В панике хватаю парня поперек туловища и тяну назад, пытаясь высвободить из снега ноги. Ничего не выходит. Тогда я начинаю разгребать снег вокруг его бедер, хотя понимаю всю тщетность своих усилий. Я беспомощен. Сила тут бесполезна. Я не знаю, что делать.
Он откопан уже до колен, и я снова тяну. Снег летит во все стороны, и ноги парня освобождаются из плена. Я шатаюсь под тяжестью обмякшего тела, затем осторожно укладываю его на землю.
Опускаюсь на колени рядом с телом и пытаюсь вспомнить. Покрасневшие руки саднят, и я сую их в карманы, злясь на самого себя. Один я бесполезен. Если бы Мойра… И вдруг в голове у меня все проясняется, как будто Мойра передала мне информацию, скатанную в тугой клубок. Массаж сердца и искусственное дыхание. Очистить горло, потом пять нажатий на грудную клетку, потом выдохнуть ему в рот, еще пять нажатий и снова выдох. Повторить.
Нажимаю на грудь парня прямо через куртку, хотя не уверен, что это поможет — слишком много на нем одежды. Потом зажимаю ему нос и выдыхаю в рот. Губы у него холодные, как дохлый червяк, и к горлу подкатывает тошнота. Заставляю себя сделать выдох и снова надавливаю на грудь, медленно считая.
Потом повторяю все снова. Когда я в очередной раз вдуваю воздух ему в рот, грудь парня приподнимается. Еще минута, и я прерываюсь, чтобы проверить его пульс. Кажется, прощупывается. Может, хватит? Что это: движение его диафрагмы, или просто из легких, как из мехов, выходит воздух, который я туда вдул?
Нельзя останавливаться. Я снова склоняюсь над Джулианом.
Кашель, судорога — хоть какая-то реакция. А потом он начинает дышать. Живой!
Пульс быстрый и неровный, но сердце бьется.
Может ли он двигаться? И хватит ли у меня сил донести его до палатки, чтобы согреть?
До меня доносится рев двигателей аэрокара, и я понимаю, что мне не придется тащить парня. Помощь уже близко. Я валюсь в снег. Он жив!
Гул двигателей усиливается, и я вижу огни, скользящие вверх по долине. Еще громче, слишком громко. Я думаю о том, что пласты снега на гребне горы неустойчивы и рев двигателя может спровоцировать новую лавину.
Мне остается только ждать. Аэрокар опускается за деревьями у границы нашего лагеря.
Двигатели выключаются, но звук не исчезает. Со всех сторон доносится низкий гул, и я понимаю, что происходит. С горы снова сходит снег. Первая лавина ослабила снежный козырек.
Я замираю в нерешительности, а затем в свете прожекторов аэрокара замечаю идущий на меня белый вал.
— Нет!
Я бросаюсь к нашему лагерю, но тут же останавливаюсь. Если бросить Джулиана здесь, он погибнет.
Снег обрушивается на лагерь моего кластера, фонтанами взлетая вверх от столкновений с деревьями, которые окружают палатку. Я вижу, как закружились прожектора подброшенного в воздух аэрокара. Мой кластер! Я не в силах пошевелиться, сердце замирает. С трудом делаю шаг вперед.
Глухой гул превращается в оглушительный рев. Я поднимаю голову и смотрю на ледяной козырек верху, опасаясь, что он обрушится на нас. Сход снега, образовавшего первую лавину, обнажил неровный каменный выступ, который нас защищает. Снежная река бурлит в двадцати метрах от нас, но не подходит ближе. Пусть бы она увлекла меня — мне все равно. Мой кластер унесен этим потоком. Горло сжимает спазм, и становится трудно дышать.
Вдруг замечаю, как что-то, извиваясь, ползет по земле, и мне кажется, что снег гонится за мной. Сильный рывок, и я падаю.
Меня волоком тащит по скалам и льду, и я понимаю, что это прикрепленная к поясу веревка. Другой ее конец привязан к палатке и теперь тянет меня вниз. Пять, десять, двадцать метров. Пытаюсь освободиться от веревки, нащупать и развязать узел, но ободранные и окоченевшие пальцы не могут ничего ухватить.
Я падаю лицом вниз, разбиваю нос и, ничего не соображая, пролетаю еще несколько метров в сторону лавины. Мне казалось, поток замедляется, однако вблизи видно, что это по-прежнему настоящий водопад из снега и камней.
Я встаю, падаю, снова встаю и бросаюсь к лавине, надеясь ослабить натяжение веревки. На бегу замечаю дерево на самом краю снежного потока. Бросаюсь к нему, обегаю вокруг один раз, потом второй, пытаясь закрепить веревку.
Тяну изо всех сил, упираюсь ногами, и веревка натягивается как струна.
Мои ноги прижаты к дереву, и я цепляюсь за ствол, чтобы меня не затянуло в снежный водоворот вместе с остальными.
Отчаяние нашептывает мне: а может, это не так плохо? Что лучше, погибнуть вместе с кластером или жить одиночкой, неприкаянным и бесполезным? Секундой раньше я был готов признать свое поражение перед лавиной.
Только не теперь. Хейгару Джулиану нужна помощь. Я держусь изо всех сил, прислушиваясь, не стихает ли грохот лавины.
Проходят секунды, потом минута, другая. Я все еще держусь, и вдруг снежный поток замедляется, и натяжение веревки ослабевает. Несмотря на мороз, по моим щекам стекает пот. Руки дрожат. Когда веревка, наконец, провисает, я опускаюсь на землю и лежу под деревом, не в силах пошевелиться. Я совсем выдохся, и на то, чтобы отвязать веревку, уходит несколько минут. Ободранные пальцы не слушаются, и витки сверхпрочного шелка никак не хотят отделяться друг от друга. Наконец узел поддается.
