— Пап, — мягко напомнила она, — мы с Джерри уходим.
— Для тебя это особый день! — словно не слыша, продолжал Реймонд.
От нее не укрылось, что вопреки привычке отец не употребляет слова «мы».
Было очевидно, что он полон решимости стоять до конца.
Нарочито размеренным тоном, каким говорят с раскапризничавшимся ребенком, желая его успокоить, Изабель объявила:
— Пап, я сейчас пойду переоденусь. Потом приедет Джерри, и мы с ним вместе уйдем.
Отец снова не обратил на ее слова никакого внимания и продолжал накрывать на стол.
— Пап, я же тебе сказала…
— Вы можете и здесь поужинать, — сказал тот. Голос у него чуть дрожал — Реймонд был на грани истерики. — Джерри хороший парень. Прекрасный. Угощения на всех хватит…
Изабель в упор посмотрела на отца. Раньше он всегда казался ей всезнающим и непогрешимым. Теперь перед ней стоял жалкий безумец. Ее охватила жалость. И, как ни странно, злость. Она вдруг поняла, как ей ненавистно затворничество, в каком она, по милости отца, жила все эти годы.
Зазвонил домофон, Изабель взяла трубку, послушала и коротко произнесла:
— Сейчас спущусь.
Потом опять повернулась к отцу — тот едва слышно выдохнул:
— Прошу тебя!..
Реймонд схватился за грудь и осел на колени.
— Пап, что с тобой? — в ужасе вскричала дочь.
— Не уходи сейчас. — Лицо Реймонда налилось кровью, он весь взмок.
Усилием воли сохраняя здравый рассудок, Изабель нажала кнопку домофона и попросила Джерри подняться.
Тот сразу оценил ситуацию.
— Айза, я все сделаю. Ты звони 911 и вызывай «Скорую».
— Не надо… — с трудом выдавил Реймонд. — Все будет… в порядке… Просто останьтесь…
Он потерял сознание и растянулся на полу.
У Изабель было жутковатое ощущение дежа-вю. Это уже было однажды.
Она помнила, как с отцом еще в Беркли случился удар и как она в страхе ждала приговора врачей. Только в теперешней ситуации была существенная разница — теперь рядом с ней был Джерри. С ним ей было не так страшно ждать известий.
— Со стороны сердца нарушений нет, — объявил старший ординатор в городском госпитале Кембриджа. — Не знаю, принимал ли он регулярно свои лекарства, но, судя по всему, он перенес сильный шок, из-за которого у него резко подскочило давление. Мы дали ему успокоительное. Поскольку он уже имел проблемы с сердцем, мы его пару дней подержим. Понаблюдаем.
Предполагалось, что до утра отец будет спать, и Изабель согласилась с Джерри, что надо перекусить. Но ее не оставляло чувство вины, аппетит пропал, и максимум, на что она согласилась, были пончики.
Джерри был очень мил. От него исходила сила и забота, он прямо-таки источал участие. Она и не думала, что сможет… любить его еще сильней. Но это было так.
Они сидели в кафе, и Джерри заговорил совсем на другую тему:
— А помнишь, много-много лет назад мы с тобой впервые отправились в настоящий ресторан?
— И?
— Я тогда страшно волновался, поскольку собирался сказать тебе кое-что важное. По крайней мере, мне тогда так казалось.
— Скажи теперь.
— Ну, с тех пор приоритеты несколько переменились, — ответил он. — Сейчас я пришел к выводу, что у нас с тобой нет будущего, пока мы общаемся только по телефону.
Изабель не поняла. Ей показалось, он решил расстаться.
— И… все? — растерянно произнесла она.
— Нет, не все. Мы с тобой должны жить в одном городе.
Девушка выдохнула.
— Об этом можно только мечтать, — прошептала она. — Только мечтать.
— А вот и нет. Ради тебя я решил отказаться от имиджа эксцентрика. Можешь себе представить, каким идиотом я себя чувствую? Меня перестанут называть «Прахт-недоучка».
— Тебя никто так больше не назовет, — поддакнула Изабель. — Тебя станут называть «Прахт, чемпион Уимблдона».
Джерри взглянул на нее с изумлением.
— Ты это серьезно? — негромко спросил он.
— В каком смысле?
— Ты правда веришь, что я сегодня сяду в самолет и брошу тебя, когда у тебя отец в реанимации?
— Джерри, не глупи. У меня есть друзья. Например, твой отец.
Он помотал головой и тихо сказал:
— Нет, Айза. Мы должны играть по правилам. Я претендую на роль твоего мужчины и буду рядом всегда, когда я тебе нужен.
— Но как же…
— Как же мячик на зеленом корте? Клубника? И все такое? Не думаю, что это все может иметь более важное значение, чем поддержать тебя в такую минуту. К тому же победа над Беккером была случайностью. Такие чудеса дважды не происходят.
Джерри отвез девушку домой. Когда она отпирала ключом дверь, он заметил, как она беспомощно хлопает глазами.
— Айза, пожалуйста, не пойми превратно, но мне кажется, будет лучше, если я сегодня останусь с тобой.
В первый момент Изабель не нашлась что ответить. Потом прошептала:
— Спасибо тебе.
