Соль. Barth, что бы это ни значило, enni
— Никаких дел с собаками, — чеканит Клара. — Это мое слово.
Разворачивается и идет. Мотя с безразличным лицом следует за ней. Андрюха ошалело смотрит им вслед, и взгляд у этого здоровенного лба — словно у брошенного на вокзале ребенка. И не сказать, что это он только что полтора десятка дюжих головорезов застращал.
— Эй, — говорю, не трогаясь с места. — Вы чего, грибной плесени нанюхались? Мы так не договаривались!
Клара продолжает целеустремленно шагать прочь. Шик-блеск, сейчас они с Мотей скроются за поворотом — и что тогда? Мясопродукт только что выложился по полной и не то что магичить — хорошо если хотя бы идти сможет. Да и все равно мы не знаем, куда идти… Без Моти с его чуйкой мигом вляпаемся в какую-нибудь хрень, которая сожрет нас раньше, чем мы сообразим, как она называется.
Ору, стараясь сдержать панику в голосе:
— Клара, ты сама говорила — своих не бросаем!
Клара все-таки останавливается и бросает через плечо:
— Так то — своих! Псоглавые никому не свои. Опричнина — от слова «опричь», то есть кроме всего остального мира. Никакие общие правила для них не работают. И наши тоже. Ноги в руки и уходим отсюда!
И снова идет. Кричу:
— Стой! Да плевать мне, чего там опричнина в целом! Мы бы без Андрюхи не прорвались через жуков в прошлый раз и сейчас с этими придурками не разминулись бы! Он меня из Глади вытащил! Нельзя его бросать, не делается так! Наш это пацан, нормальный!
Клара снова останавливается, медленно поворачивается и смотрит на меня в упор, скрестив руки на могучей груди:
— Да будь он хоть Иисус Христос, Гаутама Будда и Праведный Эарендил в одном флаконе. Это неважно все, потому что он — опричник! У них нет собственной воли и собственной совести, понимаешь ты это, дуреха? Если ему прикажет начальство его уважаемое врот, или ИИшница их безумная, или даже самому почудится, что так надо ради какого-нибудь сраного высшего блага — он тебя как комара прихлопнет! Тем более что ты нелюдь — для таких, как он, гаже, чем помойная крыса!
Кажется, мы делаем именно то, чего нельзя ни в коем случае — стоим посреди Хтони и орем друг на друга почем зря. Наверное, все окрестные монстры уже достали ножи и вилки и салфетки на шеи повязали…
Глубоко вдыхаю тяжелый болотный воздух. Выдыхаю медленно и говорю:
— Клара, ты сказала, опричники отрезают себя от всего остального мира. Но то, что я вижу своими глазами — ты сама отрезаешь разумного от всего остального мира. Я по этим паскудным правилам не играю. Если Андрей остается здесь — значит, я тоже остаюсь.
Клара сплевывает себе под ноги:
— Много вас таких сгинуло… Но вольному воля. Мотя, идем.
Эльф, до этого момента, по обыкновению, отрешенный, поднимает голову и спокойно, отчетливо говорит:
— Если Соль остается — я тоже остаюсь.
Все таращатся на Мотю в изумлении — даже Андрюха. А вот Клара, против ожидания, не сердится, а спрашивает с каким-то даже сочувствием:
— Что, все-таки долетался, Мотылек?
— Долетался, — галадрим безмятежно улыбается. — Barth enni.
Клара гневно зыркает на меня и вздыхает. О чем это они? Кажется, Мотя произнес один из вариантов слова «судьба», у эльфов их чуть ли не сотня. Ладно, не до Мотиного богатого внутреннего мира сейчас. Надеюсь, я тут не при делах, случайно попала под замес. Хотя и к своей пользе. Без Моти с его чутьем из Хтони не выбраться.
— Ахтербаксе! Ну что с вами будешь делать, — тоскливо произносит Клара. — Каждый упрямо летит на свое пламя — хоть крылья отрывай. А впрочем, не моя печаль. Идемте уже, до выброски всего ничего…
Вообще-то планировать в Хтони — плохая примета, но, похоже, приметы хуже, чем разлад в команде, все равно уже не бывает. Тем не менее выбираемся на удивление без происшествий. Все хмуро молчат и смотрят прямо перед собой. Один раз мне под ноги пытается броситься комочек из зубов и шерсти, но я только зыркаю на него — и он сам отползает в кусты.
Похоже, реально страшное в Хтони — отнюдь не монстры.
— Софья Александровна, верно я понимаю, что вы за двенадцать часов до истечения крайнего срока сообщаете мне, что я обязан подать в управление образования отчеты об успеваемости и качестве обучения по форме 37-у?
Илларион Афанасьевич смотрит на меня поверх очков так, словно я не директор, а провинившаяся ученица. Набираю полную грудь воздуха, медленно выдыхаю и считаю про себя до пяти, потом говорю:
— Ну, в общем, как бы да, ага, так получилось. И если мы этот Морготов отчет не подадим, нас ждет проверка… А управление образования еще от предыдущей проверки не отошло. Тетечки до сих пор, наверно, от зеленки отмываются…
— Вы улыбаетесь. В самом деле находите забавным то, что дети закидали комиссию пакетами с раствором бриллиантового зеленого?
— Нет-нет, что вы! Это было недопустимо, ужасно, отвратительно! Я всем наваляла по шеям, кого поймала. Ничего подобного, разумеется, не повторится! Наши троглодиты другое что-нибудь придумают… В общем, давайте просто нарисуем как-нибудь эти Морготовы отчеты, пожалуйста-пожалуйста.
