Киваю, как могу. Выдавить из себя хоть слово не получается — дышать приходится ртом, который постоянно наполняется кровью. Этот Лев, похоже, долго не продержится — так ведь и я тоже. Кого из нас срубит раньше?
— Дурачье! — верещит Лев. — Я же вас и пытаюсь защитить! Эта дрянь стоит за всеми местными мутками! Она путается с тем бандитом с мясокомбината! Она опасна и она враг, и вообще снага! Чего с ней миндальничать!
— А Усольцев говорит, что враг — вовсе даже не она и вообще не снага, — задумчиво тянет Тургенев. — Потому что их все эти провокации подставляют куда сильнее, чем нас…
Некстати всплывает в памяти, что у Тургенева — не этого курсантика, а того, который великий писатель — был экстремально большой мозг. Вот зачем я это помню, а? В ушах звенит, мысли путаются, хоть как-то вдохнуть удается через раз…
Лев вопит уже что-то бессвязное — от его развязной самоуверенности не осталось и следа. Я, впрочем, потихоньку плыву и все хуже воспринимаю окружающее — пока истерику Льва не прерывает знакомый голос:
— Отпусти ее. Сейчас же. Я ручаюсь — она никого не тронет.
Андрей. Ишь, как уверенно и весомо говорит. Приоткрываю глаза. Громила Морозов тупо хлопает зенками, мелкий Горюнович растерянно разводит руками, а глистовидный Тургенев энергично кивает:
— В самом деле, Лев, не стоит усугублять…
— Дураки-и-и! — визжит Лев. — Терпилы, снаголюбы, толерасты! Я вас же и пытался защитить, поймете потом, да поздно будет! Да на, подавись, Усольцев, забирай свою мелкую дрянь!
Морготов свет исчезает. Дышу. Андрей протягивает мне руку. Хоть меня и потрепало, я отлично могу встать без его помощи… да что там — вскочить, нырнуть в тень и навалять псоглавым, Льву этому особенно — будет скулить, как помоечный котенок. Он уже выдохся, Света у него не осталось, так что я могу сделать с ним что угодно.
Но Андрей за меня поручился. И все смотрят. Опираюсь на его руку своей, измазанной в крови и в соплях. Поднимаюсь медленно, без резких движений.
Лев еще что-то верещит, но никто его не слушает.
— На вот, возьми, — Тургенев достает из кармана белый носовой платок и протягивает почему-то Андрею, но обращается ко мне: — Послушай, так глупо вышло… Не держи зла, ладно? Мы не все такие. И даже Долгоруков, Лев то есть, не всегда такой.
Это же… почти извинения. От аристократа. Мутантке-снага.
— Н-ничего, бывает, — мой голос звучит гнусаво и сдавленно, словно чужой. — Мне тоже очень… страшно. Из-за всего, что происходит.
Андрей тянет меня за собой. Чувствую, что его рука едва заметно дрожит — тоже нервничает, один против четверки.
Вытираю разбитое лицо платком — шелковым, с вышитой от руки монограммой. Раньше я только в книжках читала про такие. Эта тряпица стоит больше, чем вся моя одежда — а я не в «Голым не останешься» затариваюсь…
Отходим за пару кварталов, находим колонку. Андрей качает воду, а я умываюсь — сперва из горстей, потом плюхаюсь на колени и засовываю голову под холодную струю целиком. Понемногу отпускает.
Губа разбита, но челюсть цела, даже зубы не шатаются. Нехорошо мне уже не столько физически, сколько… неуютно, что ли. Вот так драматически появиться и всех спасти — это же моя роль, а не какого-то Мясопродукта. А он, между прочим, сейчас был весь из себя такой принц на белом коне, а совсем недавно уничтожил следы магии крови на комбинате… Могу ли я ему доверять?
Странное дело, Андрей то и дело подворачивается мне под руку, я успела подержать его и за врага, и за друга, и вообще не знаю за кого — а мы ни разу спокойно не поговорили. Вечно какой-то обмен рваными репликами тайком или на бегу, или из горящего танка… Может, в этом вся проблема?
— Вот что, Андрюха. Как ты насчет лапши? Не в смысле той, которая у тебя на ушах, а чтобы пожрать.
— Кто ж макароны-то не любит? — Мясопродукт расплывается в неуверенной улыбке.
Тоже, наверно, не отдупляет, по какие мы стороны баррикад в текущий исторический момент.
— Идем, тут недалеко…
Мастер Чжан, завидев опричную форму, пытается прикрыть лапшичную. Глупо — внутри, как обычно, полно клиентов всех рас и расцветок. Решительно говорю:
— Он со мной.
И никто не спорит. Занимаем тот самый стол, на котором я почти полгода назад пришла в этот мир. Заказываю две порции хэфэня с говядиной и чай… нет, все-таки пиво. Мы заслужили по пивку.
Знакомая атмосфера успокаивает — меня, конечно. Мясопродукт озирается немного нервно. Промокаю еще кровоточащую губу бумажной салфеткой и опускаю подбородок на сплетенные пальцы:
— Ну, рассказывай. Все. С самого начала.
Глава 20Андрей. Глаза в глаза
В лапшичной жарко и влажно. Народу — биток, но вокруг Соль и меня образуется этакая зона отчуждения. Мы сидим у стены, на стене гравюра — осьминог тянет девушку на дно, портрет Государя, вырезанный из журнала, и реклама пива с бородатым кхазадом. На шатком столике — специи и соусы в сомнительной чистоты банках и пластиковая салфеточка. Под потолком маленький пузатый телек что-то показывает, но что — понять невозможно. Фоном звучит какая-то умца-умца. Уютно.
