Несколько голосов вразнобой тянут:
— Нам кабзда-а-а…
— Не ссыте, — Еж. — Мы эту сволоту прижмем.
Так, хватит. Врываюсь в комнату:
— Конечно, вам кабзда! Вы даже не представляете себе, насколько! Сейчас вам раскроется истинное значение слова «кабзда»! Что тут за разговорчики на мою голову? Какое «прижмем»⁈ Я ясно и четко сказала — подальше держаться от псоголовых, по-даль-ше! Что тут непонятного?
Без хвастовства, для этих ребят я — живая легенда и ролевая модель. Все они обязаны мне жизнью в относительно нормальных условиях, а некоторые — так и собственно жизнью как таковой.
Но это совершенно не значит, что они хотя бы пытаются слушать то, что я говорю. Однако оплеухи и подзатыльники помогают донести послание. Ну, немного помогают.
Замахиваюсь. Кубик пытается пригнуться — и звенит металл. Из его кармана на пол выпадает самодельный нож.
Даже закрепить нормально не мог, лошара.
— Та-ак… — обвожу притихших парней медленным тяжелым взглядом. — Сдали оружие, у кого какое есть. У вас тридцать секунд.
— Но, Соль, они же… псы… они сказали… — вступает Чип.
— БЫСТРО!!
Через тридцать секунд на полу передо мной — горстка разномастного холодняка.
— Это все?
Еще один обзорный взгляд-рентген. Ребятам в этой комнате по 14–16 лет. Все они для меня — дети: неразумные, нуждающиеся в опеке и защите. Но так-то многие выше меня на голову, и все — даже Чип — шире в плечах. Наверно, если бы я их не знала и еще если бы не унаследовала от Сто Тринадцатой умение постоять за себя и за того парня — встреча с эдакой шоблой в темной подворотне меня бы не особо порадовала.
Так, а чего это Еж отводит глаза? От него пахнет неуверенностью и… да, металлом. Что ж, добавлю металла и в свой голос:
— Достал, что там у тебя в кармане, и отдал мне.
Еж нехотя, медленно повинуется. На мою ладонь ложится кастет с выкидухой — чем-то похожий на мой, безвозвратно испорченный недоброй памяти тяжеловесом. Конечно, это — дешевка, ширпотреб, жалкое подобие того идеально сбалансированного оружия, единственного наследия Сто Тринадцатой.
Выдыхаю:
— Ножи я еще хоть как-то могу понять. Но разгуливать по городу с кастетом, как шпана подзаборная? Серьезно?
— Соль, ять, прости, — тихо говорит Еж. — Вообще-то… это мы… это тебе подарок. Мы собрали деньги и на заказ у кхазадов сделали, врот. Чтобы был… как тот, твой.
Самое сложное в такие моменты — понять, смеяться впору или плакать.
— Как думаешь, Токс, мне эту рубашку брать? Она вроде ничо еще, только две пуговицы оторвались. Или лучше синий свитшот? А, черт, пятно у ворота… Глянь, сильно заметно?
Ненавижу шмотки. Вот только почему тогда их у меня так много? Хотя носить при этом нечего. Вечно накуплю чего попало, а потом одеться — все равно что собрать паззл, когда все детали из разных наборов.
Токс легко вздыхает и выходит из-за ювелирного станка. Моет руки, а потом за десять минут разбирает груду моего шмотья. Складывает в аккуратную стопку на диване приличные вещи по сезону — даже подбирает пары к давно уже одиноким, как и их хозяйка, носкам. Все остальное прячет обратно в шкаф.
Я тем временем перебираю свои сокровища: набор отмычек, газовые бомбы, ампулы со стимуляторами и пояс с пустым теперь отделением для кастета. Отличные какие рабочие инструменты… жаль только, работы нет ни хрена. Тоскливо спрашиваю у затылка Ленни:
— Есть чо?
— Было бы — сразу бы сказал, ага, — кхазад, как обычно, не отрывается от своих мониторов. — У них там треш какой-то на материке, Хтонь все прииски захлестнула. Тяга теперь на черном рынке по сорок тысяч — и даже за такие деньги ее нет. Вообще ни за какие нет. Сергей говорит, в больнице мумие даже на самых тяжелых не хватает. Кто посмелее в нашу местную аномалию ходят, но там тоже Хтонь чудит — от силы половина партий возвращается, и те все больше пустые.
Разминаю пальцы:
— Ленни, а ты знаешь, кто сейчас ходит за тягой?
— Нет! Да откуда бы мне знать сталкеров-то, ага…
Слишком быстрый ответ!
— Сможешь с ними меня свести?
Случается чудо — Ленни разворачивает ко мне свое кресло:
— Соль, за кого ты меня принимаешь? Во-первых, никаких знакомых сталкеров у меня нет и никогда не было, ага.
— Неужели, ага? А к кому это ты ночами на машине катаешься?
— Не твое дело! Во-вторых, не буду я тебя ни с кем сводить! Говорю русским по белому — опасно сейчас в Хтонь ходить!
— Ой, да ладно! Скажи мне лучше, что сейчас не опасно…
— Готово, — сообщает Токс. — Эту рубашку следует носить с жилеткой, тогда пятна на груди видно не будет. Зеленый свитшот подходит к черным джинсам, а красная толстовка — к голубым. Не путай, пожалуйста. И заклинаю тебя Основами, не надевай под желтую кофту эту розовую футболку.
