь на минуту, что она неожиданно явится в лабораторию и застанет тебя с Аней.
— Она ее не знает, — быстро вставил Адам.
— Это неважно. Достаточно взглянуть, как эта девочка вьется вокруг тебя, чтобы сразу же все понять. И вообще, Адам, ты же никогда раньше не ходил налево. Это не твоя стихия. Признайся, ты сам хочешь, чтобы это поскорей вышло наружу. — В голосе Чарли послышались заговорщицкие нотки. — У тебя случайно на Гавайях связей нет?
— Что?
— Я серьезно говорю. Давай посмотрим «Большой медицинский справочник», вдруг найдем знакомого, который мог бы взять на работу Аню Авилову.
— Да зачем? — удивился Адам. В поисках сочувствия он решил прибегнуть к новой тактике. — Ты о ее чувствах никогда не думал?
— Думал. Только я никак не могу отделаться от мысли, что одной этой выходкой ты можешь разрушить жизнь сразу трем людям — тем более что мне известно, как ты помешан на дочери. Нет, ты просто обязан сделать правильный выбор!
— Ты рассуждаешь, как бесстрастный ученый сухарь, — огрызнулся Адам.
— А ты, мой дорогой профессор, — как глупый мальчишка, который не может справиться со своими гормонами. Сейчас наступил момент, когда от тебя требуются вся объективность и аналитические навыки, на какие ты способен. Дай ей уйти. Пусть уедет и начнет новую жизнь.
Помолчав, Чарли с оттенком недоверия добавил:
— Или ты уже наложил лапу на ее исследовательские дарования?
— Не говори ерунды.
— Да будет тебе! Ты же сам говорил, что Аня усваивает иммунологию со скоростью звука. И уже выдвигает собственные гипотезы. Если бы ты меньше загружал ее работой в лаборатории, у нее оставалось бы время на занятия, чтобы в конце концов подтвердить врачебную квалификацию.
— Иди ты к черту, Чарли! Намекаешь, что я бессовестный эгоист?
— Ты такой и есть, — холодно констатировал тот. — И ступил на скользкую дорожку, которая приведет тебя к пропасти.
Прямолинейные увещевания Чарли Розенталя послужили для Адама хорошей встряской. После этого разговора он довольно долгое время демонстрировал фантастическую сдержанность. Они с Аней возобновили свои бесконечные телефонные беседы по средам, однако ездить к ней он перестал. И даже когда она с другими сотрудниками лаборатории выходила перекусить, Адам избегал присоединяться. Но, несмотря на все усилия, он все больше понимал, что его сопротивление на исходе. Достаточно было одного взгляда на Аню…
Она и сама мучилась чувством вины, а потому считала, что не заслуживает больше того, что уже имеет. Мысленно она смирилась с тем, что отношениям с Адамом приходит конец, хотя это и были самые счастливые мгновения ее жизни.
Прошло два месяца с того дня, как Аня Авилова стала работать у Адама Куперсмита в лаборатории иммунологии. Поначалу, что было вполне естественно, ей поручалась самая «грязная» работа: помыть пробирки, подготовить подопытных животных и все в таком роде. Но она была очень смышленая и осваивала премудрости науки с поразительной быстротой. Не прошло и месяца, как ее уже перевели в группу обработки данных, где она занялась сличением результатов старых и новых экспериментов на компьютере, который отныне находился в ее безраздельном пользовании.
В очередную среду, около семи часов вечера, Адам заметил, что Аня закончила работу и сложила бумаги в папку, намереваясь поработать над ними потом. Была зима. За окном — кромешная темень. Адам стремительно подошел к ней, держа на руке пальто.
— Аня, ты каким путем домой едешь? — спросил он по возможности небрежно.
— Как обычно, — ответила та. — На шестьдесят шестом до Гарвард-сквер, а там пересяду на семьдесят первый, он идет практически до моего дома.
— По мне — это даже хуже, чем идти пешком, — заметил Адам. — Можно я тебя подвезу? Мне почти по пути. А кроме того, на улице темно и холодно, а под ногами — лед.
Аня задумалась, потом улыбнулась.
— Буду очень признательна.
Первые несколько минут Адам хранил молчание и лишь время от времени украдкой поглядывал на свою пассажирку. Аня, смущенная и молчаливая, казалась ему еще более прекрасной и желанной, чем когда-либо. Он понимал, что просто так ее не отпустит.
На Уотертаун-сквер он спросил:
— У тебя есть минутка перекусить?
Аня ответила вопросом на вопрос:
— А у тебя?
— Да. Сегодня жена в Вашингтоне.
Аня сделала еще одну попытку его отговорить — но тоже не слишком убедительную:
— Значит, ты должен накормить дочь…
Адам старательно отгонял все мысли о Хедер, для которой ужин по средам всегда был особенным, ведь в этот день папа принадлежал ей одной. Подавив угрызения совести, он ответил:
— Я могу позвонить экономке… Скажу, что задерживаюсь в лаборатории, — она привычная.
Аня улыбнулась.
— Тогда, может, заскочим в магазин, а я потом соображу что-нибудь попроще?
Квартира удивила Адама происшедшей с ней метаморфозой. В гостиной были новые обои и гармонирующие с ними шторы. На стене висела большая, яркая репродукция Миро, она, несомненно, отражала перемену в настроении хозяйки.
А места на книжной полке практически не осталось.
С мебелью по-прежнему было негусто, и им пришлось сидеть на полу, скрестив ноги по-турецки, а есть с журнального столика.
Поначалу разговор не клеился.
— Как твоя работа? Надеюсь, то, что тебе поручают, не слишком скучно?
— Вовсе нет! — с жаром воскликнула Аня. — Для меня само пребывание в одном помещении с таким количеством творческих людей — уже учеба. За то короткое время, что я работала с коллегами Дмитрия в советской Академии наук, я научилась распознавать не просто хороший, а выдающийся интеллект. И должна сказать, Адам, ты — самый блистательный человек, с кем мне доводилось знаться.
Он улыбнулся.
— Раз уж мы начали говорить комплименты, должен признаться, что за то недолгое время, что мы вместе работаем, я имел возможность убедиться в твоей поразительной научной интуиции.
Она вспыхнула от удовольствия.
— Ты мне льстишь.
— Но это правда! — не унимался Адам. Он придвинулся и посмотрел ей прямо в глаза. — Я люблю тебя, Аня.
— Я тебя тоже люблю, — ответила та. — Что же нам делать, Адам?
— Надо прислушаться к своему сердцу. Мы слишком долго были врозь, больше я этого не вынесу.
Он заключил ее в объятия, и Аня не отстранилась.
Часы, проведенные вдвоем в этой крошечной квартирке в Уотертауне, стали для Адама самыми счастливыми в жизни. Он заполнил собой зияющую пустоту в душе Ани, но одновременно испытал на себе ее неизбытое материнское чувство, которого, как оказалось, ему прежде недоставало.