— А, — глаза мецената холодеют. — Насколько я знаю, у вас возникли проблемы с браконьерами.
— Это у них возникли, Аркадий Тимурович.
Идиотская бравада, но не могу удержаться. Разводит на эмоции, скотина.
— Методы черных промысловиков неприемлемы, — усмехается Волдырев. — Полагаю, что они попросту не умеют пользоваться тем оборудованием, которое заполучили случайно. Наша же корпорация будет работать в заливе Терпения максимально профессионально. Но вы должны понимать, Макар Ильич: нас интересуют объемы. И мы нужные нам объемы добывать будем. Социальные проекты должны окупаться!
— Боюсь, эти приоритеты мне не близки. Не сработаемся. Честь имею!
— Не прощаемся, Макар Ильич, — усмехается Сугроб.
Нахожу Куницына и всаживаю еще несколько бокалов сахалинского. После такой презентации хочется попуститься! Попал в целевую аудиторию, блин.
Волдырев, как акула, в сопровождении телохранителей барражирует по залам. Кажется, он ведет диалоги только с теми, на кого сам нацелился — а вот несчастному князю Сахалинскому теперь шагу не дают сделать. Обманчиво было первое впечатление.
Ну что ж, подождем. Еще час.
С бокалом вина подхожу к балюстраде… за спиной материализуется официант.
— Дама просила передать вам цветок, милостивый государь: прошу.
Голубая орхидея.
И от колонны игриво поглядывает брошенная мной дама-с-декольте.
Ну что же! Расправляю плечи.
Дама оказывается Аксиньей Андреевной из каких-то местных дворян.
Беседуем, разумеется, о работе.
— Невероя-ятно романтичная у вас профессия, — с придыханием тянет Аксинья, чуть касаясь моей руки веером, каким-то неуловимо китайским. — Смотритель маяка. Это так… поэтично.
— Не очень-то, — усмехаюсь я. — Вместо стихов нужно отчеты в вахтовый журнал писать.
— Что вы! — смеется. — Одинокий страж на краю света, хранящий покой мореплавателей… Это же почти из романа Лермонтова.
Хранящий покой. Ну да, ну да. В некотором смысле.
— Так что я вам не верю, — Аксинья Андреевна лукаво прищуривается. — Наверняка там, на вашем маяке, происходят удивительные вещи. Таинственные корабли в тумане, странные сигналы…
— Контрабандисты предпочитают туман, это верно. Да и сигналы, бывает, спьяну путают. Ваша правда.
— Вот видите! — торжествует она. — Значит, не такая уж прозаическая у вас жизнь. А много ли… гостей посещает ваш маяк?
— Да как-то, вы знаете, в последнее время зачастили! Сбежал от них, видите? Вот сюда.
— О, это была замечательная идея, Макар Ильич — ведь мы бы иначе с вами не познакомились! А вы в каком отеле остановились?
Вопрос прозвучал светски, но… гхм.
— В «Якоре», — отвечаю честно. — У вокзала.
— Ах, — Аксинья Андреевна на мгновение теряется. — Как… практично.
— Так вы знаете «Якорь»?
— Ах, зачем вы меня смущаете, Макар Ильич! И вообще! Отчего вы по сию пору не прикололи цветок? Позвольте.
Она решительным жестом вынимает у меня из руки орхидею, скользнув пальчиками по запястью, и, дыша духами, прилаживает ее за лацкан, в петлицу.
— Вот как положено! Это… знак внимания.
Чертов Куницын, патриот местных терруаров, таки меня напоил. Простенькое вино, но в голову ударяет.
— Тут, Аксинья Андреевна, шумновато для голубых орхидей. Не прогуляться ли нам в зимний сад?
Я давно углядел не только кольцо у нее на пальце, но и субтильного мужичка, который курсирует по спирали и страшно пучит глаза, пока Аксинья Андреевна флиртует то со смотрителем маяка, а то еще с кем.
Да и черт с ним, с этим нелепым типом! Что он мне сделает? На дуэль вызовет? Смешно.
Надо иногда сбрасывать… давление.
Зимний сад — небольшая оранжерея с пальмами и диванчиками. Даже не так — цепочка оранжерей. Каждая — со своим диванчиком. И с отдельной дверцей.
Глаза Аксиньи блестят в лунном свете, что льется сквозь потолок.
— Макар, — шепчет она всякую ерунду, — ты такой романтический… такой одинокий. Это же неестественно для такого мужчины… правда? Хочется… чтобы рядом вдруг оказалась женщина… Красивая женщина…
Обнаруживаю, что атласные перчатки мешают — скользят и вообще. Сдираю их — одна лопается. Так-то лучше.
Аксинья тихонько ахает, когда я хватаю ее за задницу и прижимаю к себе.
В этот момент в кармане звонит телефон.
Тот телефон.
— Погоди.
— Что? Макар…
— Погоди, говорю. Алло? Мила?
— Здрасьте, дядя Макар.
— Блин, Гришка! Случилось чего?
— Ну… вы сказали звонить, если помощь будет нужна…
— Так! Рассказывай!
— Ну, в общем, у меня завтра экзамен по интегралам. Я… не понимаю вообще ничего. А если провалю…
Сука. Интегралы.
— Тебе прямо сейчас надо⁇
— Извините, Макар Ильич, я уже понял, что не вовремя. Просто скоро мама придет, она… Ладно, извините.
— Да стой ты! Не вешай трубку. Интегралы. Щас. Погоди…
Плюхнувшись на диванчик, я начинаю объяснять пацану, в чем подвох.
Аксинья глядит меня сперва изумленно, потом неверяще, потом гневно. Потом хватает свои меха и выбегает прочь.
Зажимаю трубку ладонью:
— Прости! Это правда очень важно! — не поможет, но я хотя бы попытался.
Она поворачивается на своих каблуках, как юла.
— Хватит заниматься самобичеванием, Макар Ильич. Жизнь проходит, а вы всё копаетесь в прошлом. Ковыряете старую рану, — и не сдержавшись, добавляет: — Идиот!!!
Откашливаюсь, отнимаю ладонь от трубки:
— Так. Продолжим, Григорий Арсеньевич.
Курилка — небольшой зал, оформленный в азиатском стиле. Шелковые ширмы с журавлями, низкие столики из темного дерева, несколько кальянов в углах. Воздух густой от табачного дыма и сладковатых благовоний. Здесь уютнее, чем в парадных залах, и разговоры откровеннее.
В углу несколько мужчин пьют саке из крохотных чашечек. Среди них Куницын — вот жук! Впрочем, «играет на повышение». Но трындит, кажется, так же про виноградники.
Великий князь Игорь Константинович Сахалинский оказывается точен — и обо мне не забыл. Даже имя запомнил.
— А-а, вот и наш смотритель. Надеюсь, служба позволила отлучиться без помех?
— Конечно, ваша светлость. Оставил надежного сменщика.
— Тогда побеседуем.
Мы церемонно отходим к окну, в отдельную зону. Открываю фотографию:
— Ваша светлость, это снимок оборудования, которое используют промысловики в заливе Терпения. Обратите внимание на логотипы.
Князь берет мою раскладушку, внимательно изучает фото. Лицо его не меняется, но я вижу, как дрогнули пальцы на набалдашнике трости. Сейчас он скажет что-то вроде «немедленно разберусь» или «это возмутительно».
— И что вы хотите этим сказать, Макар Ильич?
Что я хочу сказать? Что корпорация, которая сегодня рассказывает о «социальной ответственности», использует рабский труд. Неужели это не очевидно?
— То, что браконьеры используют дорогостоящую технику корпорации «Панацея». Возможно, стоит разобраться…
— Макар Ильич, — перебивает князь тихо. — Вы очень наивный человек.
— Простите?
— Аркадий Тимурович уже рассказал мне об этой… досадной ситуации. — Князь возвращает мне телефон. — Несколько лет назад корпорация продала партию оборудования одной промышленной группе. Та группа обанкротилась, оборудование ушло с молотка. Кто его купил и как использует — вопрос не к «Панацее».
— Вот как.
— Разумеется. Я вас уверяю — с браконьерами скоро будет покончено. «Панацея» выкупит у них оборудование по справедливой цене. А если откажутся продавать — обратится в суд за защитой торговой марки. Аркадий Тимурович уверил меня в полном контроле над ситуацией.
— Вот как.
Всё схвачено. Всё предусмотрено. Фотография Ежа — просто фигня на постном масле.
— Понимаю, — говорю спокойно.
— Прекрасно! Макар Ильич… «Панацея» инвестирует в наш регион колоссальные средства. А их исследования… — князь замолкает на секунду, — их исследования способны помочь очень многим людям.
На этих словах трость выскальзывает из пальцев князя и с глухим звоном падает на плитку. Телохранители дергаются, но я поднимаю трость сам. Вкладываю твердый набалдашник князю в руку. Рука холодная. А пальцы, кажись, всегда у него дрожат.
— Моя жена тяжело больна, — говорит князь тихо. — В целом, это не секрет… Некоторые болезни нельзя просто так излечить магией, ну, вы понимаете. Но Аркадий Тимурович… — голос дрожит, — он обещает лекарство. На основе тяги. Предварительные испытания показывают удивительные результаты.
Вот оно. Вот почему князь готов закрывать глаза на всё происходящее.
— Понимаю, — опять говорю я. Теперь сочувственно.
Это что, получается, у его жены — черная немочь? С осложнением в виде какой-нибудь «обычной» хвори. Князь отлучен от ресурсов престола и тут, на Кочке, хватается за соломинку. Которую протягивает Сугроб.
И что я действительно понимаю — что толку от Игоря Константиновича не будет. Никакого.
— Тогда подумайте над предложением Аркадия Тимуровича. Прошу вас.
Я покидаю мероприятие ровно в полночь. План превратился в тыкву. Да и с самого начала был не план, а ботва.
Мероприятие в целом тухнет: аристократы и маги картинно рассаживаются в спорткары и лимузины, иные со слугами, а иные — явно с романтическим знакомством на одну ночь. Продолжать… в гостинице.
Бегает везде муж Аксиньи Андреевны, зыркает на меня гневно. Но я ее, кажется, уже видел с каким-то другим штабс-капитаном, так что упс. «Была у меня в жизни одна большая любовь — штабс-капитаны…»
Сугроб собирает толпу местных воротил, чтоб ехать «в баню». К ним на хвост пытается упасть винодел Куницын — пьяный в зюзю.
А я выхожу через калитку на площадь — и иду через мост.
И через город. К «Якорю».
Не доходя до гостиницы, сворачиваю куда-то в подвал, под надпись «Rymochnaya». Отличное место — как курилка у князя, только на минималках. Дым коромыслом, чад, снажьи рожи. Нормально.