Завязываю светскую беседу:
— Как-то я не ожидала, что сталкером окажется эльдар…
Лицо Моти враз принимает сложное выражение:
— Понимаю, для тебя все эльфы на одно лицо… Но очень прошу, Соль — никогда не зови меня эльдаром. Я из народа галадрим. Это… совершенно другое.
— Ясно, сорямба. А… в чем разница? Эльдары живут на Авалоне, а галадрим — на материке?
— Жить-то в наши времена можно где угодно… Эльдары всегда ставили во главу угла власть и могущество. Это сделало Авалон великой державой. А галадрим — тихий народ, мы не захватываем мир, а возделываем свой лес. И еще у нас разные представления о красоте.
Однако, похоже, наш галадрим эльдаров недолюбливает. Но это же и на Земле так было: больше всего антагонизма внутри групп, которые со стороны кажутся почти однородными.
— Чем разные?
— Эльдары ценят безупречность, выверенность, идеальность. А для нас красота — это прежде всего живая жизнь, — Мотя мягко улыбается. — Не слышал ни об одном эльдаре-сталкере — Хтонь с ее непредсказуемостью глубоко чужда им, они любят порядок. А такие, как я, умеют чувствовать Хтонь и даже слегка предсказывать. Потому что это тоже жизнь, пусть и несколько своеобразная.
Раздражает, что я не могу считать настроение эльфа по запаху. Снага не слишком хорошо распознают мимику, зато запах говорит нам многое. От Клары исходило хмурое деловитое раздражение, от Ленни — неуверенность, какая бывает в социальных ситуациях. Не знаю уж, во мне он был не уверен или в сталкерах… может, во всех сразу. А этот эльф — насмехается он надо мной или говорит искренне? Не поймешь.
Вот за это орки эльфов и недолюбливают: общаться с ними — все равно что человеку говорить с тем, у кого черный квадрат вместо лица. А за что эльфы нас не любят, даже не знаю. Мы же такие няшечки.
Возвращается Клара:
— Так, а теперь записывай, что надо взять с собой.
— Да я запомню…
— Майне квехель! Я сказала — записывай.
Ага, Клара утверждает иерархию группы. Ладно, я не против — в последнее время позицию лидера мне и так приходится занимать куда чаще, чем хотелось бы. Беру в руки смартфон и жду руководящих указаний.
— Ты встречаешься с бандитом, — говорит Токс.
Вскидываюсь:
— Ничего я с ним не встречаюсь! Ну то есть встречаюсь иногда, но не в этом смысле! А даже если и в этом, то ничего пока не было. И Генрих — не бандит! То есть да, бандит, но…
— … но не в этом смысле, — ехидно подсказывает Токс.
Вздыхаю:
— Если честно, запуталось все… Да помню я, кто он, помню! Просто снажья жизнь так устроена… Я смотрела эхони разные — в других местах нашим куда хуже приходится. У нас тут школа паршивая, но много где для нас и вовсе нет никаких школ. И живут тут снага все же в домах, пусть и старых, а не в жестяных сарайчиках… Я никаких зароков не даю, просто… общаюсь, смотрю, как что устроено. И ты знаешь, Генрих — он же защищает город!
— О, в самом деле? Отчего же во время летней атаки жуков его боевиков не видно было?
— Ты не знаешь? Он на комбинате у себя оборону держал. И там куча народу укрылось, не только снага, все вообще, кто окрест живет. Это не Генрих мне сказал, если что, я поспрашивала… он сам никогда не оправдывается. У него и боевиков-то раз-два и обчелся, он не Барон с частной военной компанией… вот уж кто действительно тогда защищал только сам себя. А сила Генриха в том, что за ним пойдут чуть ли не все снага в городе… да и не только снага.
— И тебе не терпится влиться в их дружные ряды, да?
— Ты ведь сама говорила, что чай чаем, но неплохо бы мне как-то… наладить жизнь. Я и думала найти мужчину, из своего народа на этот раз — хватит с меня межрасовых экспериментов. Кого-нибудь доброго, чтобы детей любил, с руками из правильного места, а то помощь в мелком ремонте нужна всегда. Но… понимаешь, это… не сработало бы. Мне нужен другой. Такой, чтобы не слабее меня был. Всегда.
— Я беспокоюсь о том, что ты можешь попасть в неприятности.
— А, похоже, я уже вляпалась по самое не балуйся. Теперь лучше держаться… своих.
— Как у вас говорят — вольному воля.
Мы гуляем по взморью. Завтра — первая вылазка в Хтонь. Я уже раз двадцать проверила снаряжение по Клариному списку и все равно места себе не нахожу. Токс, почувствовав мою нервозность, пригласила прогуляться по берегу — по нашим местам. Но легче от этого разговора не становится. Пытаюсь сменить тему:
— Что-то полоска на браслете еле растет… Четверть всего, хоть и в зеленом. Чего еще надо твоим Морготовым алгоритмам? Разве мало мы делаем этого, как его, добра?
— Получается, мы делаем меньше, чем можем…
Токс говорит так, словно тема ей не особо интересна. Я вообще не могу понять, что ей интересно в последнее время — она словно в какой-то своей вселенной живет. Бесит, если честно.