И очень обрадовалась, что решилась на эти слова.
53Сэнди
К сорока годам Сэнди понял, что ведет не одну жизнь, а две, причем никак не связанных между собой.
Для всех он был выдающимся специалистом Калифорнийского технологического института, под эгидой которого имел собственный институт, проводил семинары и вел аспирантов.
Эту публичную персону часто приглашали выступать на профессиональных конференциях и симпозиумах, и коллеги с нетерпением слушали его доклады о новейших открытиях в столь захватывающей области исследований.
Но эти появления на публике Сэнди не радовали. Отчасти причина крылась в том, что он чувствовал — и не без оснований, — что за его спиной все только и перешептываются о злополучном «массачусетском скандале», который он тщетно силился предать забвению.
На подобных мероприятиях всегда было множество женщин. Но Сэнди умудрялся выстоять перед любыми искушениями, которые, как нарочно, шли по нарастающей по мере его отказов. Ведь он был звездой первой величины. И по многим причинам женщины, начинающие научную карьеру, стремились познакомиться с ним поближе. Однако у Сэнди в душе была такая ледяная пустыня, что он перестал ощущать даже собственное одиночество.
Однажды он в отчаянии заставил себя завязать интрижку — надеясь, что к нему вернется интерес к романтическим отношениям.
Он провел выходные с обаятельной блондинкой из предместья Санта-Барбары.
Но дальше одного свидания дело не пошло. Сэнди испугался, что она может слишком близко подобраться к его душевным ранам.
Тем не менее в выходные отшельник превращался в охотника. Все свободное время Сэнди посвящал погоне за чужими открытиями. Не в плане их присвоения, а чтобы помочь нуждающимся в помощи.
Технократическая атмосфера северной Калифорнии, в особенности Силиконовой долины, породила своеобразный вид научной деятельности: множество молодых гениев с воодушевлением трудились в родительских гаражах, совершая новые чудеса на ниве биотехнологии.
Сэнди прислушивался к разговорам студентов и потом выслеживал новых гениев. Эти юные творцы проявляли самонадеянность, граничащую с безрассудством. Их ничто не останавливало, ничто не пугало, даже самые дерзновенные загадки. Больше того, это был бескорыстный энтузиазм, когда исследователя больше интересует сам процесс достижения конца радуги, нежели спрятанный рядом с ним горшок с золотыми монетами.
Родоначальниками этого типа ученых были уникумы наподобие легендарного доктора Херба Бойера, открывшего новую страницу истории со своей скромной компанией под названием «Генентех».
По крайней мере, скромной она была поначалу.
Как-то раз, это было в 1978 году, Бойер с коллегами, как всегда, трудились в небольшой лаборатории в доках Сан-Франциско. Их заслуга состояла в открытии технологии производства рекомбинантного «человеческого» инсулина — жизненно необходимого для углеводного обмена крови и особенно нужного диабетикам, чей организм не может выработать это вещество самостоятельно. Об этом так долго мечтали, что открытие даже никого не удивило. Хотя было весьма впечатляющим. Технология пошла нарасхват.
Двумя годами позже акции «Генентех» уже котировались на фондовом рынке. В первый же день торгов они взметнулись до восьмидесяти двух миллионов долларов. Чем не пример для подражания? Недостатка в подражателях не ощущалось. В человеческом организме не менее ста тысяч разных генов. Перед юными Колумбами открывались бесчисленные новые миры.
Сэнди был в восторге. Переходя от одного сарая к другому, он чувствовал себя целиком в своей стихии и восхищался научным потенциалом, кроющимся в молодом поколении. Порой он часами общался с восторженными подростками, заставляя их снова и снова хвастать своими достижениями, просматривая их записи и давая советы.
Ребята, в свою очередь, были польщены вниманием к своим занятиям со стороны столь именитого ученого. Иногда в барыше оказывался и Сэнди.
С одной стороны, он искал нового Херба Бойера. Если же взглянуть поглубже, то в каком-то смысле он искал себя. Ибо его интеллект был столь ненасытен, что любознательностью и жаждой нового он мало уступал этой ребятне.
К концу восьмидесятых оклад Сэнди в университете выражался в шестизначной цифре, плюс отчисления за многочисленные патенты. Поэтому выложить несколько тысяч долларов за половину акций компании, созданной для претворения научных дерзаний какого-нибудь неоперившегося птенца, было бы крайне удачной сделкой для обеих сторон.
Но в общении с доморощенной научной молодежью Сэнди проявлял большую осторожность. Он не хотел, чтобы новое поколение повторяло грехи прошлого.
И, несмотря ни на что, в глубине своей все еще чистой души он верил в профессиональную честность. Он мог бы легко потребовать свою долю почестей, но не имел никакого желания узурпировать чужую славу и множить свою за счет других. Ни за что на свете Сэнди не стал бы обижать человека так, как когда-то обидели его. Отчасти этим и объяснялось его глубокое чувство к талантливой молодежи — чувство заботливого отца.
Будучи с головой загруженным многочисленными собственными проектами, Сэнди пристально следил за успехами группы, которую называл не иначе как «мои ребятки». Они входили в узкий круг привилегированных лиц, имевших номер его домашнего телефона.