Я встаю и тут же падаю.
Зарываюсь лицом в снег, пытаясь охладить его, и тут же понимаю, как это глупо. Снова встаю, и мне удается сделать несколько шагов, прежде чем колени вновь подгибаются.
Снег мягкий, словно пуховая перина, и я решаю немного отдохнуть.
Хорошо было бы заснуть. Так приятно.
Нет, нельзя. Тот парень на склоне. Одиночка, вроде меня. И я ему нужен. Ему нужен кто-то сильный, кто спустит его с горы.
Бросаю взгляд на веревку. На другом конце мой кластер. Был ли у них шанс выжить в этом стремительном потоке? Встаю, делаю один шаг по застывшей лавине, снег под ногами обрушивается, и меня сносит обратно. Снежный козырек наверху может сорваться в любую минуту. Я протираю глаза кровоточащими руками, потом поворачиваюсь и бреду назад по собственному следу. Следы крови делают его хорошо заметным. Дотрагиваюсь до губы и носа — я даже не заметил, что разбил лицо.
Джулиан на месте и все еще дышит. Увидев, что он жив, я плачу в голос, всхлипывая, как ребенок. Я престал быть сильным.
— Почему… почему ты… плачешь? — Джулиан смотрит на меня. Его зубы стучат.
— Оттого, что мы живы.
— Хорошо.
Голова Джулиана снова откидывается на снег. Губы у него синие, и я понимаю, что это реакция на холод, предвестник гипотермии. Ему нужна медицинская помощь. Мы должны…
Я все еще считаю себя кластером. Но теперь Мануэль уже не поможет нести его. И Бола не укажет кратчайший путь вниз. Я один.
— Мы должны идти.
— Нет.
— Тебе нужно тепло и медицинская помощь.
— Мой кластер.
Я пожимаю плечами, не зная как ему сказать.
— Они там, под снегом.
— Я их чувствую. Слышу.
Втягиваю носом воздух. Кажется, ветер приносит обрывок мысли, но я не уверен.
— Где?
— Тут рядом. Помоги мне.
Я поднимаю Джулиана, и он, застонав, опирается на меня. Мы делаем шаг вперед; он машет рукой, показывая куда-то.
Я вижу торчащий из снега кусок ткани, на который наткнулся раньше.
Парень остался жив, проведя под снегом несколько минут. Может, остальные там, внизу. Может, они в воздушном кармане или в снежной пещере, которую сами вырыли.
Я опускаюсь на колени и начинаю разгребать снег вокруг ткани. Джулиан перекатывается ко мне и пытается помочь, но у него нет сил. Он откидывается на снег и молча смотрит.
Ткань — это угол одеяла, и, похоже, оно уходит вертикально вниз.
Верхний слой — сплошной лед, и я царапаю его замерзшими пальцами, каждый раз отбрасывая не больше пригоршни. Потом лед заканчивается, и дело идет быстрее.
Комки снега падают откуда-то сверху и отскакивают от моего капюшона, и я боюсь, что нас засыплет. Приходится отвлечься и разгребать снег вокруг нас.
Еще пару пригоршней, и снег вдруг проваливается, а передо мной открывается пещера из снега, льда и брезента. Внутри пещеры три тела, три Джулиана. Они живы, дышат, и один из них в сознании. Я по очереди вытаскиваю их на поверхность и укладываю рядом с товарищем.
Те двое, которые не потеряли сознания, прижимаются друг к другу и жадно глотают ртами воздух. Я так устал, что мне хочется самому рухнуть в эту дыру.
Я осматриваю каждого — возможны гипотермия, переломы, ушибы. У одной девушки сломана рука; девушка морщится от боли, когда я передвигаю ее. У меня с собой есть моток веревки, обычной, а не шелковой, и я подвязываю сломанную руку. Четвертый цел и невредим.
— Очнись, — тормошу его я. — Давай же.
Он открывает глаза, и его тело сотрясает кашель. Девушка со сломанной рукой по-прежнему без сознания. Осторожно похлопываю ее по щекам. Она приходит в себя, дергается и вскрикивает от боли. Остальные — остатки кластера — собираются вокруг нее, а я отхожу в сторону и в изнеможении навзничь валюсь на снег. Мои глаза устремлены в небо, и я вижу, что снегопад усиливается.
— Мы должны спуститься, — говорю я. — Если прилетит еще один аэрокар, он вызовет новую лавину. И тогда нам конец.
Похоже, они меня не слышат. Жмутся друг к другу и стучат зубами.
— Нужно спускаться с горы! — кричу я.
Воздух наполняется сначала феромоном отчаяния, а потом смесью беспорядочных эмоций. Эти четверо в шоке.
— Пойдем. — Я поднимаю одного из них.
— Мы не можем… наш… кластер, — бормочет он, перемежая слова химическими мыслями, которые я не понимаю. Их кластер разрушается.
— Мы погибнем на этом склоне, если не поторопимся. Мы замерзаем, и нам негде укрыться.
Они не отвечают, и я понимаю, что они скорее умрут, чем расстанутся.
— Вас четверо, — говорю я. — Почти целый кластер.
Они переглядываются, и я чувствую запах консенсуса.
Затем один сердито отворачивается. Не получается. Они не могут прийти к согласию.
Я сажусь на снег, опускаю голову и смотрю на снежинки, которые, кружась, падают мне на колени. Из нас шестерых я остался один. Меня захлестывает волна усталости и отчаяния, к глазам подступают слезы.