Полковник выдерживает еще одну долгую паузу — да сколько ж можно! Сквозь табачный запах сквозит запах нашего пота.
— Наряды вам раздадут без меня, — наконец изрекает Князь. — В этом не сомневаюсь. А мой приказ — в три дня прочесть книгу, направленную вам в личный контур. Каждому.
В ухе опять пищит.
«Добавлена книга из библиотеки…» Что-то там про принятие решений в чрезвычайных ситуациях.
— Далее сдать зачет на тренажере «Решето», программа «Рубеж реакции», уровень… уровень «Грубый помол». До конца недели. Не справитесь, — Ожегин тяжко вздыхает, — вам же хуже. Поэтому должны справиться. Свободны.
Федор щелкает каблуками — хрена себе! — разворачивается вокруг оси и выходит. Все остальные за ним. Я последний.
Стараюсь как минимум не сутулиться.
В ухе бубнеж про «назначен зачет» и «следует подойти».
Что-то подсказывает: причина такой информированности господина полковника — не мой простецкий наушник.
ЗАЧТЕНО.
Система выводит на монитор вердикт — и я от облегчения мычу. Сдираю шлем — все, наконец-то! Тренажер больше не мой палач.
Сицкий тоже сдал, но не особо рад. Потряхивает рукой — судорога. Мирослава нет: не то отмучился еще раньше нас, не то плюнул и ушел, не сдамши.
Мы вылезаем из подвала «Котла». Через четверть часа отбой, и все люди делятся на два типа: либо расслаблены, либо куда-то несутся — доделать делишки. А я ни черта не успел, кроме зачета! Но зачет — успел. Смог. Это же круто, правда? Мы идем к казарме, Ганя вертит носатой башкой, а мне уже все равно.
И тут опять раздается вскрик. Как там — в «Решете».
Резкий, женский, болезненный — это как вообще⁈ Мы, на минуточку, на военной базе! Но никто вокруг и ухом не ведет, а я пару секунд паникую — галлюцинацию заработал, здрасте!
А потом вижу две фигуры у штаба — под единственной на базе березкой.
Пышная дама в форме — строгая юбка, китель, черные сапоги — стоит в стороне, вполоборота к нам, уперев руки в бока. Что на погонах — не разглядеть, но мундир богатый. Волосы собраны в узел, лицо — неприятное. Перед ней — девушка, на вид лет семнадцати. Высокая, хрупкая. Голова покрыта платком, русая коса, а несколько прядей выбилось. Эдакая… Аленушка.
Это она вскрикнула.
— Думаешь, я тебя просто так держу? — спрашивает женщина. Голос тягучий, вкрадчивый.
И взмахивает рукой. Хлоп!
Девушка вздрагивает, но молчит.
— Или думаешь, что наивные глазки помогут?
Вторая пощечина.
И… Сицкий вцепляется мне в плечо.
— Андрей! Ты… ты чего? Перетренировался?
Я выталкиваю:
— Какого хрена?..
Это что, продолжение зачета? Я должен быстро и правильно отреагировать — значит…
— Да блин, Андрюх, погоди! — Ганя соображает наконец, в чем дело. — Это же Челядникова! А девка — ее крепостная. Ну вот!.. Да не пали ты на них вот так, в упор!! Еще наряд захотел?
Челядникова точно почувствовала мой взгляд. Поворачивает с раздражением голову. Ганя поспешно тащит меня прочь от березы. Как маленький муравей — жука.
Девушка не двигается.
Крепостная. Нет, я отлично знал о существовании крепостных — в юридиках чего только не бывает, особенно в южных и западных. Но… непривычно. Точно в книжку попал по литературе. Еще коса эта, платок… березка! И глазищи на пол-лица.
— Та самая эсбэшница?
— Ну да! Челядникова Глафира Арефьевна, подполковник. — Я уже привык, Ганя всегда в курсе, как кого зовут. — Лютая баба, говорят! Начальство в лицо надо знать, Андрюха…
— А девушка? Как ее зовут?
— Хэзэ, она же крепостная.
Я судорожно пытаюсь вспомнить все, что я знаю, про эту… крепостную зависимость.
— Это значит, девчонка договор подписала кабальный? Верно?
— Ну да.
— Ну то есть… на время?
Ганя смотрит на меня странно:
— Ну… Формально на время, да. Но обычно, Андрей, навсегда эти договоры. На практике.
— Ну что значит «навсегда»? Что нужно, чтобы такой договор расторгнуть?
Наш дворянчик смеется:
— Деньги нужны, Андрюха. Много, много денег.
Перед тем как свернуть к казарме, оглядываюсь. Челядникова, кажись, попустилась: хоть и ругает служанку, но уже без рукоприкладства. А та меня… зацепила прямо. Взгляд, плечи, фигурка — все притягивает. И это не потому, что я почти месяц баб не видел. Отлично выглядит крепостная, так и не скажешь, что в крепости. У нее вон каблуки! — подчеркивают изящество ног.
А у меня… гхм. У меня из парадного — только казенный мундир. И денег — ноль. И папа мне их не пришлет… Да, надо с этим что-то придумывать.