— Ты же великая волшебница! Не можешь разве применить какое-нибудь сильное колдунство, чтобы всех завалило добром по самые помидоры? А то я задолбалась уже джинсы подбирать, чтобы на браслет налезали! С колготками и вовсе швах, поверх браслета уродски смотрятся, а протянуть их под железкой всех моих акробатических навыков не хватает. Ношу вон чулки на поясе… словно в порту работаю.
Токс слабо улыбается:
— Великое волшебство не для суетных дел, маленький друг. Даже будь я свободна от уз браслета… и тогда — что можно свершить без чар, должно свершаться без чар. Основы не следует тревожить без крайней нужды, даже ваши шаманы это осознают. Лишь люди обращаются с магией, как дровосеки с топорами. Поэтому они и доминируют на Тверди… но гармонии ни с миром, ни с самими собой обрести не могут.
— Да у этих людей в кого ни плюнь, он оказывается магом… А как вообще появляются великие волшебники? Это наследственное?
— Лишь отчасти. В семьях, издавна обладавших властью, дар проявляется часто, у детей простецов — исчезающе редко. Однако изначальный дар не несет в себе потенциала для изменения мира, он позволяет вершить только малые деяния. А великие волшебники приходят в мир во времена великих же потрясений — чтобы защитить свой народ. И из искры дара может разгореться пламя… люди называют этот момент инициацией второго порядка. Однако способен на это не всякий. Требуется искреннее, безоглядное стремление положить душу свою за друзей своих — и ситуация, которая не оставит иного выбора. Большинство одаренных с детства никогда с подобным не сталкивается… люди называют таких пустоцветами.
— Но ведь великие волшебники намного полезнее в хозяйстве, чем эти пустоцветы, да? Разве нельзя штамповать их как-то… искусственно? Конвейерным, так сказать, методом?
— В некоторых культурах практикуются ритуальные поединки и человеческие жертвоприношения — во время инициации великого волшебника почти всегда кто-нибудь гибнет. Законами Российского Государства подобное, разумеется, строго запрещено. Однако люди находят способы, как выразился бы Леннард, абъюзить правила. И никогда это не ведет ни к чему доброму. А нам пора на автобус, маленький друг.
По пути выкидываю из головы все эти ужасно интересные, но в практическом плане совершенно бесполезные сведения.
Меня ждет Хтонь. Что-то я встречу в ней?
Глава 10Андрей. Давайте немножко ускоримся!
В глазах темнеет. Не очень уже понимаю, почему. Я снова теряю сознание? Дерево впрыскивает какой-то токсин? Или, пока я тут валяюсь, наступил вечер⁇
Тела не чувствую. Плечи — ну как-то, руками могу шевелить. А ноги словно исчезли. Это жутко.
И особенно жутко мне потому, что я их не вижу — пока барахтался, толстый корень наполз и на шею. Теперь голова задрана вверх, к серому древесному стволу, а едва пытаюсь освободить ее — начинаю задыхаться.
Использовал магию — и слабость накатила такая, словно все успешно. Однако ни корни, ни тем более дерево целиком не стали выглядеть сильно старше. Честно говоря, старше некуда! И без того она словно закаменевшая, эта древесина…
На стволе этой растительной твари периодически открывался глаз и косился вниз — на меня. Белок был с толстыми красными прожилками.
В какой-то момент, очнувшись после очередной потери сознания, я отчетливо понимаю: все. Не выберусь. Совет ублюдка Бруня завел меня буквально в могилу — на холме посреди сахалинского болота, под корнями древесного чудища. Вот так. Утра уже не будет.
Но я продолжаю ворочаться: упираться локтями, плечами, вертеть головой… хотя кажется, что делаю только хуже. Но замереть и перестать дергаться — не могу. Слишком страшно!
И вот, когда я с мычанием, со звоном в ушах пытаюсь вывернуть шею, чтобы достать проклятущий корень зубами… вижу склонившееся лицо — прямо надо мной.
Торчащие жесткие волосы, широкие ноздри… снага.
Снага-девчонка.
Это… та самая Соль.
— Помоги, — неразборчиво хриплю я, потому что понял уже, что сейчас будет.
Снага, брезгливо на меня глядя, выпрямляется. И в руке у нее… катана.
Катана, блин. Меня обезглавит снага, катаной, на заколдованном сахалинском болоте. «Вам отрежут голову». Вот же… тварь! Падла! Гадина зеленокожая!
Рвусь изо всех сил, яростно, напрягая все мышцы, которые еще чувствую.
Поздно. Клинок катаны летит навстречу!
И когда кажется, будто меч вонзится мне прямо в глаз, катана с хрустом врубается в корень под ухом. С громким хрустом.
«Уо-о-о!» — раздается со всех сторон.
И я слышу это уже не ушами.
Всем телом!
В дереве открывается глаз — яростный! вытаращенный! — и снага отпрыгивает. Я с кашлем, подбородком отталкивая перерубленный корень, поднимаю голову.
Фига себе!! Я ног не чувствую, потому что их… нет. На поверхности нету в смысле. Закатаны в дерн.
Снага мгновение медлит, точно удерживает себя от рефлекторного «воткнуть в глаз катану»… Удержалась.
«Вжух! Вжух! Хрусть!» — вместо этого снага еще трижды опускает клинок, перерубая самые толстые корни, что меня держат.
«Ву-у!» — воет болото.