— Повторяю для особо внимательных, — злится Коста. — Промысловики высадились возле Погиби. Три судна с оборудованием и… рабочей силой.
— Если это те самые, то все серьезнее, чем мы думаем, — вступает Дайсон. — Мне принесла на хвосте одна птичка из управы… Они патент на добычу оформили. И… рабочие визы для персонала.
— Да ну какие, ять, рабочие визы⁈ — не выдерживаю. — Для какого, к Морготу, персонала? Это же рабы, их пытают, их током бьют через браслеты!
— Тем не менее каждый из них в какой-то момент подписал контракт, — говорит Коста. — Есть много способов заставить разумного подмахнуть бумажку. Самый простой и дешевый — алкоголь, в котором размешана пара таблеток… Их набирают через работные дома. Видела объявления «помощь в сложных жизненных ситуациях»?
— В Поронайске таких нет!
— Будут, если мы не выжжем эту погань. И «сложные жизненные ситуации» — тоже штука конструируемая…
Подношу пальцы к виску. Если промысловики теперь — легальные бизнесмены с оформленной по закону рабочей силой… то кто тогда мы?
Гудит телефон у меня в кармане. Юдифь Марковна… она никогда не стала бы меня беспокоить без очень серьезной причины. Бросаю «извините» и выхожу в гостиничный коридор. Принимаю звонок:
— Что случилось?
— Еж в больнице. Сломано три ребра, повреждения внутренних органов.
Черт, это совсем не похоже на их вечные подростковые драки!
— Чип и Кубик?
— Целы. Но молчат, как партизаны.
Вообще-то партизаны — это мы, а не они.
— Под домашний арест обоих! Я приеду… утром. Разберусь.
План провести еще одну ночь с Дайсоном осыпался, как одуванчик под ветром. Придется, как только Коста отпустит, на всех парусах возвращаться в город, который поливает меня проклятиями, пока я пытаюсь его спасти.
Хочу убрать телефон в карман, но цепляюсь взглядом за всплывшее сообщение с незнакомого номера. Текста нет, только пяток смазанных фотографий: берег моря, палатки, моторки, нагромождение ящиков… и два пулемета. Ну и что это, где это? Ага, тут на задний план попал размытый силуэт маяка. Я там не была, но сразу узнаю его — он на каждой второй открытке в лавках для туристов. Наш это маяк, Поронайский… километрах в двадцати от города. Там еще рядом морская аномалия, в честь нее, собственно, и маяк.
Кто это хозяйничает прямо у меня под боком? Не бином Ньютона — вот автоматчики, а вот снага в характерных таких позах — понурые плечи, опущенные головы… у двоих на запястьях ясно видны браслеты. Ять, как это я проморгала промысел прямо у себя под носом? Лагерь небольшой, без укреплений — нашим поронайским ополчением за пару часов снесем. Завтра же.
Приходит новая фотография — такая нерезкая, что не сразу разбираю, что на ней. Похоже на бочку… да, вот они на других снимках, сложены пирамидкой. На облупившейся поверхности — что-то вроде эмблемы… свернувшаяся в клубок змея, обведенная кругом.
— Надеюсь, это было что-то по-настоящему срочное? — в голосе Косты столько яда, что хватило бы на снабжение небольшого фармкомбината.
— Да. Промысловики под Поронайском. Разберусь своими силами, завтра.
— Тогда продолжим…
— Подожди. Взгляни на это.
Протягиваю Косте телефон. Раз фотографию эмблемы прислали отдельно, наверно, она что-то да значит.
— «Панацея», — говорит Коста.
Глаза командира опасно сужаются — Коста вообще-то кореец, но сейчас выглядит настоящим японцем, да еще в этой своей самурайской повязке. Ладонь непроизвольно сжимается в кулак. Дайсон сквозь зубы выдает отборную смесь русского и китайского мата. Обычно он при мне базар фильтрует…
Глупо хлопаю глазами. Вот я уже год на Тверди, но все равно время от времени бывает такое — все слету что-то понимают, а я ни в зуб ногой.
— Сы дин лэ! — кипятится Дайсон. — «Панацея»… Би шэн! Если еще и сам Сугроб пожалует… Во цзао.
Ладно, все свои. Блесну незамутненностью!
— Да что такое этот «Сугроб»?
— Сугроб — кто, а не что, — цедит Коста. — Хотя, в каком-то смысле, конечно, «что». Аркадий Тимурович Волдырев, председатель правления корпорации «Панацея».
— Этот Сугроб — какой-нибудь могучий маг?
— Если бы… — хмурится Коста. — Простец, как и мы… с Дайсоном. Но пара десятков магов готовы Сугробу ковриком под ноги лечь по щелчку пальцев. Потому что у всякого мага есть уязвимости, надо только знать, куда стрелять… А Сугроб — тот, кто сам знает уязвимости всех. И магов, и простецов, и всякого быдла вроде нас, и первых лиц Государства. У него абсолютная память… и сверхъестественный талант к работе с информацией. Нет, не магический… но сверхъестественный.
— Ну ладно… — неловко мне, что я так переполошила этих суровых мужчин. — Может, это просто бочка с эмблемой…
— Будем следить, — кивает Коста. — План простой: базовый лагерь пока не трогаем. Тяга у Погиби раскидана по карманам — так что промысловикам придется быть мобильными. Что же, мы окажется еще мобильнее. Быстрота, скрытность, жёсткость — налетели, накрыли, забрали рабов, испарились.
— Это все мы можем, — Дайсон задумчиво смотрит в окно. — А долгосрочная-то стратегия какая? Если эти промысловики в самом деле аффилированы с «Панацеей», значит, она уже вкладывает средства в разработки. А ни одна корпорация никогда не уйдет от своих денег… Это все равно что для матери ребенка бросить.
— Проблемы будем решать по мере их поступления, — завершает Коста. — Война план покажет.
В коридоре ждут мои сопровождающие. Командую водителю:
— Через четверть часа выезжаем.
— Надеялся, ты останешься хотя бы до утра, бао бэй… — тихо говорит Дайсон. — Я так много тебе еще в городе не показал.
— Если честно, все, что я хочу, хм, посмотреть, вполне способно разместиться в одной комнате… да хоть в чулане! Но дома, как обычно, велосипед в аду и все в аду… надо ехать.
Дайсон чуть склоняет голову и улыбается краешком рта. Забавно, что в первые месяцы в этом мире я не понимала, насколько мы, снага, можем быть красивы — потому моим первым и до вчера единственным любовником был человек. Теперь я вижу и чувствую иначе. Эта хищная, звериная грация, чистые и резкие черты, меняющие цвет радужки… Глаза Дайсона вчера казались почти черными, а сейчас — карие с золотистыми искорками.
— А знаешь… Мне ведь все равно надо зайти в номер за сумкой, — гоню от себя мысль, что могла бы и охранника отправить. — Ненадолго…
Недолго тоже может быть хорошо, и хорошо весьма.
— Второпях снимались, и бздели шибко, — сообщает Шмыга, пристально внюхиваясь в окружающую действительность. — До сих пор, ска, тревогой ихней разит… Ночью уходили, не позже. Люди и снага. Мужики, баб две-три разве что… Десятка четыре, много пять. У части… пот нездоровый, нах, как у богодулов… нет, как у наркошей конченных. А тяги тут было хоть жопой жуй, даже с земли ее не собирали, когда просыпалась… вот там, ять, под песком, литра два разбросано.
Киваю. У всех снага острое обоняние, но такие уникумы, как Шмыга, могут буквально восстанавливать по запахам события полусуточной давности. Подозреваю, это что-то вроде нашей слабенькой интуитивной снажьей магии.
Впрочем, и без Шмыги с его сверхчутьем ясно, что собирались промысловики по принципу «хватай мешки, вокзал отходит». Среди мусора в беспорядке валяются обломки оборудования и ящики — не только пустые. Что же так напугало рабовладельцев? Вряд ли Еж, Чип и Кубик — эти разве что воспитательниц пугают своими неизменно грязными пятками. Хотелось бы верить, что именно приближение нашего маленького, но гордого ополчения вселило в неприятеля животный ужас — но снялись они примерно в тот момент, когда я о них вообще узнала.
Сразу по возвращении в Поронайск я устроила несвятой троице самый суровый допрос. Оказалось, эти гении вопреки всем запретам вели-таки собственную партизанскую, ска, деятельность. В результате, как и следовало ожидать, одного из них едва не грохнули. И тут каким-то образом вмешался смотритель маяка… дальше троица в показаниях путалась, ну да и время поджимало.
О смотрителе маяка я наскоро навела справки по телефону, пока мы сюда ехали. Маг второй категории, сосланный на Сахалин за преступление, для нашей районной милиции засекреченное. Должно быть, какая-то редкостная мерзость — Государство великими волшебниками не разбрасывается, уважаемым врот сверхлюдям позволено если не все, то почти все. Раз уж мы здесь, надо нанести визит этому, как его, Немцову. Совсем в открытую не бычить, но донести доходчиво: пусть держится подальше от моих пацанов. И в разборки с промысловиками господину магу нечего лезть — только спугнул наших клиентов, и рабов они увезли с собой… ищи теперь ветра в поле. Поставили тебя смотреть за маяком — вот и смотри, ска, за маяком.
Обращаюсь к одному из своих командиров:
— Эй, Сварка, переставьте-ка машины во-он туда, вдоль дороги. Чтоб не на территории маяка были, но из окон просматривались. И сами постойте рядом, покурите, природой полюбуйтесь. Без резких движений. Автоматы дулами вниз, но наготове.
Сварка получил погоняло за роскошный дугообразный шрам во всю рожу.
— Ты одна к этому, врот, магу потащишься? — хмурится Сварка. — Возьми хоть пару пацанов, нах!
— Магу что пара пацанов, что пара десятков — на один зуб. Буду работать своим сногсшибательным обаянием.
Может, одеться? А то я же драться ехала, как обычно, в легендарном бронелифчике… Нет, много чести. Чем более неизгладимое впечатление я произведу, тем лучше.
Отделяюсь от ребят и иду к двери некрашеного домика. Поколебавшись секунду, все-таки стучу — хотя хочется, конечно, красиво зайти с ноги, но надо проявить, ска, дипломатичность.
Хозяин открывает сразу — явно давно за нами наблюдает. Страхом от него пахнет, но слабо… тревогой — да, но не страхом. А монтировка на расстоянии вытянутой руки совершенно случайно к стене приставлена, ага, конечно…
Обаятельно улыбаюсь:
— Соль, силы самообороны. Позволите войти, Макар Ильич?
Дядька невнятный какой-то, от великого волшебника ожидаешь чего-то поинтереснее. Покойная Альбина на что была тварь конченая — а все же эффектная женщина. А этот — ни рыба ни мясо. Невысокий для человека, смурной, в бороде какие-то крошки, сапоги резиновые, телогрейка… А то, что я с первого взгляда приняла за вертикальные морщины на щеках — шрамы, на самом-то деле. Хорошо залеченные и отшлифованные, но видно — раны были глубокими. Бывалый дядька.