Глава 7Соль. Право принимать решения
Коктейль запахов рыбного рынка бьет по мозгам, что твоя кровавая Мэри. Влажный, йодистый бриз смешивается с ароматом свежего улова — холодным, резким, с металлическим оттенком. Глубже лежат теплые, почти сладковатые ноты — водоросли, моллюски, чуть подтухшая рыба… и подтухшая уже не чуть, фу-у. Сквозь рыбный дух пробивается дым коптилен — сухой, древесный, с легкой горчинкой. И неизменной приправой — запахи разумных: пот, табак, жареные пирожки, водка, резина сапог…
Трясу головой и пытаюсь взять себя в руки: я сюда не балдеть пришла, а закупить продовольствие по списку от мадам Кляушвиц. Обычно она ходит на рынок лично, говорит, для шеф-повара выбор продуктов — это целая философия. Но в последние дни Катрина сама не своя: Борхеса вскоре после свадьбы срочно вызвали в командировку — молодой жене даже не сообщили куда — и это длится уже вторую неделю. Хуже того, звонил он всего однажды, причем ничего толком не рассказал, сославшись на секретность. Разве можно так сдергивать начальника городской милиции, словно летеху какого-нибудь? Катрина вчера уехала в Южно-Сахалинск качать права и скандалить с тамошним начальством. Не сомневаюсь, эта Василиса Микулишна вытащит супруга из любой передряги. Ну а я пока как-нибудь справлюсь с закупкой рыбы для троглодитов…
Катрина записала подробные инструкции, однако жизнь мою они не упрощают — скорее наоборот. Что, например, значит «третий за камбалой, нивхи, П’ыла, нерка, 20 кг жив»? Еще смущает неизменная пометка «торг» со множеством восклицательных знаков. Торговаться с кхазадами? А можно я лучше волну хтонических жуков лицом к лицу встречу?
Искать что-то в торговых рядах и так не просто — а прямо передо мной еще и вспыхивает чрезвычайно эмоциональная дискуссия. Тетка-снага орет на здоровенного кхазада:
— Это наши ларьки, нах! Убрал отсюда свою тухлую селедку, ска!
— Сама ты тухлая селедка! — не остается в долгу кхазад. — Согласно пункту 8 параграфа 4 торгового устава места, не занятые до полудня, подлежат передаче…
— В жопу себе засунь свой параграф! — входит в раж тетка. — Племяш мой в санинспекцию побежал, сейчас выправим бумажки и…
Сочувствующие стекаются со всех сторон, вокруг обоих спорщиков собираются группы поддержки. Кажется, сейчас начнется драка, сзади подпирают… Шик-блеск, сходила за рыбкой, называется. Гигантские таймени с прилавка смотрят на меня печально и понимающе.
Тут сквозь какофонию пробивается шум мотора. Уже почти сцепившаяся толпа тихо и быстро расступается, разумные жмутся к прилавкам. По центру прохода на огромном черном мотоцикле медленно едет Мясник. На нем распахнутая на груди кожаная куртка, хром заклепок гармонирует с блеском машины. Шлема нет — не его стиль.
— Что у вас тут? — веско спрашивает он.
Кхазад и тетка начинают было говорить одновременно, но под тяжелым взглядом оба осекаются и излагают суть вопроса по очереди, кратко, ясно и четко.
— Ну что, порешаем так, — Мясник барабанит пальцами по рулю, глядя на тетку. — У тебя уже третий раз терки с санэпидемстанцией. Давай-ка сгоняй на комбинат к Витке — она покажет, как бумажки правильно подшивать. А мои ребята теперь к твоему прилавку с особым пристрастием приглядываться будут. Одна тухлая рыба — с рынка пробкой вылетишь. Без базара.
Поворачивается к кхазаду:
— А ты, дружок, слишком борзеть начал. У нас тут снажий ряд испокон веков был и останется. Иди к коменданту, скажи — я велел тебе место во втором секторе выделить. Там свободные есть. Но если еще раз начнешь тут царька строить — сам знаешь, чем кончится.
Все моментально успокаиваются и расходятся по своим делам. Мясник улыбается мне краешком рта:
— Солька, привет. За рыбой пришла? Подсказать что-нибудь?
Пожимаю плечами и беспомощно смотрю в список. Мясник… Генрих забирает бумажку у меня из рук и не глядя отдает указания парню-снага, который оказывается поблизости будто случайно:
— Собрать и отправить на Весеннюю восемь, — надо же, Генрих помнит адрес Дома. — Пришлют самое лучшее. Меня тут никто не решится обвешивать… Обождешь минут десять?
Киваю — на закупки я бы потратила куда больше времени. К Генриху выстраивается небольшая очередь торговцев всех рас и расцветок с вопросами о проверках, местах, очередности выгрузки… Он решает все быстро и четко. Просители говорят коротко — никто не хочет напрасно тратить время Мясника.
От нечего делать рассматриваю мотоцикл — широкий, массивный, с брутальным дизайном. Ужасно хочется к нему прикоснуться, собственным телом ощутить мощь двигателя.
Пожилая женщина-снага подносит нам пластиковые тарелки с бутербродами: ржаной хлеб и нерка, копченая на ольховых опилках, сверху — белые колечки лука. Если честно, на пафосном свадебном банкете мадам Кляушвиц — я туда так и не попала, но в процессе подготовки все блюда перепробовала — ничего даже близко настолько вкусного не подавали.
— С делами покончено, — улыбается Генрих, вытирая пальцы кстати поданной кем-то бумажной салфеткой. — Хочешь прокатиться?
— Хочу! — выпаливаю прежде, чем успеваю подумать.
Генрих улыбается и хлопает по сидению у себя за спиной. Едва я запрыгиваю — газует с места.
Мы быстро проезжаем город и предместья и несемся теперь по дороге вдоль взморья. Держусь за кожаную куртку Генриха, лицом впитываю влажный морской ветер, ощущаю вибрацию двигателя внутренней поверхностью бедер. Надо же, я думала, гонять на мотоцикле с такой скоростью страшно… с Генрихом — нет, вообще не страшно.