— Святилище для духов-покровителей местности. Вот этот домик, словно игрушечный. Узнаешь фотографию?
Узнаю и вскидываю брови — между гирляндами традиционных желтых цветов лицо Генриха. Он жестко, без тени улыбки смотрит исподлобья. На полочке-жертвеннике — бутылка вискаря, пачка сигарет и коробка дорогих конфет. Наверное, чтобы в загробном мире Генрих мог выпить, покурить и пойти по бабам… упаковки презервативов не хватает разве что. А он-то был не из таких! Не курил, я имею в виду.
— Многие верят, что если дух доволен подношениями, он защищает дом от бед, поясняет Мотя. — Если обижен — насылает болезни и неудачи.
— Это вряд ли, Генрих был какой угодно, но только не мелочный… А вот мы и пришли. Приятно было поболтать, но у меня там арестанты сидят за решеткой в темнице сырой. Пора проводить экзекуцию…
Поднимаюсь к классу, назначенному несвятой троице для отбывания наказания. Ежа уже три дня как выписали из больницы, и дальше держать компанию под домашним арестом смысла нет — сбегут и еще сильнее все усложнят.
Останавливаюсь под дверью и прислушиваюсь. Заняты мои арестанты последним, чего я от них ожидала — математикой.
— Таким образом икс равен двадцати четырем, видишь? — вещает Еж.
— Ну и за-ачем был нужен этот, ска, икс? — ноет Кубик. — Почему было так и не написать — двадцать четыре?
Не идет у нашего Кубика математика, хоть ты тресни. Наверное, потому, что его любимые эльфийские эпические герои квадратных уравнений не решали. По крайней мере, в легендариуме об этом не упоминается.
— Идиота кусок! Потому что в жизни тебе никто не скажет — двадцать, нах, четыре. Надо понимать, где запрятан этот икс и как его вычислить. Жизнь, ска, полна неизвестных, и хорошо еще, если их не больше, чем уравнений…
Жаль прерывать этот спонтанный сеанс снажьей педагогики, но время не ждет. Вхожу:
— Ну что, заключенные, всех крыс подъели? Давайте обсудим условия вашего освобождения.
Чип и Кубик выжидающе смотрят на Ежа. Он медленно поднимает глаза:
— Мы ничего плохого не сделали.
— Вы нарушили мой запрет! Я ясно сказала вам — к промысловикам не лезть!
— Почему тебе можно, а нам нельзя?
— Потому что я — взрослая! А вы живете в Доме и должны соблюдать правила!
Еж криво усмехается:
— У меня, кстати, сегодня днюха. Спасибо за твои теплые поздравления. Я совершеннолетний. Мы можем уйти из Дома, жить своим умом. Ты этого добиваешься?
Прикрываю глаза. Формально Еж прав. Кубику, правда, еще шестнадцать, но, если честно, и его возвращать с милицией никто не будет.
— Я хочу, чтобы вы жили в Доме. И чтобы вы остались живыми и целыми. У меня такие непомерные запросы?
— Ты сама им не соответствуешь.
И когда Еж выучился говорить так… по-взрослому?
— Да хватит уже тыкать этим! Да, я сражаюсь с промысловиками — именно для того, чтобы этого не пришлось делать вам! Вы будете только мешаться под ногами — у вас нет подготовки. Та-ак, а это еще что?
Чип стоит у Ежа за спиной и сверлит меня черными своими глазищами, а вот Кубик с самого начала разговора ерзает на стуле — он хороший мальчик и не любит, когда при нем ссорятся. Сейчас он нервно дернул ворот водолазки — и на шее мелькнул странный узор.
— А ну все разделись до пояса! Я-то думала, с чего вы так укутались в такую жарень, чисто закрепощенные женщины Востока! Что еще за художества? И чем от них… фонит?
Что-то в моем голосе прорезается такое, от чего несвятая троица без пререканий стягивает одежки. Руки, плечи, шеи густо покрыты татуировками — свежими, еще красноватыми по краям. И не глупые подростковые черепа, кинжалы или сиськи, как можно было ожидать — орнаменты, простые и… мощные.
Против татуировок как таковых я ничего не имею, хотя сама не люблю — о той единственной, которая на мне есть, три мастера сказали, что избавиться от нее можно только вместе с ногой. Но чем бы дитя ни тешилось, лишь бы на войну не сбегало… Вот только на парнях не обычные татуировки, это чую всем своим снажьим нутром. Магию других рас я, как и все простецы, не распознаю, но это — родное. Наше.
Еж глядит на меня волком. Пожалуй, ором и топаньем ногами я ничего не добьюсь. Ну не отправлять же их в настоящую тюрьму, в самом-то деле — тот еще жизненный старт. А здесь они взаперти сидеть не будут. Значит, пора переходить к мирным переговорам.
— Крутые штуки… Сильные. Что дают, кто ставил? Колитесь, моим парням из ополчения тоже такие пригодятся…
Кубик радостно улыбается — любит чувствовать себя полезным:
— Да резчик один ставит в Ночных Доках. Коляныч. Богодул, но мастер, подобный звездоокому Келебримбору.
— Какому еще, нах, селеб… келеб… Вы что, у алкоголика магические татуировки заказываете?
— Ну да… Он колоть может, только когда накидается. Зато наколки прям мощь! Сначала вроде бы ничего, а потом, в драке уже — фигак! Будто это… второе дыхание наступает. Мне вот клык набил, зырь! — Кубик показывает кривой бледный треугольник на предплечье.