Илларион Афанасьевич хмурится:
— Уроки шли менее половины четверти, а отчитаться требуется так, будто отработаны все академические часы… Ладно, на ваше счастье, опыт бюрократической работы у меня изрядный. Однако в другой раз потрудитесь уведомлять меня о подобных казусах заблаговременно. К какому часу отчет требуется доставить в управление?
— Сейчас-сейчас… Там окошечко такое еще… У меня где-то записано, когда оно работает!
Под укоризненным взглядом Иллариона Афанасьевича панически роюсь сперва в телефоне, потом в бумагах. Обычно бесценная Юдифь Марковна такими вопросами занимается, но именно сегодня, как назло, она слегла с гриппом.
Морготова графика работы казенного окошечка нигде нет. Помню только, что он какой-то хитровыделанный.
— Извините, Илларион Афанасьевич, не записала… Но сегодня там точно выходной. Давайте я завтра с утреца туда сгоняю и сразу вам позвоню!
— Вам следует более ответственно относиться к своим обязанностям, — бурчит биолог, надевая пальто и шляпу. — Отчеты я подготовлю за ночь, а утром жду вашего звонка. Всего доброго, Софья Александровна!
Илларион Афанасьевич выходит из кабинета, тяжело опираясь на трость — погода стоит сырая, и у него обострился ревматизм. Выдыхаю с облегчением — неприятно чувствовать себя непутевой школьницей, которую отчитывают и чуть только не ставят в угол. Но хотя бы с Морготовыми бумажками все будет в порядке, раз Илларион Афанасьевич обещал. Мы недолго работаем вместе, но я уже убедилась, что на него можно положиться.
Наскоро разминаю затекшие мышцы, встаю в планку, отжимаюсь с хлопком, верчу пару простых сальтух. Раз уж нет возможности полноценно тренироваться каждый день, завела привычку использовать для занятий любые перерывы — терять форму нельзя, до спокойных времен далеко, если они вообще настанут когда-нибудь. Собираюсь на обход спален — посмотреть, что делают дети, и сказать им, чтобы немедленно прекратили это безобразие. И тут зацепляюсь взглядом за кнопочный телефон, стоящий на зарядке. Проверяю — эту штуку я сама купила на днях в снажьем ларьке на углу. Там официально торгуют только теплой газировкой, но из-под полы продают почти любую бэушную технику, причем подозрительно дешево — лучше не спрашивать, почему. Вот я и прикупила телефоны для учителей — время такое, что лучше всегда оставаться на связи. Этот был выдан Иллариону Афанасьевичу. Что ж, сам забыл — пусть сам за ним и возвращается, а то только и знает, что распекать меня за безалаберность. С другой стороны… Немолодой человек с ревматизмом, и погода паршивая — мелкий холодный дождь. В конце концов, это же мне надо, чтобы биолог завтра взял трубку! Квартирует он недалеко, в четырех кварталах, и ходит медленно, я его на полпути догоню.
Накидываю куртку, кладу телефон в карман и выхожу в холодную морось. Сырой воздух замечательно распространяет запахи, так что вынюхиваю биолога за пару минут — он, как и ожидалось, ушел недалеко. По случаю непогоды улицы пустынны: дети не бесятся на площадках, старички не играют в домино, гопота не лузгает семки. Несколько снага понуро спешат по своим делам. А еще рядом человек… нет, два человека, мужчины, причем запах обоих выдает сильные эмоции. От одного исходит хмурая злость, а от другого — острая тревога на грани паники, и оба на взводе.
Может, ничего особенного не происходит — чужаки, особенно люди, обычно некомфортно себя чувствуют в снажьих кварталах, потому стараются без крайней нужды здесь не задерживаться. Только вот эти двое топчутся под дождем уже довольно долго… причем не где-нибудь, а рядом с подъездом, где квартирует Илларион Афанасьевич. Надо бы выяснить, в чем дело.
Заворачиваюсь в тень и перехожу на бег. Обгоняю ковыляющего по слякоти учителя и оцениваю обстановку возле его подъезда. Два короткостриженых крепыша в одинаковых кожаных куртках — один постарше, другой совсем зеленый — прячутся за углом. Позы и движения напряженные. В руках — обломки металлических труб.
Выжидаю в тени рядом с ними — чужие разборки мне не нужны, я не бэтмен какой-нибудь, чтобы нести на улицы справедливость. Однако эти двое явно высматривают кого-то определенного… Прятаться от людей нетрудно — по сравнению со снага они глухи и лишены обоняния. Когда фигура моего биолога проступает сквозь морось, один шепчет другому:
— Идет, ска. Готовность!
Оба перехватывают трубы поудобнее. Что ж, готовность так готовность — продеваю озябшие пальцы в новый кастет, который мысленно называю «детским», и аккуратно бью в висок сперва старшего, хмурого, а потом младшего, с потеющими ладонями. Тела одно за другим шмякаются в грязь — вот так просто!
Нет, не так просто. То ли кастет подвел, то ли рука дрогнула — но первый противник остается в сознании, и в следующий миг в его руке вспыхивает белизна. Яркий луч бьет прямо в глаза — мир взрывается белым адом. Я слепну и выпадаю из тени. Бойцу хватает секунды, чтоб сделать подсечку. Падаю, группируюсь, перекатываюсь — но противник уже здесь. Его кулак с размаху рассекает воздух в сантиметре от виска. Свист. Рывок в сторону. Перед глазами — мерзкая рябь, но слух еще работает. Ловлю шорохи, шаги, дыхание. Уворачиваюсь от второго удара и бью туда, где по прикидкам должна быть шея. Мимо! Рядом с ухом с воем проносится что-то тяжелое — труба? ствол? — едва успеваю рвануться назад. Со всей силы заряжаю мужику ногой в пах — не до благородства сейчас!