— Чегой-то она розовая? Фиолетовая, скорее…
Токс закатывает глаза:
— На самом деле — фуксия. Просто внемли моей мольбе: не сочетай ее с желтым. Ваш народ не особенно чувствителен к цветам, но для тех, кто воспринимает мир прежде всего через зрение, это равнозначно тому, как если бы у тебя над ухом скребли железом по стеклу.
— Ой-ой, какие мы нежные!
Помнится, в первые дни мне и самой казалось, что снага-хай одеваются как-то странно, особенно женщины. Но я быстро привыкла. Хорошо мы одеваемся, красиво, ярко. А если мы кому-то не нравимся, он всегда может выйти на лестницу и немного поплакать.
— Давай я уложу вещи в сумку, не то ты, по обыкновению, все скомкаешь и помнешь.
Вздыхаю — съезжать, конечно, не хочется. Мастерская Кляушвицов стала для меня домом в этом мире. Привыкла я уже давно и к гулу процессоров Ленни, и к стучанию инструментов Токс, и ко всем до единого соседям. Но все равно я в последнее время ночую в Доме — боюсь оставлять детей без защиты. Вот решилась наконец перевезти вещи, а то хожу в замызганном — чучело огородное, а не госпожа директор.
Наблюдаю за плавными движениями Токс. У этой женщины даже самые обыденные дела превращаются в невероятной красоты ритуал, и она всегда полна грации — даже когда блюет в занюханной подворотне. Впрочем, последнего не бывало уже давненько. После истории с подключением второго браслета Токс стала очень спокойной… и отстраненной какой-то, что ли. Похоже, она приняла наконец свою судьбу и день за днем методично отбывает наказание, наложенное Кругом Инис Мона: учит и воспитывает детей, клепает ювелирку на заказ, поддерживает вокруг себя гармонию и порядок. Все это совершенно незаменимо, но… такое ощущение, что теперь наши дела Токс по-настоящему не волнуют. А я места себе не нахожу от беспокойства. Надо посоветоваться с кем-то взрослым и умным. Что же, за неимением такового сойдет и Токс.
— Не уверена, что правильно сделала, когда отобрала у наших троглодитов ножи…
Токс обращает ко мне ясный взгляд:
— Что вызывает у тебя сомнения? Разве детям положено иметь ножи?
В глубине души я не уверена, что Токс останется с нами, когда алгоритмы добра будут накормлены и браслеты на наших лодыжках разомкнутся. Она же — наследница Инис Мона, и у нее наверняка найдутся дела поважнее, чем вытирать сопельки малышам-снага. Мне самой не нравится подспудное ощущение, что Мясник и тут мог в чем-то оказаться прав. Даже после всего, что было. Нет, Токс меня не использует, нету такого. Просто… все мы — один из множества этапов ее долгой друидской жизни.
Говорю с отчаянием:
— Детям, конечно же, не положено иметь оружие. Детям не положено драться — за друзей, за честь и достоинство… как знать, может, и за жизнь. Но я не могу создать для них мир, где они смогут обойтись без этого, понимаешь? Если они кого-нибудь порежут на кураже — я этого себе не прощу. Но если, наоборот, на них нападут и они не смогут постоять за себя, потому что окажутся безоружны… Этого я тоже себе не прощу. Куда ни кинь — всюду клин.
Токс откладывает в сторону вещи, садится рядом, опускает ладонь мне на плечо:
— Знаешь, Соль, до нас дошли легенды о великих магах и их свершениях. Были те, кто взмахом руки испепелял войско. Те, кто щелчком пальцев приводил к покорности целые области. Те, кто умел поворачивать вспять само время и делать бывшее небывшим. А знаешь, что не подвластно ни магам прошлого, ни ныне живущим? Будущее. Заглянуть в него по своей воле не способны ни величайшие колдуны и правители, ни Основы, ни даже сам Эру Илюватар. Не требуй этого и от себя, маленький друг. Будущее никому не принадлежит, мы не можем им овладеть, а можем только терзать себя страхом перед ним. Если события неблагоприятны, тех, кто их допустил, охотно признают глупцами или предателями. Но правда в том, что все мы равно слепы в потоке времени и можем только делать то, что велит нам сердце. Остальное — судьба. Бывают раны, которые никогда не затянутся, и цепи причин и последствий, которых мы не может ни разорвать, ни даже постичь, — Токс грустно улыбается. — Поверь, маленький друг, я знаю, о чем говорю.
Шмыгаю носом:
— Это все, конечно, ужас до чего мудро… Только делать-то мне что?
— Если разумное решение найти невозможно — среди всех возможных решений выбирай самое доброе. Или просто то, что велит сердце. Какого исхода ты бы хотела?
— Такого… чтобы оружие у них было, но использовали они его только в самом крайнем случае. Для защиты себя и друг друга.
— Тогда, может, стоит так им и сказать? Ты ведь сама говорила — они хоть и дети, но проблемы перед ними стоят не детские.
Вздыхаю и тянусь к сумке, отодвинутой в угол нашего закутка. Высыпаю на пол десяток ножей. Рукояти из изоленты, пластиковых бутылок, обрезков дерева. На лезвиях — царапины и следы грубой заточки. Чехлы из автомобильных покрышек и всякого мусора.
Беру каждый нож в руки и аккуратно складываю обратно в сумку. Думала так и оставить их здесь. Но, похоже, в Доме они все-таки нужнее.
— Давай я тебя отвезу, — подает голос Ленни. — Чего ты пешком потащишься с барахлом…