Тягу, которая была в других бочках и ящиках, разбросало повсюду. Ну ничего, соберут.
Если бы я тут освобождение рабов устроил… боюсь, меня бы сожгли вместе с маяком. Но и просто так уходить нельзя было — без демонстрации силы. А теперь — потеряв некоторое количество тяги, может, эти хапуги и впрямь сочтут, что овчинка выделки не стоит. Не полезут в залив, ограничатся очагами на суше.
Хотя, блин, что-то подсказывает, вряд ли.
Усаживаем Ежа в коляску.
— Кубик в седло за мной, — командую, — довезем Ежа, потом на байке вернешься за Чипом.
— А можно, наоборот, я за Кубиком вернусь⁈ — тут же канючит Чип.
— Нельзя. Это тебе штраф: ты моей команды не послушался.
— Но ведь…
— Цыц! Еж, садись. Чип, вон там жди, в кустах.
Едем.
Кстати, скоро же Брунь появится с новостями.
Я ему свои тоже расскажу. Охренеет контрабас.
Ну и потом надо решать — что делать?
Глава 6Соль. Злачные места
Васильевск переливается и сияет, словно сплошное фаер-шоу. Я ожидала, что город каторжан окажется угрюмым, приземистым и мрачным, но тут царят неоновое безумие, цветные фонарики и рок-н-ролл. Многие вывески — разномастными иероглифами, половина населения — азиаты. Прохожие обмениваются экспрессивными репликами, щедро разбавленными китайским матом. В воздухе — пряный коктейль из жареного чеснока, дешевого парфюма и вольного ветра с моря, оно тут называется Татарский залив. И повсюду украшенные лампочками передвижные ларьки с едой.
— Хочешь чего-нибудь? — спрашивает Дайсон.
— Да, всего хочу!
Целый день ехали сюда по легендарным Сахалинским дорогам, с утра не жрамши.
— Сейчас устроим.
Дайсон говорит что-то по-китайски ближайшему торговцу, и через минуту у меня в обеих руках оказывается по вееру бамбуковых палочек с насаженными на них кусочками рыбы, мяса, овощей, креветок, крохотных осьминогов и каких-то вовсе неопознаваемых лакомств. Здесь больше, чем я могу съесть — но как же хочется перепробовать все!
Разумеется, Дайсон гостеприимно предложил экскурсию по городу обоим командирам ополчения, однако Коста остался в гостинице — сказал, что ему нужно поработать с документами. Не знала раньше, что война — это не только задорное «ура, в атаку!», но и чертова прорва документов. Однако на один вечер можно же взять перерыв…
Дайсон уже достал где-то пару кружек пива… откуда он знает, что я люблю горькое?
Я, впрочем, тоже слегка навела о нем справки. Недавно как бы невзначай вызнала, что у Дайсона нет ни жены, ни подруги. Ну так просто, на всякий случай, чтобы ориентироваться в ситуации…
Глаза Дайсона смеются:
— Хочешь посмотреть наши злачные места?
— Конечно, хочу!
Сворачиваем в переулок. Из каждого заведения доносится своя умца-умца. От неона рябит в глазах. В воздухе густой дым… Моргот, чего они тут только не курят!
Дайсон открывает неприметную дверь без вывески. Инстинктивно ожидаю, что помещение окажется таким же тесным, как переулок — но мы попадаем в здоровенный ангар. По краям — ряды трибун, то есть это что-то вроде арены. Но сегодня здесь не дерутся — танцуют. Играет живая музыка — здоровенный урук сейчас, наверное, разорвет кожу барабана, а молодой безбородый кхазад самозабвенно наяривает на скрипке, выводя мелодию всем телом.
На трибунах и на танцполе — десятки разумных причудливого вида. Шляпы, гоглы, татуировки, дреды самой безумной конфигурации… И непременные полоски грима на лицах — наверное, маркировка разных банд; из-за нее так с первого взгляда и не определишь, кто к какой расе относится.
— Потанцуем? — спрашивает Дайсон.
Хм, не знаю… Лапать друг друга под музыку — как-то оно пошловато. Но мелодия быстрая, Дайсон собран, как пружина, он постукивает по ладони, улавливая ритм… Рискну.
Его пальцы едва касаются моих — легкий, почти невесомый контакт, будто он проверяет, не отдерну ли я руку. Четыре такта базовым шагом, на дистанции — приноравливаемся друг к другу. Дайсон двигается плавно, хищно, ритмично. Легким движением он отправляет меня в свободное вращение, и я ведусь. Он ловит меня под поясницу, спиной к себе. Откидываюсь, отдаю ему вес. Он тут же использует это, перебрасывая меня через бедро. Земля уходит из-под ног, но я не паникую — знаю, что он не отпустит. Его пальцы впиваются в джинсы у пояса, резко останавливая мое падение в сантиметре от пола. Зависаю вниз головой, чувствуя, как волосы рассыпаются по плитке, а его колено твердо упирается мне между лопаток. Он быстро кружит меня, а потом медленно тянет вверх, заставляя прочувствовать каждый мускул его рук, и когда наши лица снова оказываются на одном уровне, в его глазах немой вопрос: «Еще?»
Отвечаю резким движением — отталкиваюсь от плеча Дайсона, делая кувырок назад через его согнутую руку. Приземляюсь в полуметре, сразу попадая в новый вихрь. Рука мужчины ложится мне на талию — словно была там всегда. Вращения, перекаты, поддержки… Дайсон поднимает меня на вытянутых руках — выгибаюсь, помогая ему сохранять баланс. Соскальзываю к нему на бедро, отклоняясь назад, а он поддерживает меня за спину и бешено вращается вокруг своей оси. А Дайсону можно доверять! Сейчас, в этом танце — дальше я не заглядываю.