Пока ждали лапшу, я взял себе стакан светлого, попросил к нему соленого арахиса. Хозяин — маленький пожилой азиат — аж подпрыгнул. «Нету! — вопит. — Нету! Только кешью!» И народ как будто еще сильнее раздвинулся — у Соль аж лицо вытянулось. Ну потерпи, подруга, вот так к нам теперь относятся, к опричникам.
Зато можно спокойно поговорить.
— Про что рассказывать?
Соль складывает из салфетки самолетик. Медленно, аккуратно. Точно сама себе говорит: не торопись.
— Для начала — про то, за каким Морготом ты уничтожил улику — эфирный слепок над пеплом.
Ломаю деревянную палочку.
— А что это была за улика?.. — хотя и предполагаю ответ.
Я ведь не дурак. Когда схлынул адреналин, многое заподозрил.
Соль отвечает. Рассказывает о подруге-эльфийке, о грозном Мяснике. О том, почему запах ставленной крови от мяса вверг снага в безумие.
— Вот что это была за улика… Андрей.
Верить ей? Не верить? Гляжу на сидящую передо мной зеленокожую девушку.
Врет или она, или… врут Челядникова с Сабуровой. Заговор мерзких преступников-снага, желающих задурить голову опричнику? Или… интриги внутри гарнизона сложнее, чем думает Варя.
Вспоминаю надменное лицо Челядниковой. Усмешку Сабуровой. «Держись меня — не пропадешь». Что мне делать?..
Надеяться на дальнейшую помощь старой волчицы? «Замолвлю словечко за твою зазнобу».
Рассказать все мутантке-снага, подруге бандита, сидящей напротив?
Или… действовать самому. Поронайская база — не вся опричнина. Ожегин со своими мутками — никакой не князь, а всего лишь полковник, сосланный в «штрафной» гарнизон в жопе мира — как и большинство, кто здесь служит. Написать рапорт вышестоящим, пожаловаться…
Да к черту! Соль спасла мне жизнь. Мы с ней бок о бок хреначили тварей в Хтони. Вот пиво пьет. Не знаю насчет мясников, командиров разного ранга, старых крашеных баб в погонах или без. Но вот эта… снага — мой друг. Боевой товарищ. И значит, у нас все должно быть открыто.
— Мне сказали, что так было надо, — рассказываю.
Про Варю говорю вскользь, но что-то мне кажется, Соль тут же все поняла: ухмыляется ехидно, но молчит. И вообще молчит, какой я… дурак. За это спасибо.
Конских размеров миски с лапшой остывают — кусок в горло не лезет. Зато пиво приходится взять еще.
— Значит, кое-кто из командования намеренно стравливает вас и нас, — рассуждает Соль. — Кстати, начальника милиции нашего отстранили и выслали из города… Он бы никогда всего этого блудняка не допустил. Кто-то играет по-крупному. Но зачем?
Снова вспоминаю Варю. Она говорила правду… но не всю. А всю она сама не понимала. Я уверен.
— Зачем? Ради участия в политических играх. Подставить кого-то из руководства города… Получить больше власти, ввести чрезвычайное положение.
Соль тянет руку к кешью, но тут же отдергивает.
— Сабурова… Мы с ней, так скажем, знакомы. Она подруга Барона, знаешь? Это… местный криминальный авторитет. Они враги с Мясником.
Удерживаюсь, чтобы не ляпнуть: «С другим таким же». Вместо этого говорю:
— Ну вот видишь. Все сходится. И Мясника… твоего пытаются подставить, и руки на этом нагреть. Ожегин с Сабуровой. Хотя…
«Настоящие маги всегда сами за себя, запомни».
— … Хотя явно у Сабуровой и своя игра тоже есть. Блин, да у таких пауков всегда у каждого своя игра!
Соль кивает:
— Вот именно. И интерес Альбины с Бароном — понятен. Я думаю, он даже не в том, чтобы одного Мясника прижать… А разом всех снага в городе. Как говорил, гхм, мой знакомый милиционер, «снага, они самый криминальный элемент и есть». Конкуренты… Только вот вашим-то это зачем… настолько всерьез? Ожегину? «Политические игры» в Поронайске? Серьезно? Как будто должно быть под этим что-то еще…
Пожимаю плечами:
— Лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме. Цезарь сказал. Когда он с армией проходил мимо деревни варваров.
— Господи, ты-то откуда знаешь⁈
— Тренер рассказывал.
— Надо же! Гуманитарно эрудированный Мясопродукт…
— Слышь!
— Ладно, ладно. И все-таки. Почему ты не заявил в милицию? Убили двоих разумных у тебя на глазах…
— Опричникам не положено обращаться в милицию, у нас своя служба безопасности… И я ей ни черта не доверяю. По крайней мере, здешним сотрудникам. А потом, думаешь, милиция будет связываться… со всем этим?
Соль вздыхает:
— Думаю, не будет. Всем свои труселя ближе к жопе… Тем паче, без улик.
С досады делаю богатырский глоток — полстакана. Государь с засиженного мухами портрета смотрит бесстрастно. С чего бы ему беспокоиться, до него отсюда шесть с половиной тысяч километров только по прямой, а по дороге, в объезд аномалий — все десять будет.
— Мясник сказал — не пороть горячку, — делится теперь Соль. — Эти ребята сами подставятся.
Фыркаю: