— Что? Как? Я была уверена, что ты местный…
— А я и есть местный. Васильевский в смысле. Из третьего помета в семье потомственных безработных.
— Но… где это все и где — Винчестер колледж?
— Знаешь, а на Авалоне многие как раз уверены, что чтобы поступить в Винчестер колледж, надо быть снага из бедной семьи с занюханной окраины. Разнообразие, инклюзия, программы равных возможностей для детей из отсталых регионов… Липа, конечно, по большей части. Но если задаться целью — в какой-нибудь образовательный грант вписаться можно. А я всегда был очень целеустремленным, бао бэй.
— Но где ты выучился… так драться? На факультете корпоративных коммуникаций и менеджмента?
На теле Дайсона — с полдюжины разнообразных шрамов, вообще-то обычное дело для снага. Эти, правда, хорошо зажившие, едва заметные — видимо, раны лечили магией.
— Ах, бао бэй, ты даже не представляешь себе, как дерутся мальчишки в закрытых авалонских бордингах, — Дайсон усмехается краешком рта. — Наши дворовые свалки по сравнению с этим — детский утренник. В нас нет и тени этой ненависти, этой готовности зубами прогрызать себе дорогу — хоть бы и через тела конкурентов. Да и корпоративный менеджмент… как сказал самый честный из моих преподавателей — «по существу это драка за нож в грязи». И, поверь на слово — я побеждал. Всегда.
— Тогда почему ты вернулся сюда?
Дайсон пожимает плечами:
— Лучше быть первым в деревне, чем последним в Риме. Инклюзия — это в основном пустые слова, обычное корпоративное лицемерие. Лучший карьерный трек, который мне светил — за десять — пятнадцать лет выгрызть кресло в правлении какого-нибудь заштатного филиала по квоте на низшие расы… да-да, на Авалоне на самом деле так и говорят, когда не под запись. И то вряд ли, я же здоровый молодой мужчина, а женщина-инвалид закрывает сразу несколько позиций. А главное — все это формальность, синекура. Вот я и решил действовать там, где могу добиться чего-то реального. Ладно, я в душ, бао бэй… смотри не засни!
Вот сразу видно, что Дайсон пожил с людьми — снага естественным запахом здорового тела не тяготятся. С удовольствием провожаю его глазами.
Все чаще слышу там и сям разговорчики, что хорошо бы Дайсону стать следующим военным вождем… Что ж, он подходит — Генрих предполагал, что в толпе инициируется самый интеллектуально развитый, а другой выпускник Винчестер колледжа среди сахалинских снага едва ли сыщется. Я видела, как Дайсон ведет ополченцев в бой. Снага от одного его присутствия превращаются в воинов — улыбка вождя неизменно воодушевляет паникующих, а бодрый матерный окрик ставит на место зарвавшихся.
И удачно, что у нас все вот так сложилось. Раз в жизни то, чего я хочу, и то, что правильно — одно и то же. Если мы будем парой, смена власти пройдет гладко, как бы естественным путем. И не вечно же нам придется воевать… Вот выгоним промысловиков — и я охотно уступлю Дайсону все эти дела с долгами и крышеванием рынков, а сама займусь образовательным проектом. Правда, для инициации нужна чрезвычайная ситуация — но чего-чего, а этого добра у нас теперь в избытке.
Он учился за границей… Но мы ведь в Азии, а и в моем мире азиатские революции нередко возглавляли люди, учившиеся в Европе.
Дайсон возвращается из душа. Тяну его к себе на пол, разматываю белое полотенце на бедрах. Наши тела переплетаются и качаются, будто лодка на океанских волнах, в движении простом и древнем, как сама жизнь. Сейчас не уместны ни азарт, ни спешка, ни акробатические трюки. Мы из двоих становимся одним, и мне до одури хочется назвать это тем словом, которого снага обычно не произносят — ну, в смысле всерьез.
— Ты настоящий боец, бао бэй, — шепчет Дайсон, когда мы наконец отрываемся друг от друга. — И все-таки, я надеюсь, скоро тебе не надо будет драться — никогда больше… Расскажи мне, что такое для тебя тень.
— Друг, который все время рядом. Параллельный мир, доступный мне одной. Я могу использовать тень для укрытия — только эльфы и некоторые маги видят сквозь нее. Иногда тень — оружие, довольно слабое, но если ничего больше нет, оно выручает. Могу создавать и удерживать фантомы — пару десятков где-то на полчаса в последнее время… ну, это ты видел. Правда, у всего есть оборотная сторона. Чем сильнее я в тени, тем уязвимее к свету.
— К любому свету?
— Нет, по-настоящему опасен только чистый свет, белый. Цветовые примеси — своего рода тень внутри света. А вот белый… рассеянный луч просто выбрасывает из тени, чуть более концентрированный лишает возможности двигаться, а под мощным прожектором я не могу даже дышать.
— Я понял, — тихо говорит Дайсон. — Я сделаю все, чтобы тебя защитить.
Через пару часов он засыпает, а я просто лежу рядом — слушаю его дыхание, растворяюсь в его запахе и пытаюсь запретить себе верить, что я уже не одна.
Глава 9Макар. Алгебра и биология
За журналистами есть еще одно кольцо, внешнее — вот такие же, как я, желающие как бы случайно перекинуться парой фраз с родичем Государя. А за спиной князя — маги-телохранители, что отлично умеют отодвигать чересчур ушлых гостей.
Но у меня преимущество перед конкурентами! Беспардонность. А еще помогает, что большинство трепачей внезапно атаковали не князя, а того седовласого мужика в костюме, стоящего рядом с ним. Ну а я…
Оттираю плечом лощеного энергичного джентльмена с неподвижной улыбкой — чуть не брякнулся, бедолага. Ловлю равнодушно-благожелательный взгляд монаршего родича.
— Ваша светлость, позвольте сказать вам спасибо за приглашение. Я штабс-капитан Немцов, Макар Немцов. Смотритель Поронайского маяка, надзирающий за очагом Хтони в заливе Терпения. Сослан к вам после инцидента в Белозерске, крупный специалист по аномалиям. Международного класса.
— Эм… Припоминаю, — неуверенно произносит князь.
— Компания «Панацея» добывает сырье близ моего маяка. Я очень хотел бы поговорить с вами об этом приватно, Игорь Константинович. Хотелось бы не допустить повторения Белозерских событий.
Если это не «взять быка за рога», то я не знаю. Телохранители очень технично заслоняют меня двумя спинами, едва я упоминаю приватность. В блеклых глазах князя появляется… интерес?
— Я жду вас в курительной комнате ровно через полтора часа, Макар…
— Ильич.
— Да. Сейчас — прошу простить, должен обойти залы.
— Разумеется.
Уф, полтора часа. Ладно, найду чем заняться. Главное — не попасться Куницыну: этот и мертвеца принудит дегустировать свои вина.
Двигаюсь вдоль стеночки, и неожиданно передо мной возникает… седой, тот, что давал интервью рядом с князем. Сам! И других собеседников у него сейчас нет — точно выдавило.
Мужик чуть повыше меня, постарше лет на пятнадцать. Жесткие складки у рта, тяжелый взгляд. Пышная белая шевелюра выглядит как парик, но вряд ли.
Зубы — фарфоровые.
— Макар Ильич, — говорит седой, — ну что же вы убежали. Я, в свою очередь, очень хочу именно с вами приватно поговорить!
Выбрасывает руку. Ну… жму.
Нет. Это седой начинает жать, улыбаясь и глядя мне прямо в глаза, спокойно так. Держит руку и давит.
Мать моя… Как же я не люблю вот такие прихваты.
— Волдырев, Аркадий Тимурович. Генеральный директор АО «Панацея».
Первый импульс — усилить жим. Магией. Любишь давление, генеральный? Могу обеспечить.
Но тут же себя одергиваю. Неспортивно.
Киваю.
Волдырев явно дружит с гирей, зато я — с лопатой. Ну, давай потягаемся. А-а?..
Аркадий Тимурович не выдерживает первым. Расслабляет, выдергивает ладонь, трясет.
— Уф… — одобрительно хлопает меня по локтю, — также известен в определенных кругах как Сугроб.
— Чем обязан? — спрашиваю я.
Имя-отчество он мои знает, можно без реверансов.
— Да как же! — Волдырев улыбается, но не глазами. — Смотритель Поронайского маяка, маг второй ступени, специалист по Хтони. И, что особенно ценно, человек с чувством долга.
Чувство долга. Интересная формулировка.
— Вы, стало быть, слышали мой диалог с князем?
— Да. Но нет. Я заранее навел справки — ну а часть вашей истории знал и помнил. В отличие от руководителя нашего научного отдела.
— Ах вот как.
— Макар Ильич, давайте говорить прямо, — Волдырев встает вплотную, понижает голос. Тише тот не становится, становится гулким.
Впрочем, рядом никого нет, кроме его охранников.
— Я изучил ваше дело… по своим каналам. То, что произошло в Белозерске. Потеря напарника. Перевод сюда.
— И?
— И я понимаю, что вы за человек, — кладет руку мне на плечо. — Тот, кто ставит долг выше личных интересов. Кто готов нести ответственность за свои ошибки. Таких людей мало, Макар Ильич.
Тактика понятна. Сначала показать, что знает мои болевые точки. Потом надавить на чувство вины. Классика жанра.
— К чему вы ведете?
— К сотрудничеству, — Волдырев убирает руку, отступает на шаг. — Моя корпорация планирует масштабные исследования лечебных свойств так называемой тяги. Создание препаратов нового поколения. Спасение разумных от неизлечимых болезней.
Спасение разумных, у-у. Пока я видел только их эксплуатацию.
— Амбициозная задача, — говорю осторожно.
— И выполнимая! При поддержке таких специалистов, как вы, — Волдырев наклоняется ближе: — Кстати, не хотели бы искупить старые грехи? Направить свои знания на благое дело?
Искупить грехи. Вот сука.
— Благодарю вас за предложение, — отвечаю вежливо. — Но моя служба…
— О, мы всё предусмотрели! — перебивает Волдырев. — Консультационная работа. Достойное вознаграждение. И главное — возможность действительно кому-то помочь. А не просто… — выразительно оглядывается, — прозябать в изгнании.
Прозябать в изгнании. Интересно, как он назвал бы жизнь Сени после контакта с Хтонью? Воссоединением с высшими силами?
— Есть нюанс, — говорю я.
Волдырев хохочет:
— Как в том анекдоте, а? Про Ваську с Петром Романычем?
— Да. Как в том анекдоте. Нюанс важный: видите ли, весь Поронайск, если не весь регион может вдруг оказаться в Васькином положении. В случае, если добыча тяги продолжится теми методами, которые я наблюдаю.