Музыка замедляется, и мы тоже. Последнее движение простое и чувственное: я прижата спиной к груди партнера, его руки скользят вдоль моих, пальцы сплетаются — мы дышим в унисон, когда он медленно ведет наши соединенные ладони вверх, вытягивая мое тело в тугую струну. Его губы в миллиметрах от моей шеи.
Зал взрывается аплодисментами — оказывается, мы были центром шоу все это время. Музыканты откланиваются, им тоже хлопают. Врубается обычная умца-умца из динамиков — тяжеловато для снажьих ушей.
— Давай незаметно исчезнем, — предлагает Дайсон.
На улице свежо. Что дальше? Знаменитые сахалинские ветра к романтическим прогулкам у моря не располагают, а для «ко мне или к тебе?» как будто еще рановато.
— Хочешь посмотреть наш тренировочный зал?
Отчего бы и нет, зал так зал. Пробираемся через паутину переулков, держась за руки.
Примерно месяц после смерти Генриха я не чувствовала ничего, ни слезинки не проронила. Его наследство оказалось тяжким — не все легко и радостно приняли двадцатилетнюю соплячку, будь она хоть трижды спасительницей города, в роли мафиозного босса. Пришлось изрядно пожестить — после подвала это оказалось не так уж сложно, достаточно было дать тени чуть больше воли. И только когда все слегка устаканилось, я неожиданно для себя осознала, что жизни, которую я могла бы прожить с Генрихом, никогда не будет — и смогла прорыдаться вволю. С тех пор я живу с ощущением, что лучшее из возможного потеряно навсегда.
И все-таки… Останься Генрих жив — этого танца не было бы, не могло бы быть. Жизнь — такая штука, в ней никогда нельзя иметь все. Чтобы одни двери открылись, другие должны закрыться…
Тренажерка заперта. Дайсон использует один из ключей с массивной связки — такой и драться можно, если прижмет. Ассортимент тренажеров впечатляющий — от самых простых баттерфляев до навороченных, куда не сразу и поймешь, как забираться-то… Многие промаркированы символическим изображением человека, гнома или орка и только некоторые — сразу двумя или тремя.
Второе помещение — гулкий спортзал. Баскетбольные кольца, футбольные ворота, разметка для разных игр. На пол брошено несколько матов. Пора, наверно, и мне что-нибудь предложить…
— Хочешь размяться? Борцовский спарринг или вольный?
— Вольный, если не боишься.
— Х-ха! Тебе меня в партер не перевести!
— Посмотрим…
Скидываем ботинки и куртки. Дайсон хватается было за пуговицы рубашки, но в последний момент передумывает и остается в ней. Правильно — лучше сохранить пространство для маневра… Это я не про спарринг.
Он улыбается мне вполоборота, глаза блестят — сейчас кинется. И действительно: резкий шаг вперёд, быстрый прямой удар в мою защиту. Я отбиваю предплечьем, но успеваю почувствовать его силу — ровно столько, чтобы коснуться, но не причинить боль.
— Не засыпай, — смеётся он.
Ловлю его запястье, пытаюсь развернуть в захват. Но он выкручивается, скользит, как ртуть, и вдруг его ладонь касается моего бока — не удар, а почти поглаживание, но по правилам это точка. Я фыркаю:
— Читер!
— Стратег, — поправляет он и тут же ловит мой низкий кик, притягивает меня к себе.
На мгновение я теряю равновесие, чувствую его дыхание на шее. Грех упустить момент — резко толкаю Дайсона в грудь, он отступает на шаг, но не падает.
— Хорошо! — в его взгляде читается азарт.
Мы кружим, как в танце. Я бью коленом, он уходит, скользя вдоль моего бедра. Его рука касается моей спины — будто поддерживает. Давлю рефлекторный порыв укрыться в тени — было бы неспортивно. Цепляюсь за плечо Дайсона, пытаюсь перевести в партер, но он сопротивляется, и мы оба валимся на маты, смеясь.
Он сверху, но я тут же ускользаю, перекатываюсь, ловлю его ногу в замок. Он хмыкает, но не вырывается — просто смотрит на меня.
— Сдаешься? — дразню я, чуть ослабляя хватку.
— Никогда, — шепчет он и неожиданно щекочет мне бок.
Я взвизгиваю, теряю концентрацию — и вот уже он перевернул меня, прижал к мату, перехватил оба запястья.
Смотрим друг другу в глаза и тяжело дышим — не из-за спарринга, это было даже не в четверть силы, так, смеха ради… Теперь, правда, мы уже не смеемся. Наши тела готовы… нет, не к бою. Надо только сказать «да», но не хочется разрывать невербальный контакт.
Дайсон вдруг отпускает мои руки. Плавно переворачиваемся — единым, как в танце, движением, уже безо всякой имитации борьбы. Теперь я сверху. Плотно обхватываю его бедра своими и разрываю наконец рубашку у него на груди.
Пуговицы разлетаются по всему залу.
— Соль, ты вообще слушаешь, что я говорю? — рявкает Коста.
С усилием отрываю взгляд от окна. Да-да, надо послушать… но голову забивает липкий сладкий туман. Трудно концентрироваться после… ночи без сна.