— Ну они так-то не все помогают, — рассудительно добавляет Чип. — Только некоторые. Топоры в основном и клыки, как у Кубика. А вот веревку с узлами он бьет, типа связь с предками — она пока что ни у кого не заработала.
Закатываю глаза к потолку. Моя классная руководительница в таких случаях говорила — «нет слов, одни эмоции». Мы тогда еще ржали над ней. Вот, аукнулись мне эти посмехушки… Моя очередь играть карту «и вы меня поймите». Смотрю Ежу прямо в глаза… снизу вверх — этот лосяра теперь выше меня на две головы.
— Вот что. Поздравляю с совершеннолетием. Добро пожаловать во взрослый мир. А быть взрослым — это не только свобода, но и ответственность. Вот усвищешь ты на войну — а о сестрах-близнецах твоих кто позаботится? И о младших? Мы их, конечно, в Доме вырастим, вот только с совершеннолетием, как ты уже мог заметить, жизнь не заканчивается. Наконец, эти двое, — киваю на Чипа с Кубиком, — они же с моста сиганут, если ты им скажешь. Случится с ними что-нибудь из-за тебя — какого тебе будет? Делай, что считаешь нужным, но о последствиях думай башкой своей разукрашенной!
— Ладно, подумаю, — сквозь зубы цедит Еж.
В коридоре тяжело приваливаюсь к стене — словно вагон сейчас разгрузила в одну моську. Может, прав этот противный мужик с маяка — никакущий из меня педагог. Самое паршивое — Еж не сам по себе таким вырос. Яблоко, как говорится, от яблоньки… Я не могу спокойно возделывать свой сад, пока мой народ силой гонят в Хтонь и гноят там. Почему Еж должен это мочь?
Как же достали все эти не имеющие решения проблемы… Рвануть бы сейчас в Васильевск, к Дайсону… Вот уж с кем все легко и просто. А то я чаек-то особенный пить перестала… не рановато ли? Если вдуматься, ничего такого между нами и не было, просто походно-полевой романчик, а я уже… скучаю по нему. Шик-блеск — аж запах его мерещится…
Нет, не мерещится. Дайсон идет ко мне по коридору, белая рубашка чуть расстегнута на широкой груди, в глазах пляшут золотые искорки.
— Решил тебя проведать. Если ты не возражаешь.
Давлю порыв прямо сейчас запрыгнуть на него, обвить его бедра своими… Такова наша природа — слова в некоторые моменты не особо нужны. Но не в детском доме же. Да и вообще, мы цивилизованные снага, надо обменяться репликами — хотя оба мы знаем, чего хотим.
— Не возражаю, конечно! Ты какими судьбами в наших пердях?
— Дела в порту, отгрузку принять, то-се… Хотя это скорее предлог. Тебя хотел… повидать. Покажешь мне город?
Только что чуть не плакала, а теперь почти против воли улыбаюсь во всю морду:
— Город? Не вопрос! Город ждет…
Дайсон проводит пальцами по моему бедру. Млею от его прикосновения и не сразу слышу вопрос:
— Откуда у тебя такая татуировка?
— А, это… да ничего интересного. Скоморохи поставили, я у них выросла.
Дайсон присвистывает:
— Боюсь представить, что же ты считаешь интересным, бао бэй…
Вместо ответа глупо улыбаюсь. Голову заполняет сладкий туман. Я год прожила в теле снага — и только теперь поняла, для чего оно предназначено…
Мы лежим на ковре в гостиничном люксе. Город честно попытались посмотреть, но надолго нас не хватило. Я наскоро сняла номер в дорогом туристическом отеле — не в детском доме же трахаться и не в мастерской Кляушвицов, а ехать на виллу Генриха показалось мне неправильным. Не то чтоб мы делали что-то постыдное, полгода — нормальный для снага срок траура, и все-таки… не готова я пока приводить в его дом другого мужчину.
Номер-люкс на поверку оказался не самой удачной идеей — даже по меркам нашей невзыскательной расы тут чересчур… дорого и богато. Огромная кровать под бархатным балдахином нам не пригодилась — слишком мягкая, двигаться неудобно. Так что мы использовали все остальные предметы и поверхности: пол, подоконник, раковину, банкетку, вешалку, еще раз пол, карниз и чучело медведя, предварительно отняв у него водку и балалайку. Вы когда-нибудь отнимали у чучела медведя водку и балалайку? Если нет — что вы можете знать об орочьей любви?
Ах да, надо бы все-таки поговорить. Самое время немного рассказать о себе…
— Я — мутант с вживленными генами хтонической плесени, поэтому тень для меня — дом родной. И еще — тренированный боец арены и убийца, но убивать не могу из-за авалонского приговора. Его вообще-то вынесли не мне, но так уж фишка легла, что он теперь и мой тоже. Сначала собиралась просто позвонить маме, потом у меня как-то сам собой образовался детский дом, а теперь и вся теневая жизнь Поронайска под моим управлением — временно, надеюсь. Ну знаешь, как оно бывает — то одно, то другое, и вот мы здесь, в этой точке — в смысле на этом ковре… Говорю же, ничего интересного. Расскажи лучше, ты откуда взялся, такой интеллектуальный да образованный?
Дайсон чуть ухмыляется:
— Винчестер колледж, Хэмптон, Авалон. Факультет корпоративных коммуникаций и менеджмента.
От изумления одним движением сажусь по